любовь

Каждый момент – это новое начало

1

Ледяной ветер с гор сдул праздную толпу с побережья. Редкие местные кутаются в шерстяные шарфы и «чебурашки». Отпускной январь кончился, февраль – начало межсезонья. Время безлюдья и внутренней тишины.
Кому сказать, что с 2022-го года февраль у меня любимый месяц в году… Но среди общих бед течёт маленькая личная жизнь. В довоенном феврале сбылась моя мечта жить зимой у моря, и теперь я сочинка в четвёртом поколении зимы.
Февраль – время собирать ракушки, в кармане они – как своеобразный календарь. Перебираю свои дни, как отполированные морем чётки. Чем тяжелее карманы, тем меньше осталось дней. Когда карманы переполнятся, пора будет уезжать. Но «место силы» можно увезти с собой, чтобы греть ладони, когда становится трудно. Моё море – внутри.

2

В День Сурка я однажды умирала…
Перед поездкой в больницу, где мне вынесут приговор, ранним утром вышла на балкон. Неожиданно зимний ветер запах цветами и – морем. И казалось, будто кто-то невидимый нежно обнял за плечи.
А после… снег сверкал под ногами мириадами солнечных брызг, сосульки падали с крыш. Не пожалела денег на такси и поехала домой через всю Москву, чтобы не пропустить ни единого солнечного дня. Теперь у меня все дни были наперечёт, и каждый должен быть прожит по-настоящему.
По радио сказали, что сурки в московском зоопарке спят и не спешат просыпаться. Как можно проспать столь ослепительный день? Как можно умирать посреди такой красоты?
С тех пор в этот день я выхожу на балкон (или на крышу, как сейчас) ранним утром, чтобы обнять ту испуганную девочку в прошлом, шепнуть ей слова поддержки: «У тебя прибавится шрамов, но сама ты станешь сильнее – и встретишь ещё не одну весну!»
А в Сочи зацвели камелии…

3

Каждый месяц я придумываю себе счастливую примету. Солнечным утром выбежали с Бесёнком на прогулку к морю. И вдруг в самом тёмному углу двора в вазоне увидели подснежник. Его не должно тут быть – среди тропических цветов и пальм!..
Здесь мой крокус – маленькое чудо. Если сомневаешься в себе, Вселенная обязательно пошлёт тебе удивительный знак.

4

На невидимом волнорезе, как на поверхности моря, застыл призрак белой цапли.  Наверное, вечерним приливом к берегу пригнало стайки рыб, а цапли охотятся в любое время суток.
Тёмные люди выходят из моря. Тени танцуют по краю белой пены волн. Мельком оглядываюсь назад: набережная светит огнями магазинчиков и кафе – и все, кто идёт мимо, отражаются в море, как в зеркале. Бесконечный калейдоскоп, мистическая проекция.
Ночами у моря – как в лимбе, где после смерти можно в точности воссоздать земные часы своего счастья: мгновения, залитые солнечным светом, где близняшки в одинаковых красных пальто смеются и держатся за руки, двое влюблённых просят сфотографировать их на фоне радуги над горами, играет с мячиком у края моря собака, шершавая стена греет спину, все образы (а не названия) любимых деревьев, чаячий крик над волнами малахитового цвета, изгибы и архитектуру улочек, где так любишь гулять, все оттенки неба и облаков на закате, вкус кофе «по-восточному»… Но память размывается, будто  водой. Воспоминания блёкнут, поначалу вплетаешь в них фантазии, как яркие ленты или всполохи факелов, но потом и они гаснут. Остаётся лишь неосвещенная анфилада бесконечных комнат, где уже некому будет зажечь тебе свет. Память – твоя граница перерождения. И потому нести в лимб из жизни нужно не мысли или цитаты из книг, не достижения или разочарования и обиды, хотя они и хранятся дольше всего, а детали, приметы земного времени. Так что смотри – и запоминай. В лимбе создашь свой маленький рай, чтобы передохнуть меж горбами жизней[1].

5

«Каждый момент – это новое начало», – написано на доске заказов в кафе, где теперь пью кофе.
На море – шторм. Громадные волны размывают пляж, поминутно меняя его очертания. Бес научил меня удивляться непрерывности перемен в пейзаже: даже самая маленькая волна оставляет след, как дольмен – вечный в своей преходящести.
Вспоминается израильский диалог накануне вывозных рейсов:
– Если задержишься на пару дней, отвезу тебя на Мёртвое море.
– Не могу, меня дома ждут. Но я обязательно вернусь – когда-нибудь потом…
…В Израиль поехала на поэтический фестиваль в Назарет, а дальше – Иерусалим и, конечно, на море Тель-Авива.
В Иерусалиме Храм Гроба Господня закрыли сразу после того, как увидела парящего под куполом голубя – чья-то душа… «Храм закрывают на ремонт, в новостях передавали. Ты – успела?» – кричит в трубку мама. «Это же как паломничество», – радостно выдыхает мой лечащий врач и ангел-хранитель Марина.
А Тель-Авив повёл меня за руку в Яффо. Апельсиновый рай, долгие дни, длинные волны. На пляже смерть дальше, чем где-либо. Сказочная яхта на берегу, увешанная Санта-Клаусами.
– Все останавливаются сфотографировать, а ты прошла мимо. И я решил догнать.
Хайди – хирург: «У меня две квартиры: в центре Тель-Авива и в Яффо, но я часто живу на яхте, чтобы ощутить себя ребёнком, яхта – моя детская мечта. Только дети способны верить в чудеса».
– А ты в них веришь? Что ты говоришь пациентам, когда понимаешь, что им конец?
– Я говорю: I’ll do my best! Не знаю, как сказать правду, и это меня мучает. Я не Бог предрешать конец, но и врать страшно.
– If You hide some truth, that’s not mean, that You are lier, – завуалировала просьбу не говорить утопающим о том, что на дне. По своему опыту знаю: чудеса случаются вопреки упрямой статистике, а дно – не всегда.
– Подожди, я запишу, меня это спасёт, – он спустился в трюм и вернулся с блокнотом.
Каламбур родился: Хайди и hide (скрывать). Но я верила в сказанное. Встречала плохих врачей, и они говорили мне: «Я бы на вашем месте привёл все дела в порядок, возможно, осени и не случится». И только Марина твердила, как заклинание: «НИКОГДА не пиши завещаний». С Хайди мы весь вечер смотрели с борта яхты в печальное синее море. Я будто отдала дань: врачи тоже нуждаются в утешении. И обещала вернуться, чтобы встретить рассвет над Мёртвым – ослепительно белым – морем. Когда-нибудь потом…
А сегодня в Израиле – война, и мои друзья живут не на яхтах, а прячутся во «внутреннем доме»[2]. Не хочу учиться их предусмотрительности, но всё чаще зажигаю на окне иерусалимские свечи.
Белые гребни вздымаются над моим Чёрным морем. Никогда, повторяю себе, никогда ничего не откладывай на потом. Мир на твоих глазах непрестанно делится на «до» и «после».

