Следуй за радостью
1
Кофе с ароматом сирени… Она такая яркая под окном после снегопадов – подлинный цвет волшебства, как после причастия-омовения.
Восхищаюсь – и думаю: каждый цветок по сути своей подснежник, создан для противостояния льду – и что бы ни выпало, всё-всё выдержит.
И ты тоже – сможешь. Мои погони за вечной весной с миром наоборот ведь не что иное, как поиск себя, непрерывное цветение, рост и развитие. Метафора самой жизни. И кто сказал, что не будет больно? Будет, главное – чтобы было светло.
2
Бабушка говорила: родиться в мае – всю жизнь маяться. А каково перерождаться?
Знаете, как пережила божья коровка бури в Москве? Ни за что не догадаетесь. В капсуле из лепестков черёмухи, слипшихся от ливневого снега. Сладко спит малыш.
– Смотри, – говорю мужу на прогулке.
Он долго ходит вокруг, чтобы проникнуть внутрь соцветия взглядом, периодически комментируя погодный апокалипсис мемами из сети: «черёмуха у нас всегда цветёт к похолоданию – так зачем вы её сажаете?!!»
Я вспоминаю 2015-й год – моей разморозки после болезни. Маленькое алое с крапинками существо нежно гладило лапками щёку, спустилось на плечо, а потом, выпустив прозрачные крылышки из-под панциря, улетело на Запад. И только тогда я наконец вздохнула – до этого боялась спугнуть дыханием. Направление божьей коровки – мой первый литературный фестиваль Русский Stil в Германии, где обрела настоящих друзей после офисной травли. Со многими до сих пор общаюсь: издали вместе и книгу прозы «Симфония судеб», и поэзии – «Для влюблённых в жизнь».
В горах Северного Кавказа есть местечко, с деревьями в поднебесье, в точности напоминающее Шварцвальд и мою Юлию (так ярко вспоминается, как смеялись друг над дружкой, что невозможно быть настолько похожими!..) с её сиреневой сказкой:
«Языческой сказке, должно быть, без малого тысяча лет.
Там лес зачарованный в мае в сиреневый люрекс одет,
Колдует Хранитель огня день за днём над волшебным костром
И маленький Эльф прилетает на пламя, забыв обо всём.
С завидным упорством разводит их осень по разным мирам,
Зима заметает брильянтовым снегом осколки костра,
Но только лишь вновь по весне замерцает сиреневый блеф,
Как тут же огонь оживает и в путь собирается эльф.
Замерзшие крылья любовью согреет волшебный костёр,
Настроит гитару Хранитель огня и начнёт разговор,
Движениям рук будет вторить с улыбкой задумчивый Эльф
И сузится мир до мгновения вечности, в искре застыв.
И время замрёт, и никто не посмеет нарушить покой
Сиреневой сказки в волшебном лесу над застывшей рекой.
Те двое уже далеко – не услышат, зови – не зови.
О чём разговор их? Да всё о любви, о любви, о любви…»
3
Дачные дни непременно напомнят мою картинку акварелью, нашу с Бесом «Эру одуванов» и строчки из первых повестей «Пустые времена»:
«Беда лишь в том, что мы заперты в своём прошлом и не можем найти ключи…
У каждого из нас есть точка, где время перестаёт существовать. Счастье и Несчастье – два оголённых конца провода с электрическим током. Плёнка рвётся на самом ярком моменте, и жизнь переходит в белый шум. Всё, что ожидает после – бессмысленные попытки заполнить разверзшуюся внутри пустоту…
…Я веду счёт остановкам на моём пути. Любовь, несбывшиеся мечты, болезни, ошибки, кажущиеся фатальными, – всё, что способно выбить почву из-под ног, стать пределом усталости, увести в пустые времена. Белый шум никогда не утихнет, если не знать о существовании одуванчиков. Каждую весну они разрастаются в садах и огородах. Их рвут и рвут, и вот уже огромные горы из маленьких жёлтых солнышек возвышаются вдоль изгородей, дорог и заборов, и голая земля чернеет под ногами – свободная для благородных цветов. Но не проходит и трёх дней, как одуванчики снова захватывают в плен всё вокруг, они упорно пробивают себе дорогу к солнцу. Говорят, это первые цветы, которые появились на свет после взрыва в Чернобыле…
Почему же никому не нужный сорняк сильнее других? – спросите Вы.
Отвечу: секрет в корнях, одуванчики отчаянно цепляются ими за землю, они-то знают, что ни одна туча не способна спрятать солнце навечно.
Маленькие желтые солнышки, благодаря вам я поняла: выход из пустых времён существует, нужно просто расти и… продолжать любить».
Одна из картин моего «Возрождения» – четыре возраста: бутон; зелёные шероховатые листья и первые жёлтые искры; яркое полуденное солнце цветка; и наконец – старость, облетающая пушинками с головы, будто снег. На часах моей жизни солнце начинает клониться к закату, но воздух по-прежнему жарок…
А Бес, будучи малышом, хватал ртом снежные шары одуванчиков, как добычу, – и неизменно кашлял-чихал. Повзрослев, не обращает ни на жёлтые солнышки, ни на снежные шапки внимания. Всему – своё время. Время жить…
4
«Жизнь индивида – это процесс рождения себя. Хотя некоторые умирают, так и не успев родиться». (Эрих Фромм)
В Сочи, пишут, запустили наконец пересохший фонтан Мюнхгаузена. А ведь наш великий мечтатель выбирал не между жизнью и смертью – а между своей верой (искренней-истинной) и чуждой (запретной пустыней лжи).
Я не хочу сочинять романы, я хочу писать жизнь, даже если она канет в забвение…
– Это как неправильные глаголы, – говорит по телефону миловидная старушка в парке, возможно, репетир английского.
Вспоминается вдруг, как учила модальности «можешь vs позволено» в школе:
– Can I smoke here?
– Of course, you can. But U may not…
Или всё тот же Евгений Евтушенко:
«Страшно, если слушать не желают.
Страшно, если слушать начинают.
Вдруг вся песня, в целом-то, мелка,
вдруг в ней всё ничтожно будет, кроме
этого мучительного с кровью:
«Граждане, послушайте меня…»?!»
Каждый человек обладает уникальным опытом. Один из авторов моего агентства – пилот малой авиации. Да, как Сент-Экзюпери. Фильм Пабло Агуэро, просмотренный на выходных, не оставляет в покое: «почта важнее жизни», «летать по огням в горах, как по маякам в море», прозвище Saint Ex звучит как FedEx. А главное – то, что они изменили в тексте, чтобы написать сценарий к фильму: нисходящие потоки воздуха в Андах, которые приводили к катастрофам, в фильме восходящие – и самолёт, как кондор, парит над горами… Нереалистично, но бескрайне красиво. Аргентинцы – вечные оптимисты, возможно потому, что в их стране так много солнца.
Я смотрю на лепестки сирени – будет пять, будет благословение. Нет, они пока не раскрылись. Зато какие солнечные лучи – сквозь них!..
Даже домохозяйка, думаю я, чьи перемещения по миру в рамках «кухня-детсад», может иметь захватывающую в стиле шпионского романа или трагичную в стиле Шекспира родовую историю, а также особый взгляд на мир и полезные лайфхаки, как организовать быт. И всё это можно рассказать в книге. Книги о семейном уюте я покупаю первая, потому что в быту я, по выражению мужа «полный овен». А с учётом, что YouTube в России отключили, то лучше книгу под рукой, чем надежду, что нагуглишь нужное на новом месте.
Если отказываешь себе в самореализации, то отказываешь и им, моим лётчикам сквозь будни и времена…
То есть, я пишу ради них, ради свободы самовыражения и творчества всех и каждого? Как в притче о рыбаке и принце, где принц, пожалев рыбака, выписал содержание до конца жизни всей его семье, а потом вернувшись на любимый остров, вновь обнаружил рыбака с удочкой на скале. Тот не смог жить без этой скалы и ходил рыбачить уже не ради пропитания. «Ностальгия замучила», ответил бы он сейчас, потому что истинную ностальгию мы испытываем не по местам, которые покинули и не можем вернуться – а по себе самим в том не самом безоблачном, но незабываемом прошлом.
…Да, книга – нечто целостное и конечное, в отличие от блога, который может прерваться на полуслове. Книгу написать труднее, поэтому многие жизни остаются за кадром. Жаль! Помню, на фестивале нам показывали документальный фильм о Шолохове. Вот он идёт среди покосившихся могил безымянной деревни и восклицает «о, сколько жизней ушло без памяти!»…
… Может, поэтому сейчас в топе продаж книжного рынка книги по саморазвитию и самоисцелению? Нас всю жизнь учили думать о других, сопереживать Онегиным, Печориным, Раскольниковым.., но никогда – о себе, настоящих. И только в self-help книгах читатель чувствует: наконец-то и на меня обратили внимание! И обретает себя.
