«Жизнь – твоя главная повесть»
1
Осень в этом году родилась в понедельник, как несчастливое дитя.
«Что изменится в жизни россиян, начиная с 1-го сентября. Ознакомьтесь со списком запретов», – мелькают заголовки СМИ.
Нельзя рассказать друзьям за рубежом о премьере книги или новых услугах моего агентства в запрещённых соцсетях, а другими они не пользуются.
Нельзя искать альтернативную телевизору информацию в интернет, горят запрещённые книги на задних дворах книжных магазинов…
Лента новостей напоминает антиутопию «Полиция памяти» Йоко Огавы: каждый раз в мире исчезает одна вещь – и помнить о ней преступление. Мир сужается на глазах, стирая и частицу нас самих вместе с пространством.
Нельзя на пляж с собакой. Или так – «отдых у воды теперь будет полностью очищен от присутствия животных». Может, дельфинов ещё отстреливать начнём, чтобы не пугали отдыхающих?
Раньше в законе значилась «зона купания», что правильно и закономерно. Зимой никто не купается, не раздевается, не загорает и не ложится на песок, где бегают собаки, в межсезонье на пляже почти никого, и эта безлюдная территория была нашим с Бесёнком заповедным раем, а теперь любой берег можно объявить «пляжем». И поставить стража на входе.
Вот так и убивают мечты – одним росчерком чиновничьего пера. Сидим грустные на скамейке осеннего уже парка. Как объяснить ему, что больше никогда не увидит моря? Не будет ловить мячик в солёной волне, закапывать в песке разноцветные камушки-секретики? Что мир кожаных на самом деле враждебен миру шерстяных? А люди – самозванцы: считают себя хозяевами нашей планеты, хотя даже друг с другом договориться никогда не смогут?
– Не дрейфь, – подбадривает муж. – Тупость законов нивелируется необязательностью их исполнения. Будете бегать на пляж с оглядкой на «заградотряды», как в пандемию в лес за три километра вместо «сто метров» от дома.
Да – будем. Но почему нам вообще нужно оглядываться через плечо? С каких пор День Знаний и Возможностей превратился в День Запретов?
2
И всё-таки о Дне Знаний… Год назад я иллюстрировала и редактировала повесть о волшебнике, открывшем свою силу и магию в книгах, мы её как раз анонсировали 2-го сентября, потому что первое пришлось на воскресение. Честно? Я бы все премии этой повести вручила, если б могла!
Сюжет такой: маленький мальчик из глубинки попадает на пёструю, сияющую огнями ярмарку, встречает фокусника и решает стать волшебником, как он. Но вот только объявление о наборе в школу магии написано с ошибкой. И мальчик начинает учиться, чтобы стать настоящим волшебником. Он спасает старые книги, с блеском оканчивает колледж, путешествует по миру, заводит новых друзей.
Вспоминается, как рисовали ярмарочную карусель. Всё вглядывалась в рисунок, будто что-то ускользало из поля видения. Белая лошадка!
Близ Тверской я смотрю на белую лошадку в сверкающей огнями карусели (в детстве у меня таких не было) и мечтаю прокатиться (вес не больше среднестатистического школьника, к тому же родителей пускают вместе с детьми, значит, можно), но не решаюсь подойти-спросить.
– Иди сейчас же! – подталкивает муж.
И я лечу на белой лошади – и не знаю, как описать это чувство сбывшейся долгожданной мечты! Невероятное ощущение…
– Так я ходила прикоснуться к белому роялю, когда писала рассказ о музыке и тишине, – призналась, всё ещё задыхаясь от восторга.
… Осень, ледяной ветер, вихри листьев в подворотнях, несколько недель перед увольнением в силу полного выгорания. По утрам заходила в магазин музыкальных инструментов – и там посреди холла стоял белый и огромный, как айсберг, рояль. В последний день перед волей, когда дописала рассказ, нашла в себе смелость подойти к этому сверхдорогому чуду, наврать менеджерам, что я музыкант – и откинуть крышку, и погладить пальцами сияющие белизной клавиши, мне тогда казалось, что так может сверкать на солнце только арктический снег. Чистота, пустота, тишина – как начало начал…
– А почему было не сказать им правду, что ты – писатель? И что тебе необходимо ощутить это прикосновение? – удивился муж.
Потому что писательством на жизнь не заработаешь, не то, что на рояль в элитную гостиную, внушали мне. Писатель – это нечто постыдное, как соглядатай, и нас вечно отовсюду гонят, промолчала тогда в ответ.
А за рассказ в двадцатых уже получила премию «И только музыка одна», и теперь слова из повести Марии твержу себе как заклинание на все времена: «На свете существует волшебство, оно возможно всегда, в любой истории и абсолютно для любого человека»[1].
Сама же Мария предпочитает сказочное имя – Мэри.
3
Снилось море. Как в моём Белом городе – сверкает и переливается вдалеке, но по какой дороге спуститься к нему, никто не знает. Просыпаюсь со знакомым, но позабытым за годы чувством утраты. Так ощущала себя, когда заболела. Мозг во сне забывает о бедах реальности, и просыпаясь, упираешься в стену: мир не будет прежним, ты изменилась и не вернёшься назад.
Берёза за окнами уже вплетает в косы жёлтые ленты печали. И они колышутся на ветру, напоминая о далёких волнах.
Сегодня отмечают день прощания.
На Старом Арбате есть Музей Детства. Никогда туда не заглядывала, а сегодня вдруг потянуло, когда голодная приценивалась к меню на летних верандах кафе. Наверное, духовная пища важнее…
Павильон по мотивам «Алиса в стране чудес» – зеркальный лабиринт в темноте с шорохами и странными звуками.
«Только не трогайте руками неоновый цветок, он очень хрупкий», – предупредили на входе.
Я не сразу смогла понять, какой из них настоящий, потребовалось время, чтобы глаза привыкли к сумраку и фосфоресцирующим огонькам вокруг, к бесчисленным отражениям себя в лабиринте зазеркалья.
В маленьком затемненном зале, как в пещере Платона, символизирующей нашу жизнь, запреты и заветы из детства управляют нами на бессознательном уровне. Миражи отражений. То, что впитали тогда, в те невинные годы, проецируется на всех последующих Других, входящих в нашу жизнь без стука, как родители в детскую комнату. Иногда жизни не хватит избавиться от запрета «на талант» и завета на «правильный выбор».