6

После шторма на берег выходят золотоискатели…
«Море ничего не крадёт и не дарит. Это люди воруют или делают подарки. А море – возвращает. Правда, не всегда тем, у кого берёт. Не замечала, сколько людей бродит по берегу после шторма? Живут тем, что море возвращает: часы, золотые цепочки, кольца… Пару дней поискать и почти богач», – писала когда-то в романе «Проникновение».
Но мрачные мужики с пищащими то и дело металлоискателями не выглядят ни богатыми, ни удачливыми, ни тем более – счастливыми.
Я вспоминаю притчу о радости. Боги решали, куда её запрятать от людей: в землю, в море или за облака – люди сильные и могущественные: всё раскопают, везде донырнут, дотянутся, поэтому радость таится у нас в душе. Себе в душу мы редко заглядываем.
Я думаю о том, что точка опоры, как и радость, у нас тоже должна быть внутри. И она не из золота… Недавно писала автобиографию для литературного журнала и поймала себя на мысли, что напоминает опись ценных бумаг и драгметаллов. Читать биографии начинающих авторов куда интереснее – они пишут о своих мечтах и учителях. А моя перестала быть историей, превратившись в доказательство – могу, имею право…  Но для кого? «Одна из вещей, которые делают люди, это – гасить свет тех, кто светит рядом с ними, чтобы не казаться тусклыми в отражённых лучах»,[3] – услышала как-то на писательском семинаре, где рассказывали о «творческом геноциде». И что, будем сражаться с критиками на золотых перьях, как на шпагах или мечах?..
Часто слышу этот вопрос от авторов, которые приходят ко мне в агентство «Творческие решения»: сколько нужно золота, чтобы признали писателем?
Нисколько, отвечаю. «Если книги пишутся – то для того, чтобы кто-то среди них отыскал свою»[4]. Будьте как звёзды! Ведь по-настоящему нас может заинтересовать чьё-то творчество, если оно вдохновляет создавать нас самих.

7

Поздними вечерами сворачиваем с залитой огнями набережной на пустынный пляж в самом её конце – и смотрим на звёзды. Чтобы увидеть настоящий свет, надо погасить искусственный. Неоновые огни городов как суетный шум заглушают музыку звёзд. А в темноте пляжа небо над головой – как звенящий купол, как колокол, поёт…
И ещё у звёзд есть ароматы. Подумалось, что ароматами можно писать не только портреты, но и пейзажи. И у каждого пейзажа будет своё время года. Мои зимние звёзды пахнут морем, а летние – кострами на шхерах карельских озёр, куда уезжаю писать сказки о старателях. Старатели добывают осколки звёзд, просеивая песок в пустыне. Правильно взвешенные они исполняют желания: мешочек на любовь, щепотка на богатство, кристалл на магию, звёздная пыль как лекарственный порошок от неисцелимой болезни… да мало ли, какие у людей бывают желания. Свет звёзд идёт до земли миллионы лет, мечты всегда опаздывают. Когда они сбываются, мы уже изменились и у нас другая мечта. Поэтому всем и кажется, что живут как-то не так. Будто кто-то сверху навязал тебе чужие мечты, и ты живёшь не свою, а чужую жизнь. Но всегда ведь можно убедить, что купленного не хватило и нужно ещё доплатить. Это почти непреодолимая зависимость: что-то сбылось, но не так, как намечтал, значит, надо пробовать снова и снова. В неоновых городах ценят иллюзии…

8

А в Премии Большая Книга я тоже участвовала… Февраль как раз был финальным месяцем сдачи работ. Книги нужно привезти лично – и положить в коробку под лестницу, сопроводив письмом от издательства, которое в тебя верит. Я отнесла роман о своей семье «Фигуры памяти». В красной «двойке» (шапка и шарф), которую связала мне лучшая подруга и детский писатель Елена Янге.
«Почему ты должна в себя не верить? Верь!!!» И неси сквозь морозы-метели своё тепло другим.
– Ой, красная шапочка тут у нас! – пошутили охранники в здании, указав в тёмный угол.
Волков я увидела позже. На пресс-конференции.
– Триста книг! Прочитать все невозможно, – рассказывала известный критик и член жюри со сцены. – Названия мы, конечно, все переписываем в табличку для статистики: сколько книг, от каких авторов, из каких стран-городов… Но члены жюри читают только «своих, рекомендованных», остальных попросту не успеть…
– А книги куда деваете потом? Не видела их в библиотеках… Вы в курсе скандала вокруг «Библио-Глобус»?
В десятых я работала на Рождественке, близ крупнейшего книжного магазина Москвы «Библио-Глобус», была читателем-завсегдатаем – и свидетелем скандала о сожжении нераспроданных вовремя книг на заднем дворе… Современный 451 градус по Фаренгейту.
– Иногда логистика стоит дороже книг, – был ответ со сцены.
…Ты должна в себя верить, повторяет Лена в моей голове.
Она получила все премии, которые могла, а потом случился инсульт – и потеря речи. Для писателя – это как лишиться глаз для художника или рук для пианиста. Но всё же с помощью дочери Лена выпустила статью о своём творческом пути, и эта статья до сих пор одна из самых читаемых в сети.
…Какой огненный закат сегодня над морем!

9

Сними, наконец, эти невероятной красоты волны: всех оттенков от свинца до малахита и лазури – и отправь видео маме! Мама – единственный человек, который по-прежнему, несмотря ни на что, хочет видеть мир твоими глазами… Она заранее тебе всё прощает, даже если ты пропадаешь в «своих писаниях» и не звонишь. Мама, правда, хочет мою фотографию у моря: «ты же всегда по ту сторону камеры, а я так скучаю по тебе»…
Ветер сбивает с ног на побережье – и некого попросить сделать фото.
Я жалею, что не могу писать ни акварелью, ни маслом. Можно было бы создать автопортрет для неё: моя куртка цвета пепла роз и аквамариновый шарф в цветах равняют меня с пейзажем. Но селфи – слишком убого для такой красоты вокруг…
С детства мечтала научиться рисовать. Когда заработала на «дополнительное образование для души», пришла в популярную школу живописи в Москве.
– Перед вами сплетение хаотичных линий, – сказали нам на вступительном экзамене. – Можете по контурам превратить их в пейзаж, или в портрет, у кого не получится – создайте орнамент.
Я посмотрела на контур – и увидела идеальную по геометрии своей в природе паутину. Недолго думая, просто пририсовала паучка на одной из линий.
– Вы необучаемы, – указали мне на дверь без дальнейших объяснений.
… О том, что художники традиционной школы на дух не переносят концептуалистов, я узнала много позже, когда начала писать статьи для журнала о современном искусстве.