«Лучшая книга говорит тебе о тебе, о том, что ты сам давно знаешь»[1].
«В реальности каждый читатель читает в самом себе. Книга писателя – это только своего рода оптический инструмент, предоставленный им чтецу, чтобы последний распознал предметы, которых без этой книги, быть может, он не отыскал бы в своей душе. И если читатель узнает в себе то, о чём говорит книга, то это является доказательством истинности последней»[2].
5
Снилось, в дом пришёл чужой – и разбил мою писательскую кофейную кружку с аквамариновыми перьями. Проснулась с ощущением горя…
Кем я буду без маски деятеля? Никем. Просто человеком со своими желаниями, горестями и потребностями, не в угоду другим. Ребёнком, вокруг которого разворачивается мир. Встать на стул, как на гору не для того, чтобы играть в «Царя горы». Любимая была игра у всех в детском саду. А знаете, откуда она взялась? Гора – это черепа врагов в эпоху варваров. Ребёнка с детства учат побеждать во всевозможных соревнованиях. Нет, покорить гору стоит, чтобы с высоты разглядеть все пути, как в притче о дороге к морю. Юноше снился сон о море, и он пытался к нему прийти. Три дороги вели: через сытую деревню, шумный и яркий город, лесную хижину забытой женщины в лесу. Почти Одиссей. На старости лет он поднялся в гору и увидел с вершины, что все они вели к морю, но ни одну из них он не прошёл до конца…
«Пусть маска больше не сможет дать мне сны, похожие на праздничный фейерверк, но ещё хуже – отказаться от маски и заживо похоронить себя в каменном мешке без единого окна». [3]
6
Говорят: «сегодня пишут все». Низкий порог вхождения. Пожалуй, слово – единственное, что нам доступно для самовыражения. Я даже в офисах умудрялась писать романы, отвернув монитор компьютера в стену и нося свой заветный мир с собой из дома в чужой на флешке.
Мне бы хотелось писать картины: но акварель – это пленэры, солнечный свет, импрессионизм, пейзажи с натуры – и вечно кто-то за плечом, а вязким снам, абстракциям и идеям из моих снов нужны более плотные материалы – акрил, масло… такое не смоешь на пленэре, не ототрёшь от новенькой плитки после ремонта в квартире, студия нужна.
Задумалась о ворованном счастье, о связи граффити и стрит-фотографии. Художник свою картину оставляет, захватив чужую стену, а фотограф ловит в объектив образ без спроса (сегодня это уже уголовная статья – фотографировать прохожих, без их письменного согласия). Абсолютная свобода и побег-выбор: поймай в объектив (убей – или навечно оживи мгновение?), займи стену (поработи чужую территорию – или посади в пустыне свой маленький сад?)
Я не спорю, просто фотографирую облака. В моей коллекции ловца облаков уже есть: птица, медведь с бочонком мёда, солнечный оленёнок Бэмби, стая дельфинов, медузы – как морские цветы, и даже ангел над горами Кипра, защитившего когда-то от всех бед во время вывозных рейсов пандемии.
7
«Лучше обойти полмира в рваных кедах, чем печатать люксовым каблучком один и тот же тротуар в провинции», – это же цитата из твоей книги сказал мне гид на горе Ахун.
Рассказал мне свою историю:
«Работал спасателем МЧС – и спасение людей из огня, наводнений, из-под завалов, их возвращение к жизни, их благодарность… В этом был смысл моей жизни. А потом как-то в тёмном переулке мне проломили череп, хотели ограбить. Кошелёк был пуст, но из службы спасения комиссовали. Украли у меня самое дорогое – смысл жить. И тогда я решил заменить смысл на радость, начал вспоминать места, где был счастлив когда-то… Так и приехал в город счастья, выучил все дороги и историю Сочи, стал гидом. Многие мои туристы возвращаются снова и снова, а некоторые остаются здесь навсегда. И я счастлив, что подарил им этот город».
Пожалуй, он лучший гид в Сочи, и по-прежнему, спустя почти двадцать лет возит туристов и в Красную поляну, и на Орлиные скалы, но и не замурован в своём городе, наоборот – побывал в тридцати странах на всех континентах: Европа, Африка, Южная Америка, Япония…
«Обошёл полмира в кедах, как ты и завещала в подаренной книге».
Сочи полон историями второго рождения. Лицо Сочи – рыжий Иванушка, улыбается со всех плакатов города, тоже бросил сцену и Moscow City ради неспешной жизни у моря. Счастливый дауншифтинг? Нет, просто иногда нужно перевернуть страницу, чтобы началась новая история.
Я лежу у нашего любимого родника в Рождественском лесу и думаю об Аньес из романа «Бессмертие» Кундеры, о её лесных тропинках в Швейцарии после шоссе Парижа:
«Дорога: полоска земли, по которой ходят пешком. Шоссе отличается от дороги не только тем, что по нему ездят в машинах, но и тем, что оно всего лишь линия, связывающая одну точку с другой. У шоссе нет смысла в самом себе; смысл есть лишь в двух соединенных точках. Дорога – это гимн пространству. Каждый кусочек дороги осмыслен сам по себе и приглашает нас остановиться. Шоссе – победное обесценивание пространства, которое по милости сейчас не что иное, как сущая помеха людскому движению и напрасная трата времени».
Я думаю о счастье просто быть… Иногда очень важно оставить себя в покое. Природа – это дом, который ты не потеряешь никогда, и я делаю это опять и опять, смотрю на облака, потому что мне нравится это чувство отрешённости.
Ты живёшь в матрице своих представлений о мире, которые тебе внушили. Чтобы вырваться, следуй за радостью, как за белым кроликом. Радость – это зов души.
А к драным кедам вспомнилась шутка из прошлого:
Как-то на фестивале в Калининграде нас к морю повели извилистой тропой сквозь терновник. На берегу меня все спросили: ты знала, каким будет маршрут, поэтому кеды и джинсы?
– Нет, я всегда так одеваюсь, чтобы одежда – как вторая кожа, а обувь – как босиком. Чтобы легко бежалось по пересечённой местности, и можно было бы перепрыгнуть через забор или яму…
– А зачем бежать? Ты что, грабитель? Да, пером на жизнь не заработаешь, но… (кольцо любопытных сжималось, ручки и записные книжки повытаскивали из карманов).
– Нет-нет, я собачница. Бегаю за своей собакой…
– Гав-гав-гав!!! Вставай, побежали, – лает Бес.
8
Моя первая работа в Москве называлась романтично: «архитектор маршрутов», придумывала путешествия по России и за границу для туристов, проводя лето за летом в душном офисе. Тогда ещё не было booking-сайтов, а я снимала комнату в центре Москвы на проспекте Мира. Сегодня каждый сам себе архитектор маршрутов, а я живу за МКАД, в зелёном Митино. И здесь у нас больше жизни, чем где-либо, а до центра Москвы – полчаса на метро.
Помню, как будущий муж уговаривал меня переехать (район тогда был голой новостройкой): «Мы посадим деревья, они вырастут, и под окнами у нас будет такой же сад, как в твоём центре». Мне не верилось, деревья растут так долго! Сколько сил мы потратили, поливая малыша из шланга, отгоняя газонокосильщиков криками из окон: «Наш каштан не трава!», раз за разом восстанавливая колышки вокруг него.
Сегодня каштан в безопасности, дорос до третьего этажа. Выхожу на балкон – и он доверчиво протягивает мне свои белые свечи. Через пару месяцев можно будет выйти к нему с блюдечком, нарвать каштанов и попробовать пожарить. Говорят, в Москве растёт конский каштан, дикий, и плоды его не едят, но попробовать-то можно!
Вспомнился Париж. Бродила по Елисейским полям, где на каждом углу продавали жареные каштаны. А я не решалась купить.
– Почему? – спросил продавец.
– Всё думаю, а вдруг не понравится…
– Попробуй! Не понравится, запьёшь водой, – и протянул мне один жареный шарик и пластиковый стаканчик воды.
Я закрыла глаза – и ощутила во рту вкус юности. Картошки, запечённой на углях. Костров под звёздами у озера до рассвета, гитарные переборы струн. Что может быть прекраснее первых надежд?
– Taste everything, before think about! – сказал на прощание продавец каштанов.
(Да-да, Елисейские поля – туристическая мекка, и наверное, только там в Париже с тобой будут говорить по-английски).
Я теперь всегда так и поступаю. Сомнения убивают жизнь. А горечь можно просто запить чистой водой – и всё пройдёт.
9
В День Победы родилась самая нежная моя подруга – Оленька Валеева. Художница, способная написать летний вечер так, что зритель ощутит его аромат. Бабочки взлетают с её картин как живые. А одну по-настоящему живую, открытую в горах Алтая даже назвали её именем. Я писала о ней рассказ в книгу «Живая вода» под названием «Жрецы бога»: о радости бытия, о любви и о том, как всегда считаю ступеньки в их тёплый уютный дом с балконом, увитым виноградом, цветами и картинами, будто шагнула в маленький рай на земле, – о месте, где тебя всегда любят и ждут.