«Избавьтесь от установок прошлого!» – твердят психологи. Но неоновый цветок всё же один, он и есть наша суть. Вот он, стоит посреди тёмной комнаты на постаменте. Иногда важно уметь забывать, чтобы начать сначала. Но важнее не разрушить себя, ту свою часть, что прямиком отражается в нас из детства. Любовь. Умение удивляться: миру вокруг – и проявлениям себя в мире. Наш внутренний ребёнок и есть настоящий цветок. И порой так сложно его разглядеть за бесчисленными отражениями реальности. Мы все играем роли, оправдывая чужие ожидания.
Но может, просто присмотреться к тому, что прячется в тёмном углу нашей детской комнаты? И тогда сквозь боль поражений проступят утраченные, но истинные мечты? И мы сможем вернуть их себе?
Все запреты можно пережить, кроме запрета на саму жизнь.
4
«Персонажи моих книг кажутся реальными, поскольку все они взяты из реальной жизни. Мне нет необходимости исследовать чужую боль, достаточно прикоснуться к своей собственной».
Романы Чарльза Де Линта открыла для себя случайно, как и Чайна Мьевилля, и Алессандро Баррико. Иногда достаточно погуглить наугад: существует ли конец бесконечности? Просто так, от безысходности… – и выловить из сети роман «Море-океан» о влиянии моря на судьбы людей, который станет и твоей судьбой.
А теперь сижу на Тверском бульваре с книгой «По лезвию сна». Мне и правда последнее время снятся странные сны. Художница обрела дар превращать картины во врата между мирами, оживлять своих персонажей. Я всегда мечтала об этом. Чтобы все, о ком написала когда-то, жили бы вечно. Наверное, в моей жизни слишком много потерь. Помню, в пандемию, перечитывая некрологи в сети по близким-дальним, я вновь начала искать тот старый северный миф: как оживлять тени умерших, вытягивая их из костра, создавая из света. Нет такого мифа, я его сама придумала, когда писала «Поколение бесконечности» и «Сказки странного времени». И только сейчас задумалась: а что если тогда я хотела вернуть всех, кого любила так сильно, что в памяти родился несуществующий миф, как ложное воспоминание?
… На Тверском бульваре есть маленький памятник: каменные птицы смотрят в небо на парящих в облаках живых птиц.
Часто я прихожу к ним – погладить перья окаменевших крыл. На что я надеюсь годами: оживить их, чтобы взлетели? Увидеть своего персонажа, шагнувшего за пределы рукописи? Наверное, это и есть истинная цель любого искусства. Не слава, не деньги, а тот самый пресловутый эликсир бессмертия…
«Раньше строки взлетали с листа,
как птицы,
а сегодня мысли падают, как листва,
на страницы
романа, рискующего не быть дописанным».
Я не могу никого оживить, может, поэтому мне так одиноко шагать по бульварам среди нескончаемого потока незнакомых лиц.
Каменные птицы – журавли. И скоро увидят над городом перелётный клин собратьев по перу. Прошлой осенью они тщетно пытались взлететь с подстриженной в английском стиле лужайки, а сегодня спрятались в высокой траве и кустах диких роз. Еле отыскала их взглядом. Наверное, им там уютнее – жить в тайне. И не нужно будет никуда улетать, если сад диких роз и зимой сохранит в себе частицу лета.
Сворачиваю на Нижний Кисловский переулок: кафе Миядзаки закрыто. Где-то дальше по улице находилась приёмная Премии Книги года, куда относила свою Книгу Ветра на открытках, которая позволила мне летать по международным литературным фестивалям. Сейчас и это окно – чей-то чужой офис, и менеджеры в черных костюмах нервно курят у входа, матерясь в телефон.
Мой мир уходит, шаг за шагом – за шагом шаг, становится необитаем. Хочется сесть на поребрик или ступеньки покинутых подъездов посреди улицы – и расплакаться. Но люди идут нескончаемым потоком мимо-мимо. Сентябрь никого не ждёт, берёт в оборот. Разверзается бездна дел – и засасывает, поглощает всех нас, целый город. Будто насильно втягивает в чужую жизнь, берёт за горло. А хочется раствориться в осеннем блюзе, погрустить о лете, о том, как быстро уходит свет. Но нельзя останавливаться, иначе прохожие заподозрят неладное.
На ходу поднимаю глаза к небу в поисках утешения. Над крышами мелькает длинный хвост Дракона Хаку. Вот она, надежда! В небе всегда происходят чудеса, даже если нам грустно, и мы не в силах поднять головы. Поэтому я так ненавижу зимы и жду ясного неба весной. Я – ловец облаков. Своими чудесными превращениями они питают душу.
5
Осень-осень в lonesome city. Вход в метро с Никольской на станцию Площадь Революции закрыт на ремонт. Придётся спускаться через Красную площадь к противоположному.
Я не люблю этот переход. В прошлом году, когда писала похороненную в недрах стола «Повесть без авторства» встретила здесь молодого цыгана с голубями на плечах. Попросил сигарету, взамен предложил погладить голубя.
– Я не могу. Только вышла из метро, там тоска и ненависть разлиты в воздухе. Люди разные, неизвестно, какие беды впитывают в нас. Видели голубей на Арбате? В мае белоснежные ангелы, к осени от частых поглаживаний сереют, лысеют и болеют.
– Мои всё ещё белые – и им нравится, – пожимает плечами, затягиваясь сигаретой.
– Я даже такса своего гладить никому не даю.
– Странно, таксы же общительные собаки. Почему вы его ограничиваете?
– У него было трудное детство. В питомнике явно ударили по голове, долго учила его не бояться людей, но доверяет он только мне. И я стараюсь его беречь от чужих рук.
Прижал к себе своих белых ангелов, отступил на шаг, задумался.
– А ведь они и правда в конце лета не хотят покидать голубятню… Я тут рядом живу.
…Сегодня окидываю взглядом крыши домов – ни одного жилого. Год назад я шла в Церковь Марии спросить, что мне делать со своей незаконной тайной. Напиши другую историю, ответила Святая Мария. Не о жестокости мира, а о том, что сама можешь в нём изменить. Её и пишу сейчас по завету.
А парень с голубями на мгновение возник в переходе в светотенях, как призрак… Может, когда-нибудь встречу его наяву.
На перроне книга в руках Читательницы вдруг вспыхивает золотом. Когда успели отполировать? В поезде уже понимаю, что села не с той станции. На моей – к бронзовой фигуре не прикасались. Иногда стоит уехать не в ту сторону, чтобы встретить своих.
– Тебе всё-таки следует больше доверять людям, мир – он один на всех, – сказал тогда цыган на прощание.
6
Снилась Лена Янге. Мы сидели с ней на подоконнике последнего этажа высотки, болтая ногами над пропастью двора. Словно парили в голубом небе над облаками.
И разговор был, как в фильме «Унесённые призраками».
«– Вдали город, как будто море.