10

Годовщина смерти моей первой собаки. Прожил со мной шестнадцать лет – и умер на руках.
Ясно помню миг, когда ушёл от меня на пороге, за который боялся шагнуть на последнюю прогулку. Будто из живого тела вылетела птица. Я узнала тогда, что нас держит душа. Не сердце – механический насос, не мозг, а некий невидимый энергетический стержень, синяя птица любви и счастья. Да, теперь я не верю, а знаю, что душа есть у любого живого существа. Похоронили сами, без служб, выкопали могилку под сосной.
– Срочно заведи другую собаку, – посоветовала подруга.
– Нет, не поможет. Вновь прибывшему прикажу: «Зарой яму во мне!» Нельзя обрекать невинное существо на то, что оно дать не способно. Каждый из нас, тем более любимый, не важно, куда уходит – в землю или по земле другой дорогой, оставляет после себя пустоту, ровно по своему размеру. И никто другой не займёт твоё место, у каждого – своя суть. Свой след на земле. Не бывает живых существ, прошедших по миру незамеченными. Всякий, проживая жизнь, пишет свою историю прощания.
На первую прогулку после отправилась не в парк, а на выставку: «искусство – природа городов, искусство лечит раны». В Москву привезли картины Фриды Кало. Смотрела на «Летящую кровать»», где ребёнок на кровоточащей пуповине реет над художницей, ощущая себя лежачей больной, ту же полую бездну внутри. Боль пройдёт, а пустота останется. Ещё думала об улитке времени. Бес первый всю жизнь меня ждал, так умеют ждать только собаки. Уходила в офис, уезжала в командировки и на литературные фестивали, перед расставанием на пороге целовала в нос и говорила: «До вечера» или «На неделю». Он начинал считать часы, дни. Никогда не ошибался, когда усаживаться под дверь встречать.
После смерти уничтожила все его вещи, чтобы не плакать день за днём. Но весной перед поездкой на фестиваль в Калининград посреди коридора вдруг обнаружила его собачью тапочку от реагентов, будто пришёл попрощаться перед дорогой, а на могилке распустился ландыш.
В первую годовщину в парке облизал черный лабрадор, а я вспомнила, как Бес приходил ко мне во сне уже после как раз в таком облике: «Смотри, какой я теперь большой, всем покажу!» Это была как встреча на тропинке меж тем миром и этим… если любишь и тоскуешь, обязательно встретишься, даже если уже невозможно, ангелы что-нибудь придумают.
– О, Бес второй! – радостно приветствовали нас с рыжим в наши первые дни весны собачники во дворе. Я физически ощутила, каким одиноким был год скорби: собачники же узнают друг друга по собакам, если одна – проходят мимо.
А с Бесёнком мы теперь не расстаёмся: вместе летаем к морю, путешествуем на поездах. У него совсем другие привычки, мечты, игры, и это – новая жизнь, над которой мы не властны.  Всё, что дано и позволено – распорядиться своим временем. Проведённым вместе.

11

Практика дня: напишите кому-нибудь незнакомому доброе пожелание, для вас – письмо в небо, а для респондента – письмо с небес.
Помню, в детстве мы писали такие «письма счастья» и рассовывали по почтовым ящикам соседей. А гениальная Патти Смит в мемуарах «Just Kids» прячет листки с первыми стихами между страниц книг в магазинах.
Вырываю листок из блокнота с крылатым единорогом, беру фломастер цвета волшебства, пишу: «Сегодня – Твой день». Потому что и вчера существует только в сегодня, и будущее, наступая, превращается в настоящее.
Листок вложила меж реек любимой скамейки в Приморском парке – и подняла глаза к небу…
Криптомерия!.. Она – жива. Не все стволы дерева бессмертия срубили, центральный остался, просто спрятался за шапками пальм. Пусть ваше сегодня обретёт вечную жизнь!

12

Сегодня – Снежное полнолуние. Я вспоминаю первое, на Лысой горе: как проводила ритуал открытия путей.
«Не зря же мы, как две маленькие рыжие ведьмы, на Лысой горе живём. Гора, кстати, совсем не лысая, а очень даже зелёная: пальмы, пирамидальные тополя, вишни, кипарисы… – тем сильнее верится в магическое происхождение имени и волшебство места.
«Магическое сознание инфантильно», – пишут в умных книжках повзрослевшие психологи, из тех, кто заказывает у меня «свежий» дизайн и «необычную» рекламу. Как они вообще выживают в своём мире энтропии и хаотичного столкновения атомов? Это ж абсурд. Гораздо легче живётся, если веришь, что Вселенная к тебе неравнодушна, ответит на любой вопрос, подаст сигнал. Вот, хоть сегодня вечером: увидела дверь, нарисованную жёлтой краской на сплошной стене, и вспомнила про ритуал. Его проводят, если в жизни – застой и молчание. Разорвать серые путы, открыть дороги, обрести голос. Последнее время чувствую себя Дэвидом Войнаровичем на знаменитом снимке с зашитым ртом[5] , закрываю глаза – и мысленно перемещаюсь в первые кадры «Зеркала» Андрея Тарковского: «Я м-м-могу говорить!»
Я верю, что смогу. Хороший текст – это всегда ворожба времени.
Правда, в прошлый раз после подобного ритуала нас заперли по домам из-за пандемии коронавируса, но это не значит, что не стоит попытаться снова.
– Доброй ночи, – звучит из темноты над головой.
Вздрагиваю от неожиданности и улыбаюсь нечаянной мысли: «Ангелы».
Наш двор – колодец, я живу на шестом этаже, а выше – мансарды элитных двухэтажных квартир. Я стою на общем балконе, а они, наверное, сидят или лежат у распахнутого окна, не зажигая света.
– И вам – доброй, – отвечаю в пустоту перед собой.
– А мы каждую ночь вас видим.
– Я работаю допоздна, выхожу покурить. Приятно познакомиться.
Но окна напротив по-прежнему черны. Из-за крыш выплывает луна. Пора.
Воск свечи капает на бумагу с нарисованным перекрестьем дорог, пока не вспыхивает пламя – и улетает жар-птицей в ночь, а над горами звучит печальный голос флейты…
На нашей Лысой горе слышен лишь полночный вой собак и заутренние петушиные крики из окрестных деревянных домишек, вытесняемых грохотом дневной стройки новых жилых комплексов. А тут вдруг – флейта. Это ли не волшебство мгновения?»

Последнее волшебство в 2022 году…

13

Сочи славится граффити. Лица на деревьях, лица на стенах. Визитную карточку города – граффити с Битлами «All You Need is Love» в 2023-м заменили портретами героев «Молодой гвардии», мне всё время хотелось достать чёрный маркер и написать на лбу Кошевого: «Верните Леннона! Сочи нужна Любовь!» В этом году обнаружили стену побеленной – чистый лист в ожидании новых персонажей.
А волшебную жёлтую дверь в переулке на нашем пути к морю повстречали сегодня. Неудивительно, ведь 13-е число мистическое, как и символ двери – перехода из одного мира в другой.
Жизнь научила меня главному свойству дверей: закрывается одна – открывается другая. Та, что тебе больше подходит.
Я не поступила в Университет родного города (все поступили, а ты – нет, на тебя было столько надежд!), зато устроилась на хорошую работу и выбрала платный Международный ВУЗ, где смогла не только на стажировки за границу ездить, но и в Кембридже поучилась заочно. В Москву приехала улетать в Америку: искала временную работу на круизном лайнере, а получила должность «архитектор маршрутов» в московском офисе круизной корпорации Royal Marine: мы больше года ищем человека с вашей историей!
Решила сделать себе первый авторский сайт, но разработчик исчез с моими двумястами баксами, и пришлось осваивать web-дизайн самой. На сайт наткнулось креативное агентство из «высшей лиги» BBDO – и пригласили на работу. Но графика не правит в рекламном бизнесе – нужно учиться видеомонтажу. И я выбрала мастерскую ВГИК. Мои учителя в прошлом писали сценарии для самого Годара, работали вместе с Тарковским. «Ты лучше пиши, – твердили они. – Режиссёр – это директор на съёмочной площадке, а тебя даже твоя собака не слушается». Пишу я и правда лучше, чем командую.