«У меня никогда не было дня рождения», – часто сетовала Оля.
А ещё одна знакомая писательница, автор двадцати женских романов, родилась 9 мая 1945 года. Помню, в 2023-м году вместе работали над видеопрезентацией по книге её мемуаров, и она горестно призналась: «Не знаю, сколько всё это продлится, но, наверное, я и умру в День Победы»…
Существует ли хоть одно поколение, прожившее на этой земле без войн?
10
Блики дождя в свете фонарей за ночными окнами напоминают новогодние гирлянды. Подумалось, что последние годы гирлянды и струящийся за окнами снег и правда вызывают ощущение волшебства. Потому что теперь они для меня – предчувствие моря…
«У каждого человека свои звёзды. Одним – тем, кто странствует, – они указывают путь. Для других это просто маленькие огоньки. Для учёных они – как задача, которую надо решить. Для моего дельца они – золото. Но для всех этих людей звёзды – немые. А у тебя будут совсем особенные звёзды… У тебя будут звёзды, которые умеют смеяться!»[4]
11
После прогулок по Москве мы с мужем возвращаемся домой по Арбатской ветке, со станции метро «Площадь Революции». И когда я прохожу между бронзовыми фигурами студентов, то вижу в них памятники писателю и читательнице: статуя девушки на века склонила голову над книгой, статуя юноши преклонила колени перед рукописью. Мои «Врата Вдохновения». Идеальная пара: он провожает взглядом поезда – и пишет истории каждого из нас, а она – бережно хранит и перечитывает.
Когда сама билась над очередным романом, не в силах продолжить начатое, приходила коснуться рукописи Мастера – вернуть утраченное вдохновение, а когда роман рассылала по издательствам и литературным журналам, касалась книги Читательницы – чтобы читали с любовью.
Последние дни всё чаще думаю: чего же всё-таки ищут люди? Вымысла, яркого сюжета – эскапизма, утешения в книге или всё-таки актуальности, правды жизни? Что им нужно? «И то, и другое, – шепчет внутренний голос. – Просто это разные люди».
«Писательство – единственный способ преодолеть время. Писатель – отстранённый наблюдатель и беспристрастный судья своей жизни: должен переосмыслить себя самого, чтобы взглянуть на произошедшее со стороны. При этом невозможно подняться над ситуацией и рассмотреть лабиринт сверху, с точки зрения ангела. Когда душа стремится на землю, она выбирает судьбу, а став человеком, забывает о своём выборе и сетует на несчастья. А пишут прозрев, вернувшись к утраченной в пути истине, о себе, как о ком-то далёком. Писатель сам себе посторонний. Иначе не получится писать откровенно, найти те самые искренние слова, обрести право судить себя»[5].
Когда уезжаю на лето в дом у озера в Карелию, муж присылает мне фото статуй со смайликом и словами: «потри книжки, без тебя не блестят».
12
Бегунья включила плеер и, взмахнув руками, как птица, перешла с шага на бег, будто собираясь взлететь. Разогнать чистую радость по венам.
В юности и я чувствовала энергию ритма, как лучом энергии пронзало. Счастье двигаться в такт музыки, танцевать. Везде, где только можно: на сцене в студии танца, по клубам Мальты и ночной Москвы. Мудрые друзья твердили: «если есть мозги, не стоит зарабатывать на жизнь ногами». Я так и поступала, карьеру строила. А потом однажды в ресторане родного города бывшая подруга детства Ленка едко сказала: «Твой танец уже устарел, люди вокруг тебя танцуют иначе, более современно». И я вообще перестала танцевать.
И теперь катится мой рефлексирующий мозг по тропинкам леса…
«Ангелы за плечом у тех, кто ходит пешком», – говаривала бабушка.
Да, во время прогулок со мной часто случаются озарения, приходят новые идеи, вдохновение. Но где моя радость?
– Необязательно то, что любишь, превращать в профессию, – спорит муж.
Он – бог кулинарии, маг и чародей. И всем сердцем любит готовить. Но всякий раз, когда заикаюсь, а может, нам открыть маленький семейный ресторанчик? Он и слышать об этом не хочет: «Преврати хобби в работу – и возненавидишь!»
Так и живём – идеальная пара: он готовит, я подмастерьем работаю (подай-порежь-помой) и – ем. Если бы женился на девушке, любящей готовить, у них была бы «Битва шефов» на кухне. А если бы она сидела на диете?.. Я же в силу генетической худобы могу есть всё, что захочу. И готовить так и не научилась: в семье у нас мама готовила, не сильно любила, но вкусно получалось. «Я хотела тебя всему обучить, но думала, успею, пусть детство продлится. А потом ты села в поезд и умчалась в Москву, совершенно к жизни не подготовленная».
…А танцевать можно и дома на кухне. Вспомнила композицию, под которую отжигала в клубах – «Tell Me A Fable»[6], вполне себе писательская. И танцую теперь в наушниках – пока никто не видит. [7]
13
Сегодня я наконец догнала себя в тексте…
Что это значит? Если когда-нибудь приходилось вести дневник, ты знаешь: трудность описания прошлого кроется в настоящем. Даже если пишешь очень быстро и регулярно, птица за птицей, день за днём, всё равно застреваешь в дне вчерашнем, переписывая или редактируя – и никогда не успеть за тем, что происходит здесь и сейчас. В моменте я сижу на скамейке в парке и набрасываю мысли в блокнот – или стучу по клавишам ноутбука. И этот момент вымаран в тексте, обречён на вымирание.
Наверное, ни один даже самый выдающийся учёный физик не смог бы объяснить словами течение проживаемой жизни, а уж я-то тем более не обладаю подобным мастерством.
Время воспринимается субъективно и протекает сквозь нас, иначе между нами и временем существовало бы разделение. Каждый человек связан с другими людьми моментами совместного времени. И наоборот – все живут по отдельности: восемь миллиардов жителей планеты создают столько же уникальных миров в сознании. Тотальное одиночество, соприкосновение по краю вселенных, но возможно, есть типология, как планеты и звёзды делят по типам. Где отыскать свою?
Каждый прожитый миг нас меняет, делая временным существом, а встречу миров почти невозможной, как в той теории, объясняющей, почему мы одни во Вселенной: другие были и будут, просто нас разделяют миллиарды лет, кто-то ещё не родился, а кто-то уже умер.
Ты принадлежишь только своему времени, но и это время принадлежит только тебе.
«Ничто не длится дольше человеческой жизни», – утешал меня в письмах мой Данте под вой сирен из Днепра. Но все, кого я люблю, продолжают жить во мне…
14
Май – самый прекрасный месяц в Москве. Сиреневая сказка…
Порою ты наполняешься, как сосуд: морем и облаками, весны изумрудом, лесной тишиною, звонким собачьим лаем, счастьем жить и писать. А порою любимый город полнится воспоминаниями, и в каждом изгибе улочек и бульваров – хранит тебя. Прогулки по Москве – всегда суть возвращение, будто проходишь сквозь слои времени. В этом смысле Москва напоминает священный Иерусалим.
Моя Via Dolorosa – дорожка в Александровском саду под стенами Кремля. Когда-то там росло дерево, под которым читала твои письма. Пора вернуть имя адресанту – Вадим. Наверное, ты бы разозлился, узнав, что именно эта дорожка хранит твой образ, да и дерево то давно срубили, и письма мне теперь некуда отправлять.
– Вам очень идёт этот платок, – замечают уличные музыканты, пока перевожу им деньги за песни.
– Это подарок. И связь с человеком по ту сторону времени и огня.
Шёлковый шейный платок, подарок на мой день рождения из довоенной Ялты 2009-го. Нежный, как первоцвет.
«Рыжим идёт свежая зелень».
Снимаю, раскладываю на коленях, чтобы рассмотреть, сиренево-фиолетовые цветы на ткани – крокусы или ирисы? Не важно какие, отзывается Google, оба – подснежники.
Шестнадцать лет назад ты определил мою суть, мою душу, а я прочла твоё послание только сейчас, будто шагнула в первую взрослость.
15
В Сочи мы не переводим зло через реку, в Карелии Зарека тоже гиблое место: покосившиеся деревянные дома, разбитые тротуары, старые газовые колонки – опасные утечкой…
А Замоскворечье Москвы по провинциальному тёплое и родное. Пятницкая, Большая и Малая Ордынка, Лаврушинский переулок… Прогулки там будто возвращают меня к себе.
Неслучайно и церковь, где стала своей – Марфо-Мариинская – на Большой Ордынке. Помню, как нашла её: вдруг увидела в проёме двери здание, похожее на облака – и замерла на пороге.
– Не бойся, зайди, эта церковь очень радушна к посетителям, – иногда в моей жизни появляются люди, открывая мне нечто значимое, а потом исчезают, как ангелы. А я продолжаю хранить их тепло и смыслы.