– Ясное дело, после дождя, как не быть морю».
Во сне я не знала ещё, что вечером Лена позвонит мне: Марга, я могу говорить. Всё хорошо теперь.
Пять лет молчания у обеих. У нее инсульт и медленное восстановление речи. Картины и вышитые гобелены в соцсетях, обрывки фраз на дни рождения. У меня – сознательный отказ от общения с людьми в одночасье превратившихся в чужаков. Словно шли в одну сторону с противоположных концов. Навстречу друг другу. Навстречу миру. И немота начала избывать себя понемногу, лучики новых слов забрезжили…
– Я много гуляю, стараюсь быть на людях, – сказала Лена. – Но это совсем не то, что общаться с по-настоящему близким, кто понимает, как ты живёшь.
Знаю, и нам надо встретиться наяву, иначе никогда не увижу моря – того, что внутри.
7
«Вот странная мысль: что, если у каждого из нас внутри существует определённый запас слов? Тогда рано или поздно он иссякнет, верно? И никто не может предсказать, когда именно это произойдёт, поскольку лимит у всех разный, как у каждого свои особые отпечатки пальцев и структура волос. Я могу написать половину сказки, а потом слова кончатся, и сказка останется недописанной»[2].
Сентябрь моей книги года: 3/4 и время рождения ребёнка. А что, если не смогу закончить? Осень зла. Сегодня начинается коридор затмений.
Я помню историю одного человека о том, как всю жизнь влюбляешься в неподходящих людей, и каждый из них уносит с собой частицу тебя при расставании. А потом под занавес лет встречаешь своего человека, но сил любить уже нет – последний из ушедших забрал с собой весь свет.
А что, если на всё в этой жизни нам установлен лимит: на радость, на любовь, на вдохновение? И нет никакого счастья безвременья? Есть только ностальгия по настоящему, когда счастлива здесь и сейчас, но знаешь, что жизнь заберёт и это.
Бес первый медленно утрачивал навыки жить: сначала не смог запрыгнуть на подоконник, потом забросил любимую игрушку, потом не узнал своих девчонок-пекинесов во дворе…
Надо спешить. Насладиться хотя бы последними по-летнему ещё тёплыми и солнечными днями в парке.
«Спешите жить и писать», – завещал нам Рэй Брэдбери.
8
По будням в нашем парке теперь звенящая тишина. Школьники за партами. Родители на работах. И только повзрослевшие – ещё серые, но уже оперившиеся – лебедята разминают крылья в пруду. Шелест осени. И летний зной – на контрасте.
Купила Бесу, чтоб не грустил по лету, воздушные шарики. Безветрие, долгая охота. Нагнав и лопнув все шары, такс падает в тень высокой травы передохнуть, высунув язык. Присаживаюсь рядом. Пока стерегу его покой, сплетаю травяной браслет. Когда сорвётся с руки, обычно говорят цыганки на набережной Сочи… То что?
Пора придумать себе новую счастливую примету. Нет, лучше счастливый час. Когда браслет из травинок ветром сорвёт с руки, надо посмотреть на часы. Это и будет мой счастливый час. Для загадывания желаний. Или новых возможностей. В этот час я смогу решиться на что-нибудь смелое – или попросить о помощи. Рассказать о самом важном – или увидеть знаки судьбы. Час перехода в новый мир, который будет всегда на моей стороне.
Над головой ловца облаков – стая львов пересекает саванну. Царствуют в сегодняшнем небе.
9
Подсолнух – дикое солнце высокой травы. Шагнула к нему и чуть поодаль обнаружила Дверь в лето. Калитку, увитую багряным уже виноградом. Одна – в пустом поле, здесь когда-то был дом. Прошли в неё – и в парке вопреки прогнозам установилась солнечная погода.
Но вернулось прошлое. Вспомнилось, как писала о главном свойстве счастья – как о возможности не загадывать дальше конца августа. Как смотрели с рыжим сквозь ограду парка на поезда, что уносятся в город, где всегда кто-то выигрывает, кто-то проигрывает, а мы живём в лете и не хотим ни с кем ничего делить. А позже осенью из вагона метро пыталась отыскать взглядом ту самую счастливую скамейку у ограды, где первые осенние листья уже кружились над нашими головами…
Скамейка из рассказа Хорхе Луиса Борхеса «Другой».
Что бы я сказала себе, встретясь со своим двойником пятнадцатилетней давности?
Не возвращайся. Нельзя – невозможно – вернуться туда, где тебя не ждут.
Сижу на скамейке и думаю о том, что история победителей не единственная. Есть другая – о маленьком тайном саде из роз. О том, что искусство – это акт веры, и masterpiece способен создать только сверхчувствительный художник. Без кожи, говорят о таких. Растопчи их нежный цветок – и убьёшь. А побеждают – толстокожие, способные бороться и топтать чужие цветы. Те, кто умеет вставать после падений – и постоять за себя. Те, кто не сомневается в себе, даже услышав в тысячный раз слово «нет», таких никто и ничто не собьёт с пути. Побеждает не талант, а воля к победе. Может, поэтому в мировой летописи искусства так мало шедевров? Иногда в мире выживают истории, Генри Дарджера, например. Но это скорее исключения. Будто кто-то жестокий не доглядел. Оставил в мире чьё-то живое лёгкое дыхание – как «ворованный воздух».
– А я никогда не сворачивала на эту тропинку к яблоневому саду, – говорит нам Мария.
Другая – та, что называет себя настоящим именем. А нас с ней окрестила феями Митинского парка. Мы обе сочиняем здесь наши истории, хоть и живём на разных его концах. Ещё весной хотели встретиться, но только сейчас совпали. Или эта случайность, как всегда, полна неизбежности? Мария появилась в счастливый час на тропинке. Примерно… я не смотрела на часы, но всегда чувствую время.
А говорили мы о несвоевременности. Мол, когда-то были слишком молоды, чтобы до наших историй снизошли «мудрые старцы-маклауды», а теперь нам твердят, что мы сами давно устарели…
Но в тот день Мария получила Благую весть от литературного «толстяка»: предложение публикации. Будто сама Вселенная шепнула: я долго исполняю ваши мечты, но я всегда на вашей стороне, просто продолжайте делать то, что любите.
«Творчество – это деятельная молитва»[3].
10
Я шепчу своей яблоне. Хотя по гороскопу друидов должна бы клёнам.
Мария сказала, что любит дубы. Они первые раскидали осенние букеты в аллеях. Пора собирать. По пути дубы машут кленовыми листьями. Читала, дубы в природе умеют притворяться: клёнами или каштанами, как актёры или писатели. Лучше написать претворяться: колдовское, шаманское дерево, способное менять листья, как себя и мир вокруг.