…В феврале передо мной открывались и закрывались разные двери. На собеседование на работу, с которой меня вытравили прямиком на больничную койку, я пришла в другой дом: оказалось, что существуют на одной улице два дома под одинаковыми номерами, ангелы пытались отвести от меня беду. Но если бы не болезнь, я вряд ли решилась бы открыть своё дело, и не было бы ни книг, ни моря зимой.
Все ключи от счастья должны быть в твоих руках – и часто они от дверей в твоё прошлое.

…Первой песней в моём плейлисте вдохновения будет «Space Oddity» Дэвида Боуи: смелый капитан Том выходит из зоны комфорта в открытый космос… Саундтрек – как метафора внутренней свободы звучит и в любимых фильмах «Люди и Птицы» и «Невероятная жизнь Уолтера Митти».
Я знаю теперь: любая победа складывается из поражений. И помним мы лишь моменты, которые сделали нас теми, кто мы есть, моменты, в которые мы стали теми, кем хотели быть по-настоящему, а не по чужим лекалам.

14

Купидон ваяет для влюблённых каменное сердце на пляже, размером со средневековую крепость. Одного взгляда на его упорство хватает для вспышки безудержной радости. Он будит моего внутреннего ребёнка.
Влюблённые позируют друг другу на фоне моря:
– Тот, кто любит, всё время фотографирует вторую половину, а ты меня – только когда попрошу!
До времён Инстаграм я любила снимать истории любви на улицах городов. Даже посещала мастер-класс по стрит-фотографии знаменитого Игоря Мухина. Уличный фотограф похож на писателя: истории подбирают с асфальта, за столиками кафе, в отражении витрин… Подслушивают, подглядывают.
– Когда берёшь людей на прицел, случается и болеть потом. И несчастья их впитываешь, и свою энергию отдаёшь, такова правда и цена искусства, – рассказывал Игорь Владимирович. – Уличный фотограф – это убийца, но с надеждой на лучик солнца.
В классе непонимающе кивали свадебные и студийные фотографы и всё ждали, когда он раскроет им тайну гения.
А потом и студийную фотографию убили селфи – и все рассказывают свою историю, как им хочется. Лгут, конечно, но зато с любовью. К себе.
И только Купидон всё орудует лопатой без устали…

15

В ярко голубое небо с брусчатки площади взлетает стая голубей. И этот миг переносит меня сначала в Москву, где голуби на площади Китай-города целовались, как на Сан-Марко, а потом в Венецию, где под окнами моей комнаты работала местная пекарня – и подоконники по утрам были сладкими от восходящего сахарного тумана. Dolce Vita…
У каждого из нас бывало, что образ, вкус, запах, звук … вдруг уносит в те времена, когда были счастливы, такие «мадленки» мгновений. Человек – самая совершенная машина времени.
Помню сероглазого гондольера, который рассказывал мне о Дворце Казановы, Мосте вздохов и о том, что потомственных гондольеров хоронят в гондолах, на дне канала. «Но это ещё заслужить надо – и потому будем наматывать круги по лагуне, пока не спою тебе весь свой репертуар».
А потом я сижу на Сан-Марко, смотрю на свинцовую гладь лагуны и плачу.
– В Венеции у тебя украли паспорт? Я могу помочь, у меня дядя работает в посольстве…
– Нет, это Венеция украла моё сердце.
– Тогда это необратимо.
Если красота в глазах смотрящего, то слеза – это вычитание красоты из человека[6].

16

Сочинские фавелы – это особая геометрия. Здесь первый этаж может казаться пятым над морем, а седьмой – вторым над землей, где первые пять уходят, как лестница, в низ горы, парящей над городом.
–  Не страшно переезжать из Москвы? – всё спрашивал таксист по дороге.
– Нет, мы любим ваши фавелы. Четвёртый год приезжаем зимовать.
– С питомцем, – хмыкает он, подмигивая уставшему после перелёта рыжему. – В Сочи любят всех: собак, кошек, черепах, кроликов, хамелеонов…, а один мой знакомый приютил богомола. Да, представляете?! В этом году всё рано – магнолии цветут, насекомые вылупляются. Живет теперь… М-да. Адская тварь. Будто жены мало.
– Не жди дня писателя, солнышко, – говорит муж в переходе, жёлтом от мимозы. – Она быстро отцветает, до третьего марта сил цвести у неё не хватит.
– Ну, давай сейчас тогда купим, – отвечаю.
Дарит мне заветный букет.  А в доме, обрезая ветки в вазу, вдруг обнаруживаю куколку на стебле. Бабочка тропической яркой породы? Главное – чтобы не «мёртвая голова»!
– У тебя пятьдесят голов из этой куколки сразу вылупится и расползётся. Смотри, что Google показал по фотке: это гнездо богомолов! Вынеси во двор под пальму, если не хочешь убивать. Будешь каждый день навещать и смотреть, как они растут. Только не в квартире, иначе нас выселят с таким приплодом!
…В лунном сумраке тени деревьев тянутся ко мне лапами гигантских богомолов. Я думаю о своих питомцах: как они там, в яйце? А ещё о том, что мой дневник – это «шелест времени». И пока оно шелестит живой листвой на ветру, моя вера в мир не умрёт.

17

В 2025 году Часы Судного дня, чьи стрелки приближают или удаляют ядерный апокалипсис, перевели ещё на одну секунду ближе к полуночи, теперь 89! Даже Карибскому кризису дали целых десять минут. А сегодня счет идёт на секунды – и это «самое малое расстояние за всю историю человечества».
В 2023 году в это время я снимала фильм под названием «90 секунд до полуночи».  Показать счастливых людей у моря: стариков, за ручку гуляющих вдоль набережной, музыкантов, влюблённых, детей, строящих замки из песка, шторма, закаты и цвета заката цветы магнолии Суланжа, блики солнца в бокале белого вина, птичий клин в небе, точностью перестраивания напоминающий авиацию… Мир, который мы потеряем.
«Солнце выносит на набережную прохожих. Бабушек в неизменных беретиках-плащиках, женщин и мужчин неопределенного возраста в косухах и джинсах, разноцветную молодежь в стразиках и синтетике. Исподтишка снимаю их мир на камеру для фильма – и вдруг понимаю, что мы все носим одежду нашей молодости. Бабушкам модные беретики показывали во французских фильмах о любви «новой волны», я их в детстве смотрела. Мы – дети рок-н-ролла. Наша старость жестка, как джинса, зато не мнется. Забавная она будет: серьга в носу – ну, талисман же, привык; на плече татуировка ящерицы, отбрасывающей хвост; синие, как море, чёрные, как южные ночи, так и не сумевшие разгадать символы и смыслы, навсегда въевшиеся в нашу кожу – и жизнь.
Я и себя воспринимаю как некую смесь времён. И здесь нужно вспомнить цитаты о зрелости – как некоем существовании Януса, смотрящего в прошлое, и о том, что вглядываемся в него сквозь призму настоящего, и о том, что шагнув в новое десятилетие, вынуждены вечно оглядываться назад: «я остался в июле 2019-го» – знаменитый мем из сети. Открытый всем ветрам мир, который храним на сетчатке глаз, на краю памяти»…