«Силы даются на дело, которое приносит пользу людям». В год обретения церкви я открыла своё маленькое агентство, с тех пор прихожу сюда за вдохновением – 9 лет уже. Потому что книги пишут не «гении, поцелованные Богом», а обычные люди, которым есть что рассказать. Весь мир состоит из таких историй.
– Сколько пожертвуете за свечу?
– 444.
– Странная цифра.
– Это дата, – вылетает случайный ответ.
Фрески Нестерова внутри храма напоминают чистотой и прозрачностью картину Врубеля «Царевна Лебедь». Во дворе пышно цветёт белая сирень – лебедиными крыльями. Задумываюсь, а что было четвёртого апреля прошлого, четвёртого года? Полёт над горами Солохаул, на краю земли.
«Я умею летать, но вросла в эту землю корнями». В тот день и родилась книга, которую пишу сейчас день за днём, вспоминая и исследуя жизнь.
Наклоняюсь надышаться ароматом сирени – и перед глазами в грозди соцветия возникает шестилистник. Тоже дата? Следующий год?
16
По Москве я всегда гуляю без очков. В моём мире и так слишком много букв. Но люблю заглядывать в очи города. Москва хранит свои тайны за окнами. Кто живёт или жил за ними? Как нам бы жилось в этом доме? Окна непроницаемы. В чужой жизни можно заблудиться, как в незнакомом городе, и не вернуться домой, где нас любят и ждут у открытого окна.
Стена кафе на углу Чистого переулка когда-то была окном, пусть и нарисованным: её населяли силуэты людей. Кафе напоминало зеркало: на одну сторону переулка выходили настоящие окна, и живые разноцветные люди за ними пили вино, держались за руки, улыбались друг другу, а на глухой стене чёрной краской были нарисованы их потусторонние тени за столиками. Теперь люди остались без теней, а Чистый переулок стал чистым. Прошлое исчезло. Застывший кадр кинофильма. Сохранилась геометрия движения, и отсутствие воспринимается присутствием.
«Ты же понимаешь, что всё мимолетно?», – спросила тебя когда-то.
«Да, – ответил ты. – Но почему?»
Потому что жизнь вообще мимолётна, хочется ответить сейчас. И снова это вместительное слово «ты»! Как силуэты в кафе: кто-то закрыл за собой дверь и исчез за поворотом улицы, кто-то занял его место за столиком. «Давай перейдем на ты!» – и переходим от столика к столику, из кафе в кафе. И разные «ты» собираются за одним столом одновременно и вневременно в наложении слоёв памяти. Иногда кажется, мы все повторяемся друг в друге, вмещаем близких и дальних, как ночное окно хранит где-то в глубине отражения всех прохожих.
Когда-то я истово верила, что мир состоит из зеркал, природных, как вода, и искусственных, размноженных человеком. И все они считывают капли жизни и прячут отражения в некую базу данных, будто собирают фрагменты мозаики, снимают кино о каждом из нас. Доступ туда существует, но никем пока не открыт.
Сколько в нашем городе живых людей за столиками кафе, а сколько нарисованных по их силуэтам теней на стенах? Проживающих свою единственную жизнь по чужим меркам? И кто сказал, что так надо и правильно? И что это – единственный путь?
– Уверен, что хочешь уехать?
– Нет, – ответил ты и шагнул за дверь. В неожиданно сгустившуюся над Москвой ночь.
Мечтала выйти следом и обвести твой силуэт ярким маркером на белой стене. Нарисовать тебе ауру счастья, способную уберечь от всех бед.
17
Вопрос из книги по саморазвитию: если бы у вас, как у кошки, было девять жизней в запасе, какие судьбы вы выбрали бы?
Я мечтала когда-то стать:
- профессиональной танцовщицей;
- лётчиком: пилотом-испытателем;
- писателем вдали от мира в доме у моря (стала, почти);
- предпринимателем в области ретритов вдохновения;
- учёным-исследователем, например, орнитологом на Фарерских островах, чтобы наблюдать удивительный мир птиц – на Фарерах гнездится больше 350 видов!
- фотографом-репортёром в опасных кругосветках или из «горячих точек» планеты;
- художником-сюрреалистом, чтобы пересматривать свои сны наяву – и показать их другим людям;
- издателем или галеристом, чтобы открывать миру новые таланты (почти получилось, работаю с независимыми, никому не известными авторами);
- жить в лесу и содержать питомник охотничьих собак – не для профессиональной охоты, а для радости беготни сворой по тропинкам…
В книгах по саморазвитию часто пишут, что самыми счастливыми становятся люди, относящиеся к типу «человека Возрождения». То есть те, кто обладает многими талантами и интересами – и не зацикливается на пирамиде успеха в какой-то одной области.
Каждый день – новый путь. К возрождению…
Солнце встаёт над крышами домов – и я вдруг понимаю, что и сама Москва – как солнце, лучевая, состоит из бульварного кольца и тянущихся во все стороны улочек и переулков. И непрерывность этих лучей можно перевести как «continuous», а можно как «no limits».
Я люблю Москву за то, что здесь невозможно перестать мечтать. И не важно, что не все мечты сбываются. Главное – верить. Здесь каждый день узнаёшь что-то новое, чему-то учишься. Во всяком случае, если задаться целью, то можно выучить все языки бывших союзных республик – у носителей языков. Получается, Москва – это город-мозаика из многих городов, Россия в миниатюре, или, как говорят социологи, выборка. Отбор лучших из лучших.
Я люблю Москву за то, что привела в мою жизнь множество удивительных людей, которые меня изменили, и которых я бы не встретила никогда и нигде.
А ещё Москва – это связь времён. С одной стороны, Москва, горевшая в сотнях пожаров, возрождается, как птица-феникс, строится и перестраивается. С другой – «здесь всё дышит историей». Неудивительно, что в городе, где далёкое прошлое выглядывает в будущее из трещин свеженькой штукатурки и щелей-бойниц окрестных стен, миллионы часов показывают разное (либо неточное, либо неправильное) время и все москвичи опаздывают. Главное – мы всё успеваем, потому что чувствуем время.
Успеваем не чужое урвать (кому нужны чужие мечты?), а своё создать. Кто знает, может, и по нашим следам когда-нибудь будут водить экскурсии?
Твоя Москва не похожа на ту, что мы знаем, часто говорят мне заезжие друзья. Да, я улыбаюсь людям, вспоминающим о Москве, как о мавзолее на Красной площади. Нет, друзья, Москва – это Арбат, недаром его называют километром России, который никогда не пройти до конца. Москва – это Бульварное кольцо, Патриаршие, многочисленные улочки и переулки с говорящими названиями-именами, например Бродников – для бродяг, как мы. Москва живая и помнит всех. И если дорога даёт ощущение жизни, то чувство реальности происходящего способен дать только дом.
Я знаю, что дом не там, где родился-сгодился, а там, где навсегда поселится твоё сердце.
Единственное, чего недостаёт Москве – это моря. Впрочем, она сама – как море огней.
18
Две недели до лета. В январе так пишу в дневнике: «две недели до моря»…
Оказывается, и в литературе, и в жизни существует не только Путь Героя, но и Путь Героини. Нет, речь не о мужском и женском началах. А о трансформации и сохранении себя.
Путь героя всем известен: отправляется на поиски чудес, бьётся с драконами, спасает принцессу, возвращается домой – к лучшей жизни, потому что трудности в пути его изменили, сделали лучше и сильнее.
А путь героини – это про способность сохранить в себе свет души, доброту, открытость, умение прощать…, несмотря на самые жестокие испытания. Например, книга Виктора Франкла «Сказать жизни: «Да!» и есть такой путь.
Хочется пожелать себе в эти дни Joy as an act of resistance. Радости как способа проживания – и выживания.
… А по всем тестам из книги[8] о мифическом пути героини во мне живёт Шут, и только потом Искатель, Творец и Маг соперничают за право голоса, попеременно выходя на сцену жизни. Так что: «Улыбайтесь, господа! Улыбайтесь!»[9]
19
Сегодня день сирени, под окнами она уже бледнеет и осыпается. Москва не Сочи, здесь так быстро всё отцветает: одуванчики уже седые, а каштаны гасят свои белые свечи.
Утренний кофе иногда служит для воспоминаний о снах из прошлого. Один и тот же повторяется вновь и вновь. Песок и белые шёлковые ленты – на месте красно-полосатых заградительных на штормовом пляже. Или на детской площадке – перед песочницей? Во сне я была ребёнком…
Многим из нас снятся повторяющиеся сны из детства или юности: экзамен, армия, разлука…, нечто эмоционально незавершённое. Прошлое, затягивающее назад, в воронку времени, в пространство утраты. Такие сны находят живой отклик в настоящем. Если возвращаются, значит, продолжаешь бороться с призраками.