Прошлое не отпускает. Смотрю на блики солнца в ветвях деревьев – а вижу купол звёзд Казантипа. Наш литературный фестиваль в Крыму.
Наталья Анатольевна Гранцева привозила туда целый чемодан крема от комаров – чтобы тексты наши обсуждать только на свежем воздухе.
– Она же единственная, кто нас по-настоящему поддерживал, – сказала Мария.
Я чувствую, что мы все без неё осиротели. Помазанники…
– Внутренняя готовность написать историю своей юности пришла, когда истории из девяностых больше не тренд, – пожаловалась ей на семинаре.
– Плевать настоящему писателю на тренды издательств. Ты либо творишь, пишешь то, что бьётся под сердцем, либо притворяешься писателем!
Гранцева рассказывала нам историю о «ворованном воздухе». Финский залив, тернистая тропинка к морю. Рука из кустов появляется с рукописью – для тех, кто должен быть посвящён. Читать можно на диком пляже, с собой забрать нельзя. Свободный – и великий – Самиздат тех (или всех?) времён. Прорвавшийся и доживший до наших дней – как классика поэзии. Перемены движут миром. Всем, кто пытается их сдержать, запереть в клетку, стоит вспомнить притчу о Ветре: кто-то строит стены – и они разрушаются, а кто-то ветряные мельницы.
Да, Ремарк прав: «ветер, запертый в комнате, превращается в спёртый воздух», но я не чувствовала, что мне под силу стать Дон Кихотом.
– Может, перенести действия в сегодняшний день?
– Ты не сможешь игнорировать время. Напиши своё прошлое таким, каким знаешь-чувствуешь-помнишь. Иначе у романа не будет внутренней опоры.
Я написала – в издательстве меня уничтожили. «Современные подростки не мыслят, как взрослые, поучитесь в TikTok», но писала я по своим школьным дневникам. Гранцева была права насчёт хронотопа и поколений.
Пережить отчаяние помогла синяя птица «Невы». Синица влетела в окно в день, когда получила заветное письмо с предложением публикации романа. Синяя птица счастья. И если задуматься, то любое издательство просто купец – разорится и конец вместе с ним твоей книге. А Журнальный зал – вековая библиотека, где современники живут на виртуальных полках рядом с классиками уже прошлого века. Библиотека так или иначе выживет, перестроится и – сохранит меня.
А для синиц мы теперь каждую зиму ставим кормушки на балконе.
11
Если долго редактируешь чужой текст, теряешь связь со своим. Будто уходят все запахи, звуки, краски. Язык становится вяленым. Чужая энергия забирает твою. Нужно взять перерыв в работе.
Согласно научным исследованиям, при чтении мозг не проводит различия между реальностью и вымыслом. Персонажам сопереживаем, как окружающим – реальным людям. А каково, если убивают ребёнка, которого создала сама?
Искусство, писал Андрон Кончаловский в книге мемуаров «Низкие истины», это такая же война за территорию, но в умах. Все хотят оставить свой след на земле, но не всем хватит места. И потому чьи-то истории предаются забвению, а значит – погибают.
Нас учили проживать утрату близких людей, а после февраля 2022-го – и знакомого мира.
Но истории и идеи тоже важные члены нашей психической жизни. Жизни не тела, но души.
Иногда персонаж появляется внезапно из ниоткуда – готовый, состоявшийся, живой. Будто не придумала, а вспомнила. Так душа ребёнка выбирает родителей. Так ваял Микеланджело: высвобождал из камня живые тела. А если не я создаю их – это они выбирают мои строки, чтобы явиться на свет через меня? И где-то до меня уже существовали? Как их похоронить и возможно ли?
«Естественный отбор», – любят повторять на литературных семинарах.
Только я думаю, что за естественный отбор в ответе читатель. Может, где-то на другом берегу кто-то ищет и ждёт именно твои слова. Потому что со времён первых песен у костра все люди живут затем, чтобы рассказывать друг другу истории. И каждая имеет право на жизнь. А что считать литературой – рассудит время, которое случится уже без нас.
12
«Третий путь… он существует», – подсказывает первая строчка моего последнего романа. Чтобы перестать бегать по кругу, нужно выйти за его пределы. Но и в Запределье ощущаешь его притяжение, как сбившаяся с орбиты планета.
Психологи прорабатывают травму, пытаясь зарыть в тебе яму, засыпая свежей землёй, чтобы посадить новые цветы. Но что, если ты каньон и в высохшем русле все ещё звучит невидимая река? Если ты и есть прошлое? Оно – часть идентичности, и ты не можешь так просто его соскоблить, оторвать от себя? Если сердце болит – его не остановишь. Можно заменить искусственным, но вдруг не приживётся? Да и какая это будет жизнь? Доживание.
Полина, героиня моего романа «Белый город», прыгает с Большого Каменного моста, чтобы ощутить то же, что и герой её романа. А я обхожу мосты стороной и боюсь людей, особенно – если стоят за спиной на этом самом мосту…
Всё взаимосвязано. Хочешь быть услышанной, но боишься быть прочитанной. Открытой книгой.
13
Свет уходит, вечерами темнеет всё раньше.
Муж купил сенсорную лампочку на кухню. И теперь шутим: никто нам так не рад, как она – аж светится от счастья, стоит подойти ближе.
Конечно, она реагирует только на движения рядом. Но сегодня я сидела в темноте на диване у окна и пересматривала семинар по психологии творчества от любимого издательства «МИФ». Врезалась в память фраза «маг, лишённый магии». Это и обо мне. Сломали вдохновение. И то, что когда-то дарило радость, приносит боль.
– Смогу я когда-нибудь вернуть себе хоть каплю того волшебства? – спросила в пустоту кухни.
Лампочка мигнула. Хотя я далеко и не попадаю в её «поле зрения».
– Давай, один раз – нет, два раза – да.
Лампочка вспыхнула и начала переливаться, как новогодняя гирлянда. Чудеса рядом с нами. Если ты можешь что-то вообразить, значит, это происходит на самом деле. Пора вернуть себе радость творчества.
14
Во сне написала рассказ от руки на три страницы. Пробуждение оставило в памяти лишь два слова «принцип соответствия».
«В древней литературе космогонического характера говорится о соответствии разных планов бытия». Когда мысли читают сквозь время и расстояния. Счастливые совпадения душ. Своего рода – письмо в бутылке, закинутое в море, которое способен выловить лишь тот, кому оно предназначено.
Книга рождается при чтении – это читатель тебя ваяет в своей голове. Но призовёт он из мира забвения только родственную душу. Ищут книги, которые отражают, как зеркало.