…А за «90 секунд до полуночи» мы с рыжими стали лауреатами премии «На благо мира». Когда между рабочими делами монтировала наш маленький фильм, вспоминала большой – от создателя «Горца» Рассела Малкэйя «На последнем берегу» [7]. Там есть такая сцена: незамужняя старшая сестра смотрит на младшую, играющую в саду с дочкой, и говорит: «Если бы над каждой красной кнопкой висела фотография вашего счастья, ни у кого рука бы не поднялась нажать…»
На фоне крылатых ракет, ядерных грибов и хроники «Часов Судного Дня» я монтировала детей, радостно шлепающих по прибою, влюблённых, провожающих закаты, цветущие сады…, но главное в кадре, наверное, мой Бес, прыгающий по солнечной поляне одуванчиков за желтым шариком, напомнившим всем солнце, которое никогда не погаснет, даже если «и тени наших тел и дел не останется на земле»[8].
90 секунд самых ярких мгновений, всего, что так сильно люблю и боюсь потерять…
В официальное приглашение на церемонию попросили поимённо вписать съёмочную группу, так и хотелось спросить в ответном письме: а собаку можно?
Когда вошла в зал, физически ощутила, как по-разному люди настроены на мир. Я два года живу на природе: подмосковный лес, карельское озеро, пустынный зимний берег моря, с людьми почти не общаюсь, все проекты моего маленького агентства – виртуальные… А здесь сразу зал театра, и все друг от друга чего-то ждут…
Честно? Я не помню, что несла под софитами, но точно рассказала о сцене из фильма «На последнем берегу». Организатор не раз обнимала меня за плечи и говорила: «успокойтесь, мы с вами, мы любим вас». В зале стояла гробовая тишина. Но когда я развернулась к лестнице, все встали. Таких аплодисментов я не слышала ни на одном фестивале, ни даже когда литературную премию вручали… В проходе мне жали руки, кто-то даже заплакал. И не важно, что не помню свои слова. Важно то чувство единения и доброты, которое вдруг возникло и замерцало золотым светом памяти о других временах. Возможно, не до конца утраченных.
Я верю теперь: творчество спасёт мир. Получилось же у детей цветов, и у нас с нашими воздушными шариками тоже получится. Один фильм ничего не изменит, но сотни-тысячи… историй способны спасти мир.
– Это тебе, – сказала Бесу, положив перед носом на пушистый коврик статуэтку в виде позолоченного ангела с сердцем в руках.
Такс долго обнюхивал ангела, лизал, переворачивал лапой, а потом бросил – и побежал за мячиком.

18

Красную поляну в горах заметает, в Сочи льёт так, что кажется, обрушится крыша. Грею руки о чашку с кофе – жизнь под одеялом, почти как в Москве при минус двадцати. Снег доберётся и до побережья, сообщают в новостях, ждём метели.
Помню, когда училась во ВГИК, дипломной работой выбрала экранизацию «Посторонний» Альбера Камю. Действие перенесла в Россию, в 1996 год – накануне отмены смертной казни, так трагичнее. Метели Москвы – вместо песка Алжира. Имя героя Мерсо заменила на русскую фамилию Мерсов. Сценарий пополнил интернет-базу ВГИК…
– Мы прочитали… если вы что-то знаете… Мерсов – фамилия редкая, сообщите, пожалуйста! Мы ищем друг друга много лет…
Голоса звучали из Москвы и Швейцарии, Канады, Одессы, Африки, Португалии… разбросало ж по жизни! А я поневоле стала пересечением, где сходились тонкие линии их надежд.
После второго звонка записывала телефоны и адреса. Соединяла пропавших. Годы напоминали гудки печали. Но Мерсовы верили, ждали, звучали. Будили с утра, среди ночи звонками. И дозвонились… Я написала первый оригинальный сценарий. И ещё три следом. Одна из моих историй выиграла премию Кино-Хит. А потом начался кризис 2009-го – и все съёмки в большом кино отменились. Той зимой мы мёрзли с друзьями-художниками «на пленэрах».
– Надежды рухнули, – ныла за спиной, стоящего за мольбертом.
Густая краска, неровные широкие мазки, синие деревья, красный закат, чёрно-белое поле… Друг подул на растрескавшиеся от мороза ладони, снял с мольберта недописанную картину:
– Дарю. А ты можешь так? Кто вообще захочет читать твою сценарную клинопись. На кино не сошёлся свет. Пиши прозу. Выложишь в интернет – прочитают, снимут своё кино в голове, как это бывает, когда читаешь что-нибудь настоящее…
Так родился первый сборник повестей «Пустые времена» – из киносценариев, а потом я вообще отказалась от идеи сочинять. Иногда мы и правда во власти третьей силы: большие люди или глобальные события не пропускают наши мечты в мир. Но для человека пишущего важно сохранить своё время и близких людей вокруг. Пиши – жизнь. 

19

Всё написанное так или иначе сбывается… Но тонкая грань между жизнью и вымыслом рвётся, когда работаю и над чужим творчеством, будто вживаюсь в него.
«Вдохновения, Марго», – пишет любимый клиент Эвелина. Монтируем нежно-снежные клипы на её песни для детей. Впереди – «Метель».
Помню, как-то в июльскую жару монтировали клип под названием «Дождик», Москву потом грозами затопило.
А в вестнике Сочи-Today уже пугают вовсю: «в горах Красной поляны снежный коллапс, в ближайшие дни метелями накроет и побережье».    