Мой призрак поселился на балконе спортивного зала. В пять лет меня отобрали в спортивную школу по художественной гимнастике. Выбрали из группы девчонок в детском саду – и отобрали у детства. Ежедневные тренировки вместо игр, жёсткая дисциплина. И худшее из воспоминаний – соревнования. Ковра в республиканском зале не было, голый пол отграничивали белой шёлковой лентой. Успеть сделать кувырок, пересчитав все позвонки, и поймать на лету килограммовую булаву, иначе – попадёт в голову. Если уронишь – поставят низкий балл. Боль, слёзы и чувство вины, что разочаровываешь всех вокруг: нельзя «плестись в хвосте», даже «середнячком» быть стыдно.
Но я была. А когда боль в спине на тренировках напоминала о себе, сбегала всё в тот же зал для соревнований. Без жюри, соревнующихся и зрителей он был гулок и пуст. На балконах обитали привидения. Не раз слышала неясный шёпот и шелест, скрип половиц, долетали отголоски улицы, перезвон троллейбусов, а на фоне громадных квадратов отсветов из окон мелькали неясные тени. Чудилось, тьма зала в такие моменты оживает, и так верилось в волшебство!
И спустя годы просыпаюсь с ощущением утраты, словно не смогла уберечь заветное. Поймать луч из окон напротив в ладонь в темноте балкона, обращенного в безмолвный зал. Привидения были живыми существами в мире моих грёз – так чувствуешь себя, когда пишешь повесть или роман. А дальше – снова и снова ступаешь за край белой ленты. Невозможно делать что-либо только для себя, рано или поздно придётся выводить своё творение в свет, где поджидают знакомые уже боль, разочарование, отчуждение, непризнание. Протягиваешь людям «кусочек души» – а они в неё плюют…
«Очень немного требуется, чтобы уничтожить человека: стоит лишь убедить его в том, что дело, которым он занимается, никому не нужно»[10].
Задумалась, сколько близких по духу людей подарило и отняло творческое море. «Я список кораблей прочёл до середины»[11]…
В творческом мире умирают по-разному: кто-то выбирает признание – и пишет «на потребу толпы», точнее, по указке маркетологов издательств и лит.процесса, становится недосягаемым не только для тех, кто рядом, но и для себя самого – и растворяется в толпе, теряя свою суть, слово за словом забывая себя настоящего; кто-то предпочитает молчание и жизнь в тайне, медленно деградируя в небытие – ведь по-настоящему сбываешься и существуешь ты только в прочитанном слове; а кто-то шагает в окно – трагедии, мол, запоминаются навсегда, но самоубийц как раз и забывают быстрее всех на последних словах некрологов в сети… И почему нам всем так важно, чтобы не забывали? Будто существуем только в Другом, в чужих чувствах, мыслях, в чужих глазах? А где же мы сами?..
«Умирают люди только в двух случаях: когда они уже исполнили своё Предназначение или когда Мироздание поняло, что они его исполнять и не собираются», – писал Дмитрий Горчев[12].
О предназначении можно ещё процитировать философов-футурологов, да хоть того же Юваля Ноя Харари: современный мир столь быстро меняется, что невозможно выбрать профессию или предназначение на всю жизнь, так или иначе придётся приспосабливаться, меняться, учиться новому. Я знаю поэта, нашедшего себя в музыке, художника, ставшего архитектором света, писателей, открывших в себе художника или фотографа. Содержание (наши идеи) диктуют форму, и это здорово – наконец вырваться из плена слов.
…И пробежаться под солнечными брызгами фонтанов Александровского сада. Странно, я столько всего здесь написала в жаркие летние дни, почему ни разу не осмелилась освежиться?
– Дорожки сада – это бывшее русло реки, рассказывают гиды туристам.
А река – это время. И хочется хоть немного побыть норштейновским ёжиком: лечь на спину – и пусть река сама меня несёт, а я буду смотреть на звёзды, отыскивая среди них всё новые и новые путеводные. Не сочинять, не подстраиваться под чьи-то вкусы и ожидания, а писать жизнь как она есть. И хранить своё время. Подальше от всяческих соревнований.
Большая часть жизни, писал Бродский, уходит на то, чтобы научиться не сгибаться перед чужой мыслью или примером. И читая о чьей-то жизни – не обесценивать свою.
А что, если моя сегодняшняя боль бесконечного реванша после того, как отвергли «Поколение бесконечности», мой «последний роман», на который возлагала столько надежд, дана мне как незакрытый гештальт – чтобы продолжать писать? Потому что главная книга ещё не написана – она по-прежнему в будущем, впереди?
20
В этом мае всё поздно: и тепло, и грозы. Первая только что случилась – по-настоящему майская, с раскатами грома, молниями в небесах и пузырями в лужах…
Смотрю в окно – и думаю о том, что майские грозы мне всегда возвращают одно и то же имя. Сергей Сокольский. Да, тот самый «неудавшийся муж великой актрисы». Но на самом деле – Поэт и Художник. Она его даже не пришла хоронить. Он рассказывал мне о ней: счастье для неё – это когда люди узнают на улице и подходят за автографом.
– Боже! – кричала мама мне по телефону в нереальном уже 2002-м. – Светлана Светличная старше нас с отцом! Ты хоть знаешь, сколько лет твоему новому другу?
– Друзей не выбирают. Это – судьба, – отвечала я.
Как и учителей.
Мы познакомились в ЦДЛ. Читала стихи со сцены: «я люблю – и в шампанского брызгах вижу твой чистый внутренний свет»…
– Мы тут горькую пьём, а она… Ананасы в шампанском были уже. Бродского нужно читать, а не эту вашу Цветаеву… – обсуждали горцы-маклауды, многие до сих пор там сидят, даже заплатки на рукавах пиджаков не протёрли ещё (была такая традиция – писательская: кожаные квадратики или овалы на старых пиджаках с непременным кармашком под ручку – автографы раздавать, и конечно, – пуговицами, чтобы вцепиться и «зачитать до обморока» редактора литжурнала).
Сокольский стоял у стены в конце Малого зала. Когда все встали с кресел и начали расходиться, а я, с трудом сдерживая слёзы, спрыгнула со сцены и попыталась проскользнуть к выходу, он выкинул руку в проход, чтобы задержать.
– Постой, – сказал. – Оглянись на них. Видишь же мёртвые лица тебя окружают. Хочешь превратиться в такую же мумию?
Не помню, что ответила тогда, но мы подружились. У Сергея Сокольского была своя литературная гостиная на Красных воротах. Само название станции для меня звучало в том цветущем мае, как Врата для влюблённых в жизнь. Сколько там было огня – и света, брызг – дождя и шампанского…
Люди уходят, но мудрость их продолжает жить в нас. Я помню, как пережидали грозу в его старенькой «Волге».
– Ты можешь до бесконечности шлифовать свои слабые стороны. Но поэзия – это музыка, и если природой тебе не дан слух, то максимум ты вырастешь в посредственного поэта. Но если выберешь и сконцентрируешься на сильной стороне, то совершишь прорыв. У тебя удивительные образы, будто сны. Ты видишь то, что от других ускользает. Полюби живопись – и пиши прозу.
Так оно со временем и случилось. Самоочищение – за слоем слой. А в жизни Сокольского случилась Ника. Нет, не победа, а – верная, любящая и бесконечно талантливая женщина. Именно благодаря ей, я впервые услышала музыку дождя, без надежды когда-нибудь воспроизвести-записать… Зато научилась рисовать дождь словами: очищенный озон после грозы исторгает из себя даже ароматы сирени. Так и я редактирую свои тексты – вычищая всё лишнее, наносное.
21
«Мы недооцениваем существо реальность, она якобы околачивается здесь как наш конструкт или как уходящая в бесконечность причина обманчивости чувств. Но вот самое важное, что я вынес из прожитых четырёх лет: у реальности есть душа, реальность сознаёт себя и нас и, более того, не интересуется ни нами, ни нашими попытками её увидеть. Фактически мы видим её всё время и не знаем этого, а пожалуй, и не можем. Тут она похожа на любовь»[13].
Да, вселенная живое существо и она – говорит со мной. Знаками.
В год, когда я умирала, на балкон кто-то сверху (мы на втором этаже живём) сбросил сломанные часы. Остановившееся время. Вот, мне страшно-то было! Но иногда время останавливается не навсегда – а чтобы запустить новый цикл твоей жизни.
Сегодня…
(после ремонта в двухкомнатной квартире на гостиную с балконом денег не хватило, и мы приспособились уже толкаться вдвоём в студиях: я на кухне с ноутом и видом на сирень и каштан работаю за барной стойкой, муж освоил мой бывший творческий угол у окна в спальне, а гостиная с камином у нас теперь – просто тёмный шкаф-чулан на сорок восемь квадратов… Где я, спотыкаясь о старые, но зачем-то нужные ещё вещи, лавирую к балкону – покурить в душистой, почти летней, ночи. Всякий раз мечтаю: а что, если превратить этот тёмный «чулан» в мастерскую, в свою персональную камеру обскура? И писать акрилом свои сны? Для живописи ведь никогда нет ни места, ни времени. Смешно вспоминать, как рисовала свой сон о Сейдоозере на городском пляже: чёрная гладь воды, силуэты елей под луной – и ужас в глазах загорающих под полуденным солнцем, заглядывающих на холст из-за плеча… а тут будет своя тайная комната, как у Гарри Поттера?)