Литература и есть Зазеркалье жизни. Территория, где можно свободно высказаться – письменную речь никто не прервёт, как бывает в жизни: «давай лучше поговорим о важном». Но каждому важно что-то своё. Вавилонская башня никогда не будет достроена.
Лейтмотив авторов моего агентства, да и большинства пишущих – рассказать свою историю по-настоящему близким. Потому что те, кто находится рядом с нами, зачастую не готовы выслушать и принять, но с полуслова вдруг найдут и поймут издалека – через километры и часовые пояса. Это и есть совместимость планов бытия – во взгляде на мир. В отчаянии и надежде. В горе и в радости. Все мы разные. Объединяет лишь то, что любой из нас хочет быть наконец услышанным.
«Цветок содержит тайну червя, а в черве сокрыта сущность цветка», – звучит обрывок фразы из разговора прохожих, что обгоняют меня. Странный разговор – как сон в руку.
15
Бес мечтает о дыне – сладкий мячик. Бродим по рынку.
– Лавр будет, но позже, – широкая улыбка – как обещание.
Ещё одно внезапное возвращение из прошлого…
Однажды на литературном вечере мне подарили цветы, увитые странными ветвями. Хотела выбросить – муж остановил словами: «Ты что! Это же лавр – тебе как писателю!»
Когда мир после пандемии начал дышать и надеяться, писала «Сказки странного времени». Песню для Сирены. Трудно написать текст как мелодию, способную вернуть домой блуждающую душу.
Мы часами сидели с рыжим у нашего пруда-океана с кувшинками и одной черепахой, раскачиваясь на «воздушной» скамейке. В полной темноте, на границе вечерних сумерек и ночи. И только плеск уток в пруду выдавал живое присутствие рядом…
Нет никого несчастнее на свете, чем писатель, которому не пишется, и я всё пыталась ответить себе на вопрос: почему?
Страх, что никто не отзовется, не последует за моими героями, не ждет моих писем на другом берегу? Но я достаточно получаю тепла и поддержки.
Исчерпание, выгорание, много работаю, пишу для других? Но рабочая энергия как раз и льёт воду на мельницу творчества. Я будто акушерка – помогаю чужим текстам родиться на свет. И чем больше пользы приносишь другим, тем больше приходит идей и для себя. Это как вечный двигатель.
Отсутствие источника сублимации? Сложный вопрос, когда по Ошо ты достигла дзен. В стрессовых ситуациях не пишется, потому что сил нет. В днях безмятежности и покоя – тоже, счастье бесплодно. Стихи-то уж точно прямой плод состояния влюбленности. Когда погружаешься в себя, сначала уходит поэзия, а потом и музыка – всё чаще слушаешь тишину. И каждый день становится похож на предыдущий – без ожидания приключений, которые от тебя не зависят. Идеальная жизнь писателя – опять же озеро Ошо: она живет на одном берегу, он на другом, иногда встречаются на островке посередине, а большую часть времени пишут друг другу письма, длиной в роман. Книги – как преодоление одиночества, гулкой внутренней пустоты.
Иногда не получается писать и в голове туман, потому что не хватает крошечной поворотной детали сюжета. И тогда кто-то там, наверху, сжалившись над твоими «муками творчества», одним взмахом спускает тебе подсказку. И строка летит. И жизнь продолжается. Фонари вокруг пруда зажигаются все разом. И из тьмы проступают люди вокруг – будто мир был явлен, как по волшебству.
В ту осень зеленщик почти насильно вложил ветку лавра мне в руку. И за ночь я дописала свою историю – авторский лист за один присест. Легла спать в четыре утра, как солдат, вернувшийся с войны. А утром проснулась полной энергии и абсолютно счастливой.
Солнечный день, прощание с тёплой осенью, бредём по аллеям с рыжим, шуршим листьями. И вдруг над головой пролетает нездешний хищник – размах крыльев под два метра. В городском парке! Птица будто вылетела из моей рукописи. Люблю такие чудо-моменты, когда написанное входит в жизнь.
Та осень была полна чудес, а эта напоминает падение в кроличью нору. Даже кролики наравне с белками носятся по парку, правда, пока обыкновенные серые зайцы. Но я жду, выглядываю в кустах промельк белого меха.
Зеленщик же вернулся. Последний раз я видела его во сне 1 марта 2022-го, в свою первую зиму у моря. В сне он исчез за пеленой дождя, а проснувшись, я вспомнила: в этот день открываются рынки. Меня не было в ту весну в Москве, его не стало в моём мире. А когда не видишь человека столько лет, словно похоронила. И только аромат лавровишни на взморье напоминал об утраченном вдохновении.
– Лавр будет, всё сбудется. Скоро, – обещает он.
16
Бульвары Москвы теперь вернисаж под открытым небом. На Рождественском бульваре – выставка картин, а рядом примостились художники: кто уличные сценки пишет, а кто – портреты на заказ.
Чистопрудный бульвар превратился в импровизированную библиотеку со скамейками в виде раскрытых книг.
Только мне не читается. Книга – проза релоканта. Десятки страниц о пустых коридорах аэропорта с редкими рекламными плакатами и огромными чемоданами на ленте, потом поиск «обменника», покупка местной еды, которая вряд ли придётся по вкусу… Понимаю, смысл бесконечных описаний – бесприютность в чужой стране. Но я её не ощущаю, а всё вышеперечисленное словно в замедленной съёмке – видела и не раз. Моё поколение фрилансеров – перелётных птиц побывало-пожило за границей, знаем, чем туризм отличается от эмиграции. Так же молодёжь не может осилить первые страницы, например, Скотта Фицджеральда «Ночь нежна»: французскую ривьеру все видели, пусть и только в сети. Но Скотт писал до эпохи Инстаграм и «экономики впечатлений», а сейчас – стоило бы иначе.
Над головой солнце запуталось в листве. На скамье рядом, в форме в раскрытой книги – цитата: «Краткость – сестра таланта». Да, «не говори мне про свет луны, лучше покажи мне, как лунный свет мерцает в треснутом бокале». Или так: «три страницы подряд ты описываешь мне общеизвестное явление – закат».
Но – и солнце, и луну каждый из нас в разные дни своей жизни видит по-разному. Кому-то луна – маяк в ночи, а кто-то из суеверия отведёт взгляд или вообще не выйдет на улицу в полнолуние, кто-то закат провожает, сожалея об упущенных возможностях прожитого дня, а кто-то встречает ночь. Потому что произведение искусства – это не описание явлений, а впечатление.
Пиши то, что не написать не можешь. Эмоции, от которых не отвернёшься и не запрёшь внутри.