20

20.02.2002 – был палиндромом и моим первым годом в Москве. Помню, в 20-02 на часах зажмурилась и загадала. С тех пор все годы напролёт слышу или читаю в комментариях одно и то же: «как ты, такая нежная, выживаешь в городе, где все друг другу глотки рвут» или «как человек, чувствующий себя в зажравшейся столице, как рыба в воде, может вообще рассуждать о чём-либо духовном». Знаю-знаю, большинство из нас Москву воспринимает именно так: город возможностей. И наезжает, чтобы урвать свой кусок, завоевать себе место под солнцем. Но есть и другие обитатели города огней…
Впервые шагнула на Площадь трёх вокзалов – как в сердце захватывающего водоворота. Окружающие так и струились, будто беспозвоночные. И, как рептилии, были хамелеонами: яркая одежда, лица всех национальностей, волосы всех цветов радуги, разноголосица.  Лучшая тактика исчезновения, подумалось мне, раствориться в огнях витрин. Здесь никто друг друга не видит. Идеальная маскировка. В маленьком городе чужака за версту видать, а здесь все чужие, на равных.  В родном городе часто чувствовала себя не в своей тарелке. В маленькой общине живёшь под прицелом неспящих глаз, вечные сплетни, шепотки, ворчание, наставления: не туда, не так, неправильно… А здесь до тебя попросту никому нет дела. Никто за тобой не присмотрит – и никто не осудит. И эта пьянящая анонимность в вихре танцующих вокруг призраков-невидимок подарила, наконец, чувство безопасности, чувство дома.
И нас, пропавших без вести в толпе, поверьте, немало. Мы живём в своём волшебном мире, не соприкасающимся с настоящим, и требуем от окружающих лишь одного: не преследовать. Иногда, правда, сами заглядываем в окна чужих офисов и домов, чтобы попытаться понять, каково это быть нормальным. Или написать очередную историю. После – стремительно исчезаем, потому что невидимость – лучшее свойство наблюдателя.
Мгновения, как фотографии, всплывают в памяти. Первый московский дворик на Мещанской улице близ Проспекта Мира. Есть такие места, где время будто останавливается навсегда, двадцать лет прошло – ничто не меняется: Сухаревский район, Сретенка, трамваи, старые магазины, бабушки в плащиках и беретиках, те же булошные… Чувство не ностальгии по юности, а глубокой скорби: будто всё это может исчезнуть в одночасье.
Задумалась, что внуку моей первой квартирной хозяйки, любителю рисовать солдатиков в тетрадках моих стихов, сейчас столько же лет, сколько было мне, делающей свои первые шаги по Москве. Где-то он теперь… Двадцать с лишним для мужчины в наши дни – опасный возраст.
Первое жильё – в двух шагах от Садового кольца, но нельзя готовить. Ходила вечерами ужинать в «кафе Макаревича», там отлично и очень дёшево жарили котлеты с картошкой. У входной двери развешаны фотографии маэстро с друзьями и родственниками и стихи со словами «гостей и августа много», написанные от руки, в рамке. Андрей Макаревич тоже любил это кафе, наверное, часто там отмечал дни рождения и семейные праздники. А у меня в этом кафе было много февраля…

Февраль вообще особенный месяц в году: самый короткий, но он же и определяет год. Как писатель я ищу истории преодоления. Выросла в северной глубинке с типовыми унылыми многоэтажками и очередями на автобусных остановках и в магазинах, где амбиции соседей определялись ценой турецких ковров на стенах в гостиных. Попав в ведущее креативное агентство Москвы, очень быстро осознала, как замкнутые пространства амбиций похожи: на гламурных вечеринках все носили одежду «лейблами» наружу.
Как разбить этот стеклянный потолок? Заслужить доверие города, который «слезам не верит»? И Москва научила меня писать. Многие мои собратья по перу до сих пор советуют обозначать в анкете родной город: так больше шансов на победу, москвичей же все ненавидят…
Но именно Москва сделала меня той, кто я есть, и научила главному: чтобы пробить стеклянный потолок, просто выйди из куба амбиций. Истинная свобода в том, чтобы самой открывать себе двери. И они не всегда на вылет…
Я рассчитываю дни в путешествиях, чтобы не превышали столичных, и Москва бы на меня не обиделась. И когда в ароматах лавровишни повеет московской сиренью, я начну отсчёт дней до обратного рейса.
А пока над морем свиваются змеями и вихрятся чёрные смерчи, предвестники штормов и метелей, и мне далеко до экватора моего маленького побега в лето. Условного в этом году.
Кутаюсь в шарф на ветру и прощаюсь с официантами в кафе.

– Ты что, не почувствовала?!! Только что землетрясение было, почти 4 балла…

21

За окном метёт. Соседские дети восторженно играют в снежки во дворе. Я смотрю на снег из окна и вспоминаю калейдоскоп всех белых окон своего прошлого.
Таким ледяным февраль был в Сочи только в 2022-м. «Снег на пальмовых листьях – небесная скорбь», – отвечала соседям на Лысой горе (у нас был союз на этаже на почве ненависти к снегам и морозам; жилые квартиры в ЖК «Жемчужина»: Омск, Томск, Иркутск, Новосибирск… и Москва снимает на первый побег в лето).
«Она теперь высоко над печальными днями», – вспомнилась фраза из кинофильма Дэвида Линча «Внутренняя империя», размышляла тогда о том, что сбывшееся со мной море – как сон внутри общемирового кошмара. Перечитывала роман «Волшебная гора» Томаса Манна, как сказание о внутренней эмиграции, писала письма на другой берег, понимая уже, что непрочитанное как бы и не написано. С адресатом и героем моего романа «Белый город» в последний раз виделись в Москве 2013-го. Он тогда шутил, что похитил весь снег из Ялты и Москвы и увёз в Питер, в подарок друзьям. Летний сад заметало, и античные статуи, укрытые в коробах, на фото в мессенджере выглядели, как в гробах.
«Он теперь по другую сторону правды», – талдычат СМИ. А в Сочи пальмы прячут от снега в мешки…

«Мы выбрали роман «Поколение бесконечности», но мы не можем опубликовать всю правду без купюр, существует цензура!» – сообщили мне из одного из старейших в России литературного журнала «Нева», издавшего когда-то первым «Белые одежды»[9]. Метель в Москве, троллейбус застрял в пробке на мосту. Я слушала «How can I go on» Фредди Меркьюри в плеере, привалившись лбом к стеклу, и смотрела на снег, заметавший все пути, когда пришло сообщение по электронной почте.
«Я же пишу о чувстве вины за несбывшееся прошлое», – хотелось написать в ответ.
«Мы обрежем текст буквально по краю крыши. Герои смогут взлететь, читатель всё поймёт, а цензорам будет не к чему придраться», – заверили меня на этапе редактуры. Мой последний роман вышел в 2019-м – том самом году, где многие из нас предпочли бы остаться.

Слишком много у меня всего белого. Издатели уверяют, что белые книги не продаются…
Побелевшими от метели ночами думаю о своих богомолах: переживут ли холода, наверное, так и не вылупятся, застынут в яйце, как в криокапсуле. Наверное, нужно было всё-таки купить им в зоомагазине закрытый аквариум.

22

Двадцатые годы – время сирен. Сначала пандемия, потом война – как всадники апокалипсиса. Они топят наши корабли, летевшие в океане времени в будущее, которое стало для нас теперь невозвратным прошлым. В руках – обломки штурвала, мы больше ничем не управляем: у нас нет ни прав, ни любви, ни свободы, ни голоса.
Но я отчетливо помню тот самый – последний – солнечный февральский день. Сидим с рыжим на скамейке под пальмами, вдали шумит море, в ясном небе парят птицы –и кажется, время застыло в красоте момента, как в янтаре… чтобы через сутки рухнуть в пропасть. Я хочу вернуться, и по-прежнему ищу этот разлом времени, уничтоживший старый открытый мир. Вернуться на предвоенные улицы, где в воздухе разлит аромат магнолий, а не тревога, ионизирующая в ужас и отчаяние. По-прежнему хочу жить вперёд, в будущее, – и знать, что оно наступит, и знать, каким сбудется.
Читаю про ложные воспоминания или «эффект Манделы»: «все воспоминания связаны с нашими языковыми способностями, когда у нас появляется способность рассказывать истории о своей жизни». Воспоминания можно подменить, чем усердно пользуются СМИ, которые создают «фейк-ньюс», а ещё существует неосознанный плагиат…
Вспоминаю: мои герои в «Пустых временах» и других рассказах летали над крышами города – это же кадры из «Шагающего замка» Миядзаки, который смотрели ночи напролёт в ноуте на животе, когда муж вывез меня с утопающей в дождях и снегах Таганки. Может, поэтому я так не люблю сочинять: это как макраме из уже впитанных когда-то образов и чувств. Кто ты есть, если всё, что ты пишешь – это кадры из просмотренных фильмов, сцены из прочитанных книг? Я хочу быть. Хоть где-то на карте координат истории – и осознавать себя во времени и пространстве. Было бы здорово обладать даром героя «Фунес – чудо памяти» Борхеса. Но время ускользает сквозь пальцы. 2020-й, 2021-й, 2022-й, 2023-й…
А потом читаю некролог по Льву Рубинштейну на Горьком: «мы не знали, о чём писать в 2022-м, все идеи «накануне» прахом», «как высказать боль», «его светлый взгляд молча поддерживал»… Старые календари Льва Рубинштейна, забытые на чердаке, где каждая дата в истории соотносилась и перекликалась с личными воспоминаниями, спасли и меня.
«Прожитый день воспринимается как абстрактный образ любого дня не внутри истории, а вне времени»[10].