… там, на балконе, обнаружила кисть. Самую настоящую – для художника.
22
Солнечный лес. У Рождественского пруда на солнцепёке растянулись двое: суровый качёк и его бойцовская сука породы стаффордширский терьер.
Мы с Бесом всегда их боялись и обходили стороной по тропинке: для бойцовских пород обычные собаки – дичь, перекусит – и не заметит.
– Запретил бы держать такое в городской черте! – вечно при встрече возмущается муж.
Но парень умеет управлять своей собакой. Пока она никому не причинила вреда.
Сейчас мы с Бесёнком стоим с подветренной стороны и подглядываем за ними, загорающими у кромки воды.
У него шрам через весь затылок, а мускулы охватывают плечи и руки, как гигантские питоны. МЧС или бывший военный? Убийца или Спасатель?
Собака положила голову на колени, запрокинула крокодилью пасть к облакам – и зажмурилась, будто кошка, от удовольствия. Или – как жена? Возможно, ни одна девушка так и не сумела вписаться в его жестокий мир, а собака смогла полюбить его всем сердцем. Я думаю о том, как похожи на нас наши собаки. И о том, что не мы выбираем себе щенка, а порода собак выбирает нас.
– Посмотришь на вас, рыжих, и кажется, тебе хорошо только вдвоём с собакой, – однажды горько воскликнула мама у нашего семейного озера.
Мне жаль, но она права. Потому что только с собакой я чувствую себя собой. С Бесом я могу просто быть. А с людьми, даже самыми близкими, вынуждена играть роль: жены, дочери, подруги, партнёра, агента…
Судя по своим первобытным снам из другой жизни, я была обречена на охотника рядом.
По заснеженной пустыне бредут волк и охотник. Не помню, сколько мне было лет в первой земной жизни, когда изгнали из племени, не помню за что. Лишь ощущения: обжигающий холодом снег сквозь прорези одежды из шкур, запах дымящейся крови, чад огня в жилище наподобие юрты, терпкое преданное собачье тепло рядом. Волчонка я приручила, он стал моей собакой, единственным близким существом, братом. Вместе охотились, вместе спали, и наверное, вместе погибли, потому что не помню себя без него…
– Мы не сможем завести волка в московской квартире, но можем охотника. Такса из охотничьих пород собак – самая умная, – решил муж.
… И этот накачанный парень тоже, наверное, бывает счастлив лишь наедине со своей собакой.
23
Хитровка. Исторически самая тёмная площадь Москвы. Круг ночлежек начала прошлого века. А сегодня там отцвели декоративные бордовые и розовые яблони, чем-то напоминающие сакуру. Я, как всегда, опоздала: на фото самый последний и единственный цветок с площади. Но лучше поздно, чем никогда…
В родном городе, где провела детство, провожая поезда, вся жизнь была сосредоточена вдоль проспекта Ленина, который стал потом Онежским – и Озёрным в моём романе «Поколение бесконечности» – и упирался в набережную одноимённого озера. По Москве же можно бродить бесконечное количество лет, ни разу не повторившись. Иногда после встречи в центре в кафе с клиентом, я на ходу строю новый маршрут, а иногда – разрешаю себе «творческие свидания с городом» длиною в день.
– Ты никогда не станешь своей в столице, если не уберёшь камеру туриста, – шутят друзья.
Но я почти двадцать лет фотографирую Москву – и не могу перестать чувствовать себя Золя или Бодлером в эпоху барона Османа, это как дневник преображения любимого города. «Понаехать» в Москву дано не всем. Тем, кто родился здесь, не понять, не оценить всей романтики события. Им повезло здесь взрослеть, но не повезло измениться. Обрести личность, свободную от стеклянного провинциального потолка.
Смотрю на Хитровский круг – понимая уже, что не все донья содержат в себе возможность оттолкнуться и взлететь. С некоторого дна выход только один – в смерть. И надо бы беречь себя, останавливаться хоть иногда, чтобы подумать – но мы продолжаем носиться по замкнутому кругу. Взять хоть ту же установку из детства: «чтобы чего-то добиться в жизни, нужно тяжело трудиться». Неправда, труд должен приносить радость – именно она как зов души даёт энергию. А тяжесть, как вола, запирает тебя в повозку, которую тащишь через жизнь к могиле, и нет ни времени, ни сил подумать, что можно прожить иначе. Своё дело уже научило меня, что продавать время – преступно по отношению к себе, к тем, кто дал тебе жизнь, к богу-создателю, наконец. Никто не вправе распоряжаться твоей жизнью, данной свыше. Значит, реализовать нужно продукты своего труда, результаты, а не время отсидки в офисе, помноженное на предел усталости.
Моя первая работа в родном городе была такой: регистрация «входящих» и «исходящих» сообщений. В Комитете природных ресурсов Республики Карелия. Госслужба. Близкие считали – повезло. Сессии в Университете оплачены за госсчёт, отпуска, премии. Но внутри здания все просто пили чай. А ещё – традиция документооборота: если приходило постановление правительства, его складывали в самый нижний ящик письменного стола, если повторное – перекладывали во второй снизу, и так до самого верхнего, потом при пятом напоминании – доставали и начинали читать… Я бегала по коридорам с просьбами и бумажками – безрезультатно. Иногда слышала шепотки за спиной: «Где председатель выкопал эту юную ведьму? Никому покоя не даёт. Нет, чтоб чаю попить, помечтать… Замуж она когда выйдет? О чём думает вообще?» А думала я о том, что изменилось бы, если на моём месте сидел бы кто-то другой – или вообще робот? Ничего. Поэтому сначала я всю эту базу документов автоматизировала и оптимизировала поиск – чтоб уж точно никто не «в нижний ящик». А потом – уволилась.
Самореализация – главная составляющая формулы счастья. Может, поэтому в творческой среде самая жестокая конкуренция. Людям необходимо видеть результаты своего труда. Представьте себе рабочего у станка. Производит гвозди. Да, польза обществу, да гвозди, в отличие от книг, все одинаковые и всем всегда нужны. Но всякий раз, как ящик с гвоздями заполняется до верху – его заколачивают и увозят, а ты начинаешь свой цикл у станка по-новой. И так – всю жизнь. Это как посуду мыть или пыль вытирать – необходимо, но никогда не поставить точку в финале. Поэтому, пишут психологи, у подобных профессий самый высокий процент выгорания и потери смысла жизни.
Есть ещё социально-значимые профессии – учителя-врачи, где ты можешь видеть, ощущать и гордиться результатами своего труда. Но такие профессии не каждый осилит в силу энергетических затрат. После презентации или фестиваля я неделю лежу на диване с книжкой или в молчании гуляю по лесу: люди, даже любимые, при интенсивном общении меня вычерпывают, а природа восстанавливает. Наверное, в прошлой жизни я была отшельником. Каждый, наверное, приходит на землю со своим запасом энергии – и делиться на постоянной основе дано не всем.
А как прекрасно было бы вообще выйти за пределы социума – из соревнований и конкуренции, никому не доказывать своё право на существование! Жизнь раньте на проценты от сдачи в аренду, например, помещения под офис на цокольном этаже (недавно мой парикмахер, Валентина, как раз рассказывала об этом). Ходить в студию танцев и школу живописи, читать книги и гулять с собакой в лесу, а не редактировать до крови из глаз чужие тексты!
И снова всплывает – ты живёшь и воплощаешься только в том, что ты делаешь, ты бы не смогла – просто так, для радости. Смысл приносит радость бытия и даёт энергию жить, а радость процесса подпитывает смысл.
… Толпы людей стекаются к метро. Час пик, пятница. Иногда я жалею их, офисных, а иногда – завидую. Да, за деньги они продают своё время – и жизнь. Но зато не несут ни за что ответственность, не ищут сами себе работу, просто сидят и ждут указаний сверху – от босса. Их не заботит смысл ежедневных действий, они освобождены от необходимости принимать судьбоносные решения – каждый день. Всё распланировано – и под контролем. Но, к сожалению, не твоим, впрочем, этого они как раз и не ведают. Просто живут изо дня в день. Быть шестеренкой в общем механизме – счастье безмыслия, почти буддизм…
Я бы не смогла так жить… Чем старше становишься, тем больше понимаешь, что настоящая роскошь в жизни – это время, медленное утро и свобода выбора.