17
Многослойность и многоликость старой Москвы – любимая особенность города. Столько смешано архитектурных стилей и решений, что можно представить себя в любом из городов мира, где побывала когда-то. Всё, что для этого требуется – свернуть за угол. С Большой Никитской – в Вознесенский переулок, где церковь Святого Андрея – единственная англиканская церковь в Москве, построенная в стиле викторианской готики.
Мне это местечко всегда отчего-то напоминает Еврейский квартал Праги. И Трансильванию.
Сегодня ветер несёт листья по аллеям, и мне вспоминаются кукурузные поля, поезда вдоль побережья от Эйфории до Констанцы и Бухареста. Карпаты с «глазами вампиров»: всего лишь отблеск кварца в лунную ночь, но верится до обморока. Один знакомый художник увидел мои фотографии в Живом журнале – и пропал из сети на год. Писал картины в Трансильвании, и не вернулся бы, если бы деньги не кончились.
…В нашей памяти все времена сосуществуют одновременно. Она – как волшебная барахолка или тропинки в зачарованном лесу. Отпусти себя на волю – и неизвестно, где очутишься в следующий момент.
– У меня румынские корни, – говорил цыган с голубями.
И я задумываюсь о том, что если евреев объединяет Святая земля и вера, то цыган – дороги, а значит весь мир. Люди междумирья, одной ногой в стране грёз и пророчеств.
А русских? Во мне, например, шведская кровь мешается с кабардино-балкарской и сибирской. В первом паспорте на 16 лет ещё нужно было писать что-то в графу «национальность». Не знаешь, что писать – пиши «русская», посоветовала мама. И что тогда нас объединяет? Только язык.
18
«Даже если ты состаришься, и мы потеряем друг друга, в толпе я узнаю тебя по цвету глаз – они как моё море», – писал мне Вадим из Коктебеля давным-давно…
Глаза выцветают со временем, с возрастом, думаю я сейчас, глядя на воду, где в облаках-миражах-отражениях танцуют рыжие утки.
Если только в глазах не отражается…
– Красота! – говорит Лена.
Мы сидим с ней у самой воды пруда Нескучного сада.
И она показывает мне свои записные книжки. Ряды и ряды слов – на каждую букву алфавита. Страницы с графами выглядят как… ступени. Лестницы в небо. К свету.
Она рассказывает, как порой трудно вспоминать самые простые слова. Будто чужой язык. Как просишь прохожих поговорить с тобой – и вдруг забываешь, что нужно ответить.
– Те, кто не знает, что я пережила, думают, я – иностранка, из Латвии или Литвы. Вспоминаю русский…
У неё ослепительно белые волосы и небесно-голубые глаза. Вот уж кто точно не потеряет свой цвет!
Я аккуратно спрашиваю, похоже ли это на то, как вспоминаешь имя актёра старого чёрно-белого фильма или фамилию одноклассника? Дело в том, что образ и имя хранятся в нашей голове в разных ящичках памяти. Образ и имя – это замок и ключ. Слишком много ключей – который из них отопрёт понимание?
Снова вспоминаются первые кадры «Зеркала» Тарковского: «Я могу говорить». И я думаю о книгах Витора Франкла и Пути героини. О том, как важно сохранить в себе внутренний свет. Предчувствие чуда. И веру в жизнь.
Лена, как мой любимый персонаж Мюнхгаузен, сама вытащила себя из болота немоты.
Но что будет со всеми нами? С теми, кто не задумываясь ни секунды, ищет ответы в Google? Или спрашивает ChatGPT, как ему поступить и что выбрать?
Я прижимаю к себе свой рюкзак. У меня там тоже записная книжка. Как сонник для вдохновения, как скетч-бук для набросков. Не успела записать – и мысль растворилась, как дым сигареты, ускользнула из кадра, как взлетевшая утка.
«Если вы думаете, не записывая, вы только думаете, что думаете»[4].
Есть такой тип мышления, который можно осуществить только с помощью письма. Некоторые мысли приходят только когда пишешь, словно одна строка порождает другую. Будто канал открывается – и получаешь доступ к тому, до чего сама бы никогда не додумалась. Да, «мысль изречённая есть ложь», но написанное слово – правда. Потому что навсегда принадлежит тебе – и ты за него в ответе.
19
«Ветер-ветер, ты привёл в Москву осень. Холодно, люди прячутся под зонтами. Дождь превратил дороги в зеркало. У меня кружится голова, когда смотрю вниз: страх высоты. Под тонким стеклом воды скользят неоновые огни рекламных щитов, разноцветные блики светофоров и машинных фар. Как нам живётся там, под асфальтом, в перевёрнутом мире? Яркие пятна зонтов спешат и спешат куда-то у меня под ногами. Побег из одиночества улиц. Страх остаться наедине с собой, провалиться в себя, уйти в свои мысли. Не чувствовать границу миров: при столкновении всегда больно. Они звонят кому-то и наполняют наш мир трелями и пустой болтовнёй, и мир оживает. Сиюминутные слова и мысли создают нашу жизнь, как в кино набор статичных картинок – видимость движения. Я тоже боюсь потерять связь с реальностью. Нужно поверить, что существую, иду по асфальту, а не плыву под ним, не размываюсь дождём»[5].
В то дымное лето в Москве я писала роман «Проникновение» и ждала писем Вадима. Его последнее лето в Коктебеле: «у вас кино 24 кадра в секунду, а здесь море шумит 24 часа в сутки». Без его «начни писать – всё наладится», без поддержки, мир и правда переворачивался с ног на голову. Москва горела, я задыхалась.
Первое же письмо принесло спасительный дождь – и осень. В последнее время я всё чаще задумываюсь, что настоящие друзья не те, что «Марго, сделай нам то и это, мы в тебя верим», а те, что пишут письма с вопросом «как у тебя дела?». Настоящая дружба – это просто поговорить. Потому что всем нам, чтобы заглянуть в себя, необходим близкий человек – как зеркало. Тот, кто тебя понимает и ждёт твоих слов.
20
Последние дни тепла. Но никто не услышит джазовой мелодии кружащихся в свете фонарей жухлых листьев. Никто не обратит внимания на уже осипших уличных музыкантов: они в запале играют последние сеты перед тем, как мир рухнет в промозглую зиму и онемеет. Никто не испытывает ностальгию по настоящему.
Все фотографируются, и виртуально собираются жить вечно. Отряды с селфи-палками – как на войне. И хочется спросить: чья она, эта война? «Facebook строит сервера за Полярным кругом», мелькает в сети. Иногда я всерьез задумываюсь: а что будет с нашим временем и жизнью, когда серверами-хранилищами застроят всю землю и виртуального места перестанет хватать на всех? Google больше не пишет: посмотрите, каким был этот ваш день 5 лет назад, Живой журнал давным-давно кладбище. Но новые наименования единиц измерения информации продолжают являться, как призраки. Нет, даже не мечтай, мир никогда не вернётся в реальность. Плотность носителей увеличивается в опережающей прогрессии, все будут жить онлайн, а анонов, вроде тебя, спишут в утиль. Если ты не существуешь в сети, то не существуешь нигде.