Мы, дети поколения X, полюбили метафору «Дверь в лето» Роберта Хайнлайна. Я нанизываю бисер своих дней на нить времени, чтобы вернуться: в апрельскую Ялту 2009-го, где мы пытались сочинить сценарий к новому фильму, а получилось – к собственной несбывшейся жизни; на Казантип 2017-го, где читала стихи со сцены вместе с киевскими поэтами на литфестивале, в 22 февраля 2022 года, когда усталая в ночь писала рецензию на книгу донецкого писателя, которая должна была выйти в издательстве Мариуполя…
В дни – Накануне.
Я открываю своё «окно в рай»: перед глазами мерцает белое пространство… самый нежный свет… солнце в молоке. Цифровой мир, где я могу сохранить всех, кто мне дорог, кого носила в мыслях и воспоминаниях по этим улицам к морю, чтобы они жили здесь, любили и смеялись между строк – в измерении моей жизни, а значит, для меня – вечно: жизнь и смерть никогда не встречаются.  Это страшное, странное время требует времени на его переосмысление: посмотреть на события первых дней – с расстояния лет. И хотя сейчас мир видится фрагментами отражений чужих мнений-мгновений сквозь витражи, как в хаосе калейдоскопа, я знаю, что записать их важно: со временем память сотрёт все детали – а дьявол, как известно, кроется в них.

Зачем я пишу всё это?
Чтобы быть свободной. Продолжать жить самой собой.
Чтобы никто не смог стереть мою личность, подменив воспоминания новостями.
… Но на самом деле я просто творю свою территорию нежности.

23

Ослепительно белый пляж. Дети лепят снеговиков. Брызги фонтанов и пальмы в снегу. Тропическая экзотика.
«Любовь» Купидона припорошило снегом, но не завалило и не смыло в море. Настоящая любовь – как крепость, её не разрушить.
Случайность полна неизбежности, повторяю себе. Недавно, сбегая к морю по солнечным улочкам, обнаружила в самом тёмном углу двора подснежник. И Чёрное море стало Белым, а снеговики на пляже – наше новое чудо февраля. Если прошлый февраль ощущался безвременьем, бесконечным летом посреди зимы, то этот заставляет переживать все сезоны года, как в калейдоскопе или в кино: июнь-ноябрь-март… Ощущение лихого ездока на машине времени. Умная магнолия Суланжа в Приморском парке закрыла первые три бутона и новые не выпускает, ждёт. Наверное, заснула и во сне мечтает о настоящей весне.
А я всю жизнь мечтала увидеть океан, но ни до Владивостока, ни до Индии так и не долетела. Так океан пришёл за мной, не дождался. Вот они – идеальные волны для сёрферов FullyDevelopedSea, хотя вряд ли здесь найдутся смелые при столь нетропической температуре.
– Смотри, наш Пират в море! Его шхуну не узнать невозможно…
– Опасно же, шторм!
– Он вынужден, спасает безалаберные прогулочные яхты – тянет их на буксире к берегу.

24

Крещенский купальник случайно выпадает из шкафа. В нулевую температуру ни о каких заплывах не может быть и речи, но он напоминает мне другое 24 февраля 2023-го года.
Сначала был сон: синие бусины в мокрые волосы вплетает давно умершая бабушка. Февральские праздники на пляже Ривьера. У моря говорю мужу: не сметь надувать шарики рыжему, слишком сильный ветер! Но они же никогда меня не слушают!
А дальше всё, как в замедленной съёмке. Бусю, мою Бусину, вслед за шариком уносит море: единственное пространство, что по-настоящему люблю в жизни, отнимает единственное существо, которое мне принадлежит в целом свете. Я чувствую слабость: предвидела – и не смогла предотвратить. Нелепая смерть на фоне самого прекрасного в моей жизни заката.
Муж вслед за собакой бросается в воду – и исчезает за бетонной стеной. Заплыв в ледяной воде, ФСО-шники с автоматами по другую сторону стены городского пляжа, который уже не для людей. 24 февраля, годовщина войны. Мокрый мужик с воздушным шариком в «высопоставленной» резиденции. В Москве задержали бы за антивоенный протест. А в Сочи посмеялись, отпустили.
«Не волнуйтесь, поймаем вашу собаку, даже сосисок купим, у всех у нас – свои дома, поможем».
Ночью по «секретному звонку» гуляла по «Городу золотому». Запомнила не роскошь вилл, фонтанов, галерей, бассейнов, теннисных кортов… для высокопоставленных государственных чинов, а хвойный воздух, который можно пить, как у нас в Карелии. А ещё – что любой рай можно превратить в казарму: даже роскошные дворцы однотипные и выстроены квадратно-гнездовым методом. До отчаяния – территория в десятки гектаров: «здесь у нас на машинах ездят». Иголку в стоге сена искать, а не собаку!
Малыш сам меня нашёл: вышел по следу, по хрустикам, которые разбрасывала на дорожках, как хлебные крошки в сказке про Гензель и Гретель. Не забыть ощущения пронизывающего насквозь счастья, когда схватила его на руки. И его плач – не собачий, так рыдают маленькие дети…
Муж говорит: Ривьера проклята, но зло не может преодолеть реку. Поэтому мы теперь, как в мифах, мост не переходим. Гуляем по пляжам нашей стороны. Наверное, в каждом городе есть своя Зарека и свой Рубикон.
Позже перерою местную прессу, чтобы отыскать историю Ривьеры. Львиную долю городского пляжа отняли под строительство резиденции и санатория для высших чинов военных за ней. А пляж… там погиб кто-то, отстаивая право разрушить стены у моря. Проклятое место, твердили спасатели (которых вызвала, узнав, что Ривьера кончается не лестницей с волнореза к променаду набережной, а бетонными заборами резиденции за ним) каждую неделю – несчастье…