24
В выходные мы с друзьями идём по Москве к Тверской по привычному уже маршруту: с Большой Никитской сворачиваем в Леонтьевский переулок и – минуем бывшее Посольство Украины. Колючая проволока на заборе, заржавевшая дверь чуть приоткрыта. Я заглянула внутрь – лето захватило двор цветением, там теперь живая природа вместо плитки-асфальта, сразу вспомнилась наша любимая ялтинская метафора: «Дверь в лето».
Теория множественных миров. Если войти «в нужное время» – зажжётся свет, по коридорам будут сновать люди с документами, спросят нас: «Что вы тут делаете? Вы же россияне, виза в Киев вам не нужна».
– Да, – скажу – и сразу поеду в Киев по Булгаковским местам, укрыться за кремовыми шторами Лариосика – на будущее. И к тебе, в наш общий город Петра, хоть раз в жизни загляну вживую, а не в сети по фото, видео.
– Нет, – отвечает муж. – Не войдёшь уже. Даже если преодолеешь спираль Бруно[14], то статья 322, до двух лет лишения свободы, а в случае побега-сопротивления допускается расстрел на месте…
СМИ писали: портрет Булгакова на доме-музее в Киеве облили красной краской. Как кровью. И скорее всего – уничтожат.
Возможна ли смерть вообще во Вселенной множественных миров? На каждый мир, где тебя убивают, приходится другой, где ты продолжаешь жить. Множественность миров гарантирует своего рода бессмертие.
И жизнь, и смерть – в каждом моменте существования. Мы временные существа и каждый момент исчезаем и появляемся. И у нас есть возможность даже за долю секунды совершить выбор и повернуть ход событий. Каждое мгновение значит неизмеримо много для всего нашего мира. Я тоскую о множестве будущих мгновений, которые принесут новые возможности и перемены к свету. И сожалею о всех неверных шагах в прошлом, что привели нас к этой войне.
И я всё ещё верю, что смогу «сберечь крупицу времени, где нас не будет уже никогда»[15].
25
Дети играют в войну и – жгут тополиный пух вдоль улиц. Будто убивают снег…
Не все тополя порождают пух – только те, что женского пола. Да, у деревьев ботаники определяют пол – по способам расти-расцветать. И тополя способны его менять: если на улице пушится одно из деревьев, то со временем все тополя-мужчины становятся женщинами – и улицу кружит в белом танце.
А ещё деревья умеют помогать друг другу, обмениваются информацией и ресурсами. Всё живое имеет душу и способно меняться. И менять мир вокруг себя.
«Будущее – это не то, куда мы идём, а то, что мы создаём. Дороги следует не искать, а строить»[16].
26
«Белый снег идёт за окном, ты меня позови, я…», – самая первая строчка моих детских стихов.
– Снег априори белый и всегда – идёт. А если уберёшь эти два слова, которые по правилам нужно убрать, то стиха и вовсе не будет, – заметила училка по русскому языку.
Прошли годы наблюдений за снегом из окна с чашкой кофе в руках – и я узнала, что снег, да, бывает, идёт, и это скучный день, но бывает и по-другому: он кружится, стоит стеной, падает тяжёлыми хлопьями на землю, оседает сугробами, змеится позёмкой у ног, струится ледяным дождём, зависает осколками – как в матрице. А белый цвет вообще вбирает в себя все цвета радуги – и подсвечивает любой из них в каждый момент твоей жизни. Снег бывает белым, серым, фиолетовым и ярко-оранжевым в свете фонарей, жёлтым – от следа моей собаки, нежно зелёным – на лепестке крокуса…
Весна плавно переходит в лето, а я всё думаю о снеге и о зиме. Может, потому что я – девочка с севера?
В карельском языке существует множество слов для обозначения снега, и точное количество не определено, язык долго не имел письменности, но их значительно больше, чем в русском языке. Карельские названия снега различаются в зависимости от его состояния, характера выпадения, наличия ветра и других факторов. У эскимосов, пишут, 500, у шотландцев – 421, у чукчей – 180 «снежных» слов. И все они обозначают угрозы, которые несёт человеку снег…
– У нас почти сошёл, – рассказывает по телефону мама. И вкрадчиво спрашивает: – Когда вы приедете? Ты уже смотрела билеты? Скоро лето, раскупят!
– Да, – соглашаюсь, – лето. Пора в путь.
– А мне нравится номадствовать[17], – говорит муж. – Кочевая жизнь интереснее оседлой: пожил на юге, потом на севере, вернулся домой – чтобы ощутить родной уют с удвоенной силой…
Я всё думаю о белом. Вспоминаю книгу, подаренную после Ялты: «Чёрным по белому» Рубена Гальего. Книга – о преодолении кошмара среды и сохранении в себе человека. «И когда я приду к своему концу, к моей личной вечной ночи, после меня останутся только буквы. Мои буквы, мои чёрные буквы на белом фоне. Я надеюсь». Книга переведена на десятки языков, но в России она вышла под названием «Белое на чёрном». Символично…
По статистике книгоиздателей, книги в белой обложке продаются хуже всего. Читатели боятся оставить отпечатки пальцев?
В московских парках с весны этого года заработали «книгоматы», или автоматизированные мини-библиотеки (как тут не вспомнить буккроссинг десятых – носишься по раскалённой Москве с рюкзаком книг за плечами, чтобы оставить их на полках, где «очень просят», или привезти на встречу с читателем «у метро»). В книгомате заказываешь книгу через сайт – и её доставляют тебе в твой родной парк рядом с домом. Наш – заполнен. Сегодня задержалась – пересчитать книги в белой обложке. Девятнадцать! Совпадение? Может, взять свой роман «Фигуры памяти», он как раз в белой обложке, подписать – и вернуть обратно?
В моём любимом фильме «Завтрак у Тиффани»[18] писатель Пол Варжак празднует публикацию рассказа. Одри Хэпберн подбивает его открыть бутылку шампанского до завтрака. Но он не пьёт днём, и тогда Холли (героиня Одри) предлагает провести день – так, как не жили раньше, и делать то, что никогда не делали. В итоге писатель приводит её в главную Нью-Йоркскую библиотеку, чтобы поставить автограф в своей книге «Девять жизней».
Не писатель эту сцену просто не поймёт…
А про культовую песню Генри Манчини «Moon River» я расскажу в Карелии. Когда приедем туда на лето, ещё не успеет отцвести сирень. И живём мы в посёлке у озера на Сиреневой улице. Края вечной весны не существует, но можно её продлить, летая с юга на север и обратно, такая вот жизнь и весна у подснежника.
27
Отцвела и моя яблоня в парке. У каждого человека есть своё дерево на земле: у мужа – собственноручно посаженый каштан под нашими окнами, у меня – яблоня в парке, которая поманила когда-то в далёком 2012-м году тенью раскидистой кроны – сочинять под, и дуплом – шептать самое заветное внутрь. Почти, как в кинофильме Вонга Карвая «Любовное настроение». В пандемию 2020-го проникала в дзен Ошо: когда он преподавал в Университете, после занятий сидел под деревом и говорил с ним, как с близким другом. А после перевода в другой Университет, получал письма от бывших учеников: «дерево без вас зачахло, его пришлось срубить, иначе упало бы». И когда (нас ещё не закрыли в те дни на «сто метров от дома») под окнами зацвели по очереди черемуха, сирень, наш каштан, я решила проведать свою яблоню желаний в Митинском парке. Я под ней просидела без малого десять лет, сломанные веточки лечила, крапиву выкорчёвывала, и без меня она тоже, быть может… Почти пятнадцать километров по краю забора и несколько районов прошла пешком, чтобы добраться до дыры в заборе – точно напротив нее. Дыра в заборе – тоже тайна. Я дружу со смотрителями парка: узбеки, казахи – они все миниатюрного телосложения, национальный признак: «Другим дыра не по размеру, а нам с тобой как раз в пору, чтобы не ходить в обход километры до метро станции», – поведал один из них. Проникла в парк тогда в тайне. Яблоня цвела будто для меня одной – пышно, невероятно красочно… И только мы обнялись, а я прошептала в дупло желание, что так долго хотела сказать ей, как по парку поехала машина с мигалками. Стянула куртку цвета красного вина и долго крутилась в зелёной рубашке по ходу машины вокруг ствола, как в боевиках. Вылетела потом за ограду на адреналине, как герой оруэлловской антиутопии, и столкнулась с парочкой влюблённых: пряча улыбки, спрятались в кусты – до ближайшего дома было километра два через трассу, но мы любим наш парк и ходим вокруг забора, несмотря ни на что… Тем вечером за бокалом вина с грустью подумала: надо же, рискуя, отвоёвываю то, что некогда принадлежало по праву… А тем временем от забора паркого бассейна отъезжали иномарки, люди в форме охраняли их удовольствия – алигархам (новояз от «аллигатор») закон был не писан. Ни в пандемию, ни тем более сейчас.
Я стараюсь не читать новости. Но продолжаю разговаривать с деревьями и цветами. Прочла в романе «Глиф»: есть только две истинные книги – Писание и codex vivus – книга природы.