Но иногда я всерьез верю, что в наше виртуальное время, чтобы сохранить себя, оставить после себя хоть что-то, а не «цифровой след», надо писать дневники от руки, периодически чертыхаясь на то, что в ручке чернила кончились, клеить марки на живые открытки, ощущая вкус клея как горький поцелуй «да, не рядом, но всегда ближе, чем сердце», издавать и читать печатные книги, где вместо закладки на странице осенний лист, распечатать все свои осенние фотографии, позвонить другу – и услышать чуть сиплый, простуженный голос, угадать его улыбку в паузах вместо привычных эмодзи. Я мечтаю, что эпоха гаджетов, компьютеров и соцсетей не сотрёт нас. И мы все встретимся в какой-нибудь будущей осени. Протянем друг другу руки – и ощутим живое тепло.
21
Задание: посмотри на свои фото десятилетней давности. А ведь тогда ты себе не нравилась. Теперь представь, что смотришь в сегодняшнее зеркало из будущего, с расстояния в десять лет. И улыбнись: ты прекрасна!
У меня нет селфи: живу по другую сторону камеры. Но есть профессиональные фото – как раз десятилетней давности. Единственные, которые попросили сделать для несостоявшегося интервью.
Аревик – талантливейший фотограф. Она увидела меня – и проявила, словно открыла что-то внутри для меня самой. Она стала первым светлым человеком в дни моего «полного затмения». Аревик просила называть её просто Анной. Но мне так нравилось её имя, что я настояла его вернуть. Аревик в переводе с армянского означает «солнечная».
Смотрю на фото и вспоминаю тот далёкий сумеречный вечер… Поздно, темно, фотостудия находится в переулках, а впереди – железнодорожный переезд с неработающим светофором.
– Пойдём до метро вместе! – предложила мне Аревик.
Я обрадовалась – страшно было идти одной.
– А я ничего не боюсь, – сказала она. – Мне просто скучно так далеко идти в одиночку…
Я не могу похвастаться тем же. Я – боюсь. Всего. Но всякий раз говорю себе: я всё равно попробую – а вдруг получится? Верю, что не одна и мне помогут отвести беду. А идти одной – действительно «просто скучно». Истина в том, что разделённое несчастье уменьшается, а разделённое счастье увеличивается – вдвое, втрое, в сто раз. Чем больше рядом с тобой близких по духу людей, тем шире твои горизонты, и тем смелее ты к ним идёшь.
22
Осеннее равноденствие. Яркий – и по-летнему тёплый день. Лес с вековыми деревьями и солнцем сквозь листву напоминает готический собор с колоннами и разноцветными витражами.
Вечером – багровый закат над крышами домов. И – силуэт Привратника в арке двора. Каждый год вижу его там: стоит вполоборота, улыбается чему-то далёкому, невидимому мне по эту сторону мира – и исчезает в слиянии теней. Наверное, он и ушёл в последний день лета. И закрыл за собою дверь.
Я всегда отмечаю дни солнца – как церковные праздники, как даты календаря. Каждому празднику – свои ритуалы. На весеннее равноденствие по утру обязательно нужно найти пятилистник в лесу – на удачу в новом году. В первый день астрономической осени зажечь вечернюю свечу на окне, чтобы в сумерках двора поздним прохожим стало теплее. Чтобы продлить им световой день.
23
«Я стараюсь очень-очень, я рисую свою осень»[6].
Смонтировала детскую, светлую, радостную, волшебную… книгу – и не могу уснуть. Наливаю бокал вина и ставлю на повтор именно эту песню.
Она для меня не детская – напоминает «Тихие игры» Вячеслава Бутусова. И уж точно совсем не радостная…
Сангиновые дни, осень 2022-го – весна 2023-го. Я живу в Сочи – и жгу свечи на окне: нам часто отключают из-за штормов электричество. Когда монтировала клип, рыжая кошка приходила ко мне по подоконнику на 7-й этаж ночами за молочком. Айтишный дом опустел в мгновение ока…
«Падают листья платанов в Тбилиси,
Падают листья.
Выйдешь на улицу – русские лица,
Русские лица…
…Вместо…
Падают – листья»[7].
Но кому-то придётся остаться хотя бы для того, чтобы накормить всех покинутых вами.
Кто-нибудь кормит без меня ту рыжую кошку на Учительской, 27/А в Сочи? Я туда так и не вернулась.
Но – я рисую осень. И буду продолжать…
24
Осень в этом году – последний бутон дикой белой розы, нежность с привкусом сожаления. Так наслаждаешься горечью шиповника, заварив его в экзотический чай с барбарисом и лепестками гибискуса или в глинтвейн на меду. Наступает, как Крейцерова соната: то шуршащими по коврам из листьев шагами, то штормовым, сбивающим с ног ветром, то медовым солнцем ласкает прищуренные глаза, то царапает мелкими каплями дождя шею под шарфом.
После дождей луна прорастает сквозь облака. Осень всегда приходит в новолуние или на растущей луне. И внутри тоже растёт что-то огромное. Космос. Дыхание неба. Одинокие прогулки в парке возвращают безмятежность детства и отменяют время. Жизнь кажется бесконечной, и до покоя ещё далеко.
Каждый мой год начинается с осени, ведь мы так с ней похожи: обе рыжие с тихим вкрадчивым голосом. Осень – это предчувствие вдохновения. Или влюблённости. Что, по сути, одно и то же.
25
Сегодня – день Моря. Окна заливает дождём – будто гребнями волн.
Если снится море, пишет сонник, вы погрязли в иллюзиях. На самом деле море мне каждую ночь снится, просто я не всегда могу вспомнить свои сны.
«Морем жизни иди»[8], – врезалась в память строчка из прочитанной недавно повести Марии. Да, верно сердце шепчет: «Жизнь – твоя главная повесть»[9].
Жизнь идёт своим чередом – и всегда требует ответа. Не устоять на грани времён.
А за окном – шторм… Это моё море вернулось ко мне наяву.
26
Разноцветные подростки, укрывшись от ветра в беседке во дворе, делают «домашки». Головы склоняются друг к другу – и прядки волос сливаются в один радужный поток. Они смеются и пихают друг друга локтями. Такие живые и радостные. Иногда я чувствую себя сторонним беспомощным наблюдателем мира, который вот-вот исчезнет.