25

Годом раньше мы о проклятии Ривьеры не знали и ходили гулять через мост в парк культуры с памятником таксе у парадного входа (единственного парка культуры, куда можно с собаками).
Закатное солнце освещало аллею, а после зажглись фонари. Волшебные – с фигурами музыкантов: флейта, скрипка, труба, виолончель… Название и обложка сборника прозы творческой гостиной на Маяке родились мгновенно: «Симфония судеб».
«В сборнике прозы Творческой гостиной на Маяке представлены истории авторов из разных стран, как лауреатов престижных литературных премий, так и мало знакомых российскому читателю.
Любовь и одиночество, поиск своего пути и спасение чужих жизней, жестокость и умение прощать, неумолимое время и мечты, сбывающиеся вопреки всему. Жизненное и трансцендентное.
Каждый творческий голос уникален, но вместе они звучат как симфония.
Симфония судеб».
Мой первый благотворительный издательский проект соединил авторов из России, Украины, Германии, Грузии… – накануне войны, а сколько пришлось преодолеть санкционных барьеров! Помню, как писали друг другу письма весной 2022-го: «Не волнуйся, к осени всё закончится – и пришлешь мне книгу». Наивные… Но в третью годовщину войны я радуюсь, что сделала хоть что-то хорошее в этом мире просто так, за свой счёт. И по-прежнему верю, что творчество спасёт мир.

26

Креативный исчезающий класс сам создаёт себе реальность. Буду писать свою книгу года; издавать, редактировать и переводить фантастику, мирскую цветочную поэзию и романы о любви. Кто знает, а вдруг родится миф-утешение?
У моря в несуществующем теперь кафе «Атлас», глядя на атлас волн, я в 2022-м впервые за многие месяцы вернулась к черновикам и обрывкам прозы – и начала писать «Повесть без авторства», получив по почте рассылку «Сигнал» (будто подключили небесный Wi-Fi) с утверждением, что личные дневники способны спасти наше общее время – Историю. Моя повесть не может быть опубликована ни здесь, ни тем более в тамиздате. Но если раньше это было внутренней эмиграцией, альтернативой жизни, то сейчас моя книга будто пишет – и возрождает меня саму.
А в агентстве рисуем с художником детскую сказку про ясноглазых енотиков. Читаю новости в Сочи-Today: «В городе орудует банда енотов, проникают по деревьям на балконы и террасы, устраивают кавардак в квартире».
Вылезаю вечером покурить на крышу – сидят на ветвях ливанского кедра, что тянет ветви на мою террасу. Глазами сверкают.
– Бес, ты спасёшь нас от енотов?
Охотник запрыгивает на диван и – яростно закапывается в одеяло.
Надо срочно дорисовывать сказку, пока они тут не прописались…

27

Смотрю на алую полоску на горизонте и невольно улыбаюсь мысли, что слово, так часто повторяемое в последние годы, «форс-мажор» перевожу иначе: «сила радости», мажорная нота надежды – солнца сквозь шторм.
Последние годы чувствую себя волком из детской игрушки: он ловит яйца, а они падают-падают-падают, всё быстрее и быстрее, бьются и бьются – до слёз иногда, но ты не спишь, закапываешь в глаза визин – и ловишь-ловишь-ловишь, даже если безнадёжно поймать, бережно раскладываешь по разным корзинкам: а вдруг из них вырастут птицы, способные летать над миром? Я спасаю свои проекты – и своих людей. Кого могу. Здесь и сейчас. На войне виноваты все, прав лишь тот, кто защищает свой дом. Где он, мой настоящий дом? В окне Paradise, больше у меня ничего и нет своего в этой жизни.
«Неправедно осуждать тех, кто продолжает жить. Радоваться, что живёшь, – это как благодарение, как молитва», – написал мне одессит из Иерусалима. Я верю ему – он верит в Бога.
Свет уходит и поднимается ветер. Люди на берегу жмутся друг к другу, я обнимаю собаку – чтобы вместе творить тепло. Браслет на запястье из бисера всех цветов радуги: солнца, неба, моря, вечнозелёных деревьев – из подарочных бутылочек с пожеланиями на Новый год от читателей Маяка. Сходила в «Лавку магии» на набережной докупила бисера – и вплела в браслет цвет волшебства, восьмой цвет радуги. Бусины нанизаны на рыболовную леску. Handmade… Make love, no war. Нам неверно перевели: не заниматься, а делать – создавать. Любовь. Мир вокруг. Жизнь. Потому что мы все – хранители наших жар-птиц.

28

Последний день февраля. На пляже – сюрреализм: местные, как и я, млеют на ярком солнце в шубах, туристы разминают синие ноги на ветру, чтобы занырнуть: отпуску не пропасть!
Я не выдержала лёд метелей – купила себе рыжую чебурашку. Фотографы набережной теперь шутят в адрес Беса: «Истинный охотник выгуливает свою лису на подводке».
Я пролистываю фото в телефоне – до 29 февраля прошлого года. Дракон подарил нам ещё один удивительный-дополнительный день февраля. 29-го из-за сбоя в системе обнулились все программы в телефоне и на ноутбуке.
– Чему ты радуешься? Твоя техника превратилась в кирпич!
Сложила тогда все кирпичи на подоконник – и сбежали с рыжим на берег моря. День был тихим, солнечным, почти летним, как дар небес. И всё равно прошлогоднего февраля как будто бы не хватило…
В этом году на завтра назначена весна: и не важно, в шубе или в футболке, на море невозможно не быть счастливой.

…В ночном небе – Великий Парад планет: Сатурн, Меркурий, Нептун, Венера, Уран, Юпитер и Марс выстроились в шеренгу. Следующий, пишут в Sky Tonight, будет через двадцать лет. Над морем видно только Венеру, Юпитер и Марс.
Помню, Сатурн – страшная планета смерти и времени – преследовала меня во всех пейзажах в год, когда умирала и писала «Безбрежные дни», а сейчас её не видно: горизонт моря скрывает. Сегодня ярче всех планет сияет Венера.

[1] «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба» (из кинофильма «Гараж»)

[2] Мерхав муган (ивр. מרחב מוגן‎ в переводе на русский язык букв. «защищенное пространство») — тип израильских бомбоубежищ, которые расположены внутри зданий и предназначены для защиты их жителей во время ракетных атак.

[3] Джордан Питерсон

[4] Перефраз Антуан де Сент-Экзюпери

[5] Кадр из фильма «Огонь в моём животе» (1986-1987 гг.)

[6] И. Бродский «Набережная Неисцелимых»:
«…мы уходим, а красота остаётся.
…мы направляемся к будущему, а красота есть вечное настоящее. Слеза есть попытка задержаться, остаться, слиться с городом. Но это против правил. Слеза есть движение вспять, дань будущего прошлому. Или же она есть результат вычитания большего из меньшего: красоты из человека. То же верно и для любви, ибо и любовь больше того, кто любит».

[7]Слоган фильма: «Миссия последней надежды в ловушке ядерного апокалипсиса»

[8] Михаил Булгаков «Белая гвардия»

[9] «Белые одежды» – социально-философский роман Владимира Дудинцева о жизни и работе учёных-биологов, работа над которым была начата в 1966 году, опубликован в 1987 году в журнале «Нева» и через год удостоен Государственной премии СССР.

[10] «Фигуры памяти»

<<< Январь | Март >>>

МОЯ КНИГА ГОДА >>>