А под яблоней моей распустились тюльпаны. Каждую весну распускаются, хотя там не ухоженный газон, просто трава, сад, поле, никто специально их там среди крапивы не сажает.
– Гм, а ведь раньше тут были древние курганы и селища, потом деревни, а в советское время – даже писательские дачи, – говорит муж. – Что, если твои тюльпаны из старых-старых луковиц каждый год прорастают, а твою яблоню посадил какой-нибудь известный писатель прошлого века?
Я не знаю наверняка, но чувствую его душу в дереве и в себе. И буду искать слова…
28
Жара и ветра. Зелёное море шумит теперь под окном, когда просыпаюсь. Густой изумруд деревьев колышется на ветру, отражает солнечные блики, как настоящие волны.
Прогулка по лесу – как проживание каждой тропинки. Солнце сквозь листву вековых деревьев-исполинов. На развилке тропинок присаживаемся отдохнуть на огромный пень, этот дуб когда-то был волшебным деревом, как камфора, мудрый хранитель леса, наверное, помнит ещё дикие времена – до Москвы, когда городские районы до него не дотягивались. Но и у древних деревьев есть свой срок: время жить, время умирать.
Думаю о слоях времени, смотрю на годовые кольца старого дуба. И у мудрого дерева не все годы жизни были идеальными. Ровные круги только в центре пня, но чем дальше расходятся, чем старше дерево, тем больше изгибов, углов и трещин. Трещины – сквозь годы-кольца как линии судьбы и жизни. Наверное, только в детстве все идеально круглое, чем мудрее становишься, тем больше прогибаться под изменчивый мир приходится и труднее жить.
У деревьев есть кольца. У нас есть морщины. Деревья продолжают расти, даже когда стареют. В лесу питательные вещества, как правило, передаются от самых старых деревьев к самым молодым. У небольшого саженца, отрезанного от подземной сети леса, гораздо больше шансов погибнуть, чем у того, который уже является частью корневой системы. Люди – не растут с возрастом, но могут передать другим свой опыт и знания. Значит, душа растёт и развивается до последнего вздоха. Идентичность – портрет, который рисуем в течение жизни, узнаём себя в ней, как зеркале, но и она меняется со временем, будто день за днём создаёшь себя заново и – открываешь новый мир вокруг.
29
В Москве – цветочный фестиваль, и город будто соткан из цветов: живые стены, перила мостов, повсюду клумбы. Город-сад, невероятно красиво.
Камергерский переулок превратили в сочинский дендрарий: камелии, магнолии, средиземноморские сосны и пальмы – в узких кадках. Теперь и в столице звучит неумолчная песня Юга. Но выживут ли деревья до осени, или они, каждое со своей историей и душой, выставлены напоказ лишь на сезон? Видели ли вы раскидистые корни сосны, измеряли длину корней пальмы? Хочется верить, что на зиму деревья забирают в тропическую оранжерею. Но скорее всего к ним относятся потребительски, как ко всему в Москве.
Когда я сама работала в эпицентре мира потребления, в креативном агентстве, частенько обедала в кафе «Сено» в Камергерском. А теперь его переименовали в «Хлеб насущный», и я смотрю на него из-за столика летней, утопающей в цветах веранды итальянского кафе. Здесь нет бизнес-ланчей, зато есть просекко по тысяче рублей за бокал и яблочный штрудель. Смотрю на себя прошлую, как с другого берега времени. И сразу вспоминаются строки «Мастера тишины»:
«В дождь Камергерский вдруг напомнил улочку из «Унесенных призраками» Хаяо Миядзаки. И фонари зажглись, и люди разбежались кто-куда, и отражения витрин похожи на огни потусторонних маяков. И тишина! Все голоса и запахи, и звуки … – всё смыто, сметено, исчезло. Стена дождя и мягкий капель рокот. Неважно, что за шиворот течёт в пустом кафе, терзаемом ветрами. Важнее, что его нельзя покинуть, и все бессмысленные «куда-то срочно нужно» растворились…
Сидеть, курить и ни о чем не думать. Стать пленником стихии ненадолго.
Спасибо тебе, мастер тишины!»
Я любила тогда гулять под дождём, потому что можно поплакать вволю. Дождь смывает слёзы – и кажется, плачет вместе с тобой. Я – человек дождя, а творчество и есть насущный хлеб для нашей души.
Сегодня – солнце, и я тихо смахиваю слезу, оправдываясь перед официантами аллергией на цветы.
«Под небом пока голубым,
Есть город из золота и вины…»
Нет, я не смогу написать тебе об этом. Невозможно строчить письма в ноутбуке под бокал розового вина с цветочной веранды человеку, который теряет свет и связь по нескольку раз за день. По другую сторону огня, где воют сирены…
30
«Тополиная метель», «тропические ночи», «птица на солнце»… Заголовки новостей звучат как поэзия.
В парке снова тихий дымчатый день, как на взморье. Солнце в молоке и прохладный ветер. Блуждать в безлюдных аллеях яблоневого сада, сбежав от мессенджеров и новостей хоть ненадолго.
Мне не хватает параллельной реальности моих романов. Книга по мере писания задаёт вектор самой жизни, назначает ей цель и смысл. Упорядочивает время: внутренний ритм текста согласуя с внешним временем. Когда пишешь роман, целиком погрузившись в выдуманный мир, дни перемешиваются друг с другом в полном беспорядке, и целые недели, а то и месяцы, даже годы, подчиняются неровной поступи вдохновения. Счета остаются неоплаченными, имейлы и телефонные звонки – без ответа. У вымысла будто своё собственное время, своя собственная логика. Это и придает сил тебе, смысл – жизни.
«Если рассказывать историю правильно, пока она звучит, ты вырываешься из ловушки»[19].
Но книга, которую пишу сейчас не вымысел. Порой она переписывает меня саму. Обыденность вдруг обретает сюжет – и становится историей. Да, новая книга – это всегда новая жизнь. Важно то, от чего зависит жизнь, остальное можно отредактировать.
«Память – это сад. Нет и не может быть ничего удивительнее жизни. Кроме написанного человеком слова. Он не сомневался, что и весь окружающий его мир, и обитающие в нем люди существуют исключительно благодаря историям»[20].
Я думаю о том, что книга может стать утешением, даже в окопах второй мировой читали не патриотическую прозу, а романы Эмиля Золя о роскоши Парижа. Книга может стать и убежищем для автора, как с 1939-го по 1942-й «Игра в бисер» для Германа Гёссе.
Жизнь полна историй. Или, может, жизнь – это только истории.
31
В Столешникове тоже цветочный сад. Переулок будто ожил.
Всякий раз проходя по нему, вспоминаю весну 2022-го. Над головой в те годы – световая гирлянда из лампад и светильников, как звёздное небо писателя. И после февраля, когда все заграничные бренды из-за санкций ушли из «самого модного кластера» столицы, лампады перестали менять. Столешников опустел в мгновение ока. Безлюдье, холодный ветер в проёмах домов, заколоченные двери. И лампады гаснут одна за другой, до последней свечки, как при отпевании. Переулок Угасающих фонарей называла я тогда про себя Столешников, чувствуя, как тьма догоняет меня саму.
«Переулок Угасающих фонарей. Когда последний умрет, Квартал Теней отхватит себе от города еще один кусок. Музыканты заманивают в тенеты улиц… Кафе и памятники исчезают на глазах, остаются только углы домов с нечитаемыми ржавыми табличками. Рано или поздно они поглотят нас, станут нами». Я так и не смогла дописать «Сказки странного времени». Сюжет предполагает развитие: что будет дальше, что ждёт героев сказки в конце? Мне не легко представить конец, я даже о будущем предпочитаю не задумываться. Двадцатые приучили нас всех к коротким горизонтам планирования, пишут СМИ, максимум – месяц.
Мой горизонт упирается в сегодняшний вечер. На пороге лета.
[1] «1984». Джордж Оруэлл
[2] Марсель Пруст. Обретенное время
[3] «Чужое лицо». Кобо Абэ
[4] «Маленький принц». Антуан де Сент-Экзюпери
[5] «Фигуры памяти»
[6] Robert Miles
[7] «Танцуй так, как будто на тебя никто не смотрит». Марк Твен
[8] «Пробуждение внутреннего героя» Кэрол Пирсон.
[9] Тот самый Мюнхгаузен.
[10] Ф.М. Достоевский
[11] Осип Мандельштам
[12] Из книги «Поиск предназначения». Даты жизни: 27 сентября 1963 – 25 марта 2010.
[13] Персиваль Эверетт «Глиф»
[14] колючая проволока
[15] Анни Эрно
[16] Джон Шаар
[17] digital nomads – цифровые кочевники
[18] по одноимённому роману Трумена Капоте
[19] «Птичий город за облаками». Энтони Дорр
[20] «Чёрная книга». Орхан Памук
Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