– «Ортодоксальный» пишется через «о», – говорит зелёный мальчик фиолетовой девочке.
– А по мне, так все они – трицератопсы, динозавры, – отвечает она, растягивая букву «а».
Как точно она улавливает мелодию слов!
Может, и правда: смысл не в значении слова или сюжете картины, а в том впечатлении, которое остаётся внутри? Может, это и есть принцип соответствия?
Глядя на них я верю, что цвет победит черно-белый мир запретов.
27
– Если будете кормить голубей, мы попросим вас удалиться!
Окрик – будто из прошлого.
Когда-то давно (once upon a time) я работала в офисе и обедала в Камергерском переулке в кафе «Сено». Заказывала плов. Половину съедала сама, половину доклёвывали местные сизые голуби. В кафе официанты делили смены: добрая – любила птиц, другая – ругала посетителей, мол, кормите, а они разносят болезни – травить их надо.
Я читала книгу о том, как человек поработил птиц, сделав почтовыми, а потом с приходом технологий – бросил на произвол больших городов. Кафе «Сено», где обедала и читала, превратилось в «Хлеб насущный», а потом – закрылось.
Сейчас я крошу круассан четвёрке голубей. Один из них – пёстрый, не сизый, а почти белый. И сижу в кафе не для менеджеров среднего звена, на другой стороне улицы. Здесь уж точно все официанты – против пернатых. Подбегают, начинают махать накрахмаленными полотенцами. Сизые голуби взлетают. Почти белый – остаётся. Садится на краешек свободного кресла…
– Как дела? – спрашивает цыган, ловко подхватив его на руки.
Голубь трётся об локоть, воркует, цыган чешет грудку ему – как коту.
– Как всегда – изгоняют, – отвечаю, обводя рукой след улетевших птиц.
Голубь перестаёт моргать – и на мгновение, кажется, сейчас замурчит, как кот.
– Ну, пойдём тогда прогуляемся – расскажешь, – в чёрных глазах – чертовщинка, но я-то знаю, он – ангел.
Встаём из-за стола и направляемся через Кузнецкий мост к Никольской. Снова оглядываю уличные окна.
– Где ты живёшь? – спрашиваю.
– На карнизе, – смеётся в ответ.
И я понимаю, почему писатели создают своих персонажей. Они – единственные, кому жизненно необходимо знать, как у нас дела: ведь без нас их история оборвётся на полуслове.
28
«А я считаю, что принт-он-диманд – это вымышленная книга, – пишет клиент. – Её же печатают только под заказ читателя, верно? Значит, в реальном мире она не существует. Как зародыш»…
Но все романы писателя рождаются в голове читателя! Независимо от времени на печать.
Я снова вспоминаю роман Энтони Дорра «Птичий город за облаками», где пьеса, распечатанная по количеству персонажей, стала маяком судеб для всей вселенной. Счастье творчества даже не в том, чтобы делиться, а в том, что вообще можешь творить. Писатель хочет одного: пережить своё время.
Сегодня мы, наконец, повесили с мужем книжные полки. Протираю свои от пыли, расставляю по местам – и верю, что всё написанное не зря. А в центре, на уровне глаз, ставлю книги Джулии Кэмерон «Путь художника» и Паолы Волковой «Мост через бездну». Как завет, как напоминание.
29
Во всех «волшебных» книгах существует «дверь в лето». Некий переход в зачарованный мир, где мечты сбываются – и всё возможно ещё изменить.
Я мысленно пытаюсь вывести тебя из огня – в «Полночь в Париже»[10] и продолжаю искать переход. Ритуалы посвящения в тайну разнятся: поймай волшебника – испей крови его; намешай жутковатого зелья в полнолуние; оседлай волну своих снов, разожги костёр до небес, построй туда лестницу … Для меня это уже не шутки, а научное исследование. И есть, во всяком случае, отметила, что повторяется весьма правильный совет: будь наблюдательным. Там, где тонкая грань миров образует дверь будет вихриться и плавиться радужный воздух, как над раскалённым шоссе Большого города в День летнего солнцестояния, но уловить эту радугу можно лишь краем глаза.
Серый день на Арбате, но в незаметной арке во внутренний дворик – сияние и листья свиваются в причудливые вихри. Вхожу – и врезаюсь в бетонную стену. Двор-колодец без выхода по ту сторону. Вокруг мусорных баков делят добычу облезлый кот, две вороны и стая голубей. Что ж, снова не повезло.
Возвращаюсь обратно к летним верандам кафе и уличным музыкантам.
«Я не знаю, что будет завтра,
Всё может измениться внезапно.
Живи здесь и сейчас!»
Голос будто уносит меня в поднебесье. Оглядываюсь: девочка в инвалидном кресле, шляпа у ног. Перевожу свои двести на номер телефона на картонке – как молитву. Записываю припев. Сеть молчит. «Если бы они пели свои песни – шляпы, ушанки у ног пустовали бы», – писала когда-то. Всякий раз уличные музыканты открывают мне новые хиты, как на старой рыночной площади V века, всё с того же капустного листа…
Но если эта песня – собственного сочинения, то я встретила ангела.
30
В метро – столпотворение. Решаю вернуться «по верху», как любит говорить муж, а от станции прогуляюсь по тропинкам.
МЦД чем-то напоминает мой «электрорар» из романа: поезд мчится над белым городом. А станцию окружает лес. Выхожу и вдыхаю чистый ледяной воздух. Непроизвольно поднимаю глаза к небу.
Клин журавлей летит на юг. Осень, пора. На секунду зажмуриваюсь, чтобы представить, как мои каменные птицы со Сретенского бульвара летят среди них. И это их прощальные голоса остались во мне.
[1] Мэри-Нотли Ким. «Принцип волшебства»
[2] Чарльз Де Линт. «По лезвию сна»
[3] Николай Бердяев. «Смысл творчества. Опыт оправдания человека»
[4] Лесли Лэмпорт
[5] «Проникновение»
[6] Песня Эвелины Цегельник и Майкла Мерино
[7] Татьяна Вольтская (объявлена иноагентом в РФ)
[8] «Морская стекольная мастерская». Мария Скрягина
[9] «Шёпот сердца». Хайяо Миядзаки
[10] Кинофильм Вуди Аллена: Писатель и безнадежный романтик, уверенный в том, что должен был жить в 1920-е годы, приезжает в Париж со своей возлюбленной на каникулы и попадает в прошлое. Встречаясь там с Хемингуэем, Пикассо, супругами Фицджеральдами, Гертрудой Стайн, он понимает, что принадлежит этому времени и хочет остаться там навсегда.
Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
2 комментария