лирика

Апрель

Апрель

Бог – это перемены

 

 1

День газлайтинга называю про себя первое апреля. В этот день празднуют корпоративный день рождения в офисе, где мне пытались внушить, что все творческие люди сумасшедшие. Что ж, в чём-то они правы: нужно выйти за пределы листа, как в той головоломке, чтобы соединить тремя линиями четыре точки. Чтобы взлететь, придётся оторваться от земли, оттолкнуться от самого дна.
О газлайтинге я узнала из книги о психологическом насилии, мой первый серьёзный заказ. 1000 страниц терапии чужой боли с комментариями специалиста, которые я должна была превратить в бестселлер Эксмо. На гонорар я и купила свой Paradise – окно в мир и свободу жить там, где хочу – в вечной весне.
Странно, я никогда не любила месяц своего рождения – ни до болезни, ни после. Месяц, который вмещает все времена года: осенние листья, не сорванные зимой ветром с деревьев, и бурные ручьи, лёд на лужах синими ночами и жаркое солнце июля в полдень, снег на цветах сирени и первая гроза, и всё это окутано нежно-зелёной дымкой, как предчувствие. Месяц перемен.
Аптека, что дарила нашим улицам цвет волшебства, называется «Апрель». И всякий раз, проходя мимо в феврале, думаю: как много у нас дней впереди! А сегодня – апрель…
На пляже – лето. Камнепад – и скамья Сизифа затонула в море, метрах в двух уже от берега искрит на солнце чёрный кварц под водой. Это ж какой силой нужно обладать, чтобы зашвырнуть столь тяжёлый камень в море! Мне одной на берег его не вытащить…
Исчезли расслабленные улыбки знакомых официантов на набережной. «Сезон близко!»  – и морщинка тревоги пролегла меж бровей. И все торопятся, суетятся.
«Прости, малыш, никто не архитектор рая». Я могу заработать нам на зимовье у моря, но не в силах остановить или хотя бы задержать на пороге сезон.

2

Солнце в молоке, прохладный ветер – и (о, чудо!) пустой пляж. Саксофонист на набережной играет мелодию из кинофильма «Земля Санникова»: «Есть только миг между прошлым и будущим. Именно он называется жизнь».
Плюсы высокого сезона: живая музыка, все инструменты мира сливаются в единый гимн жизни. В феврале мы слушали одинокий голос флимбо, как небесные колокольчики, а сегодня: скрипка, джаз-бэнд, саксофонист…
Саксофон зачаровывает: я будто вижу, как звуковая волна струится и сияет в облаках. В 2022-м в этот день прилетели в Москву, в снегопад и сугробы. Никогда не забуду глаза собаки: ты куда меня привезла?! В первую зиму я сожалела, что не успела насладиться цветением вишни, а в этом году вишнёвые деревья отцвели ровно день в день.
Бес стоит у кромки воды и задумчиво вглядывается в морской горизонт. От красоты момента замирает сердце. Достаю телефон, фотографирую – и отправляю «открытку сбывшегося счастья» в будущее Москвы.

3

Мир меняется на глазах: никто не курит и не хохочет, не машет друг другу издалека. На пляже вглядываются не в морскую даль, а в экран смартфона: отпуск всего неделя, а дальше долги ипотек и кредитов.
По сравнению с зимними, сезонные люди агрессивны. С напряжёнными лицами таскают коляски. Постоянно ругаются и отвешивают детям подзатыльники, дети ревут.
На самом деле они злятся, потому что несчастны: пропаганда пользы для общества не даёт им понимания личной значимости, личного смысла бытия и места в мире.
«Нет ничего более морального, чем быть бесполезным», писал Альбер Камю. Смысл жизни в том, чтобы просто быть. Счастливым.

4

«Россияне должны мучиться и терпеть. Если у человека всё хорошо, то Бог забыл о нём», заявляет протоирей РПЦ в новостях Москва-24.
У меня сразу падает настроение… Он, как тот монах, что переписывал древние тексты и перепутал celebrate (празднуй, радуйся) c целибатом (сelibate).

Сидя на любимой скамье в Приморском парке, всё ещё думаю об этом.
– Можно с вами пообщаться? – подсаживается ко мне седовласый старик с тростью.
Никогда не отказываю людям преклонного возраста, а вдруг их больше некому выслушать?
– Какая красота вокруг, но никто не верит в Бога. Говорят, Большой взрыв создал Вселенную. Но если свинью взорвать, сосиски и шампуры с шашлыком не вылетят, нужны умелые руки повара. Если гору взорвать, камни сами собой не сложатся в замок, нужен ваятель. Совершенство не возникнет из хаоса само по себе, путём естественного отбора. Вы верите в это?
– Скорее, как Эйнштейн, уже знаю. Десять лет назад исцелить меня могло только чудо. И было явлено. Я живу.
– Да. Каждая маленькая жизнь – неповторимая нота в великом танце мира. И потому надо радоваться и благодарить за то, что дано. А они все ворчат, сетуют на жизнь, это несправедливо по отношению к Творцу. Воюют, убивают друг друга, мы вот с вами в очередную эпоху крестовых походов живём, и конца края человеческой неблагодарности Ему не видно. А наша обязанность Богу за мир – быть счастливыми в нём. Вы счастливы?
– Сейчас – да. И каждый миг испытываю благодарность за то, что жива. За то, что на столе свежие цветы и фрукты, которые дарит муж, за то, что вижу море…
– Оно у вас в глазах плещется! Поэтому и подошёл, очень открытое лицо у вас, светлое.
Я хотела выслушать старика, но впервые исповедуюсь сама… Как приняла крещение – осознанно, сама пошла в церковь в шестнадцать лет: первая в жизни травля, между всё принимающим детством и юностью, не прощающей ничего, с нечеловеческой какой-то жестокостью… Друзья родителей рассказывали о своём крещении за ужином, а меня всегда пускали посидеть со взрослыми на равных.
Иконка святой Маргариты и экскурсия от старушки по церкви Зареки: вот, икона Божьей матери, а вот Николай чудотворец, покровитель тех, кто в море. Слёзы и радость исповеди: я ведь редко кому о себе что-то личное рассказываю. Все хотят знать, как у меня дела, но никто не спросит, а что я чувствую…
– Своя тропа к Богу – самая верная. Мой вам совет: не выбирайте церковь, выбирайте Бога.
Внезапно вспоминаю подругу, уехавшую в Германию ещё в девяностых: она генетик по образованию, и там была лаборатория для её исследований. Живёт в маленьком городке, и вот уже много лет, православная, причащается в католической местной церкви, где её не только принимают, но и не требуют перейти в католичество.
– Помните, если двое в поле, то и я рядом третьим? Бог сотворил совершенный мир – и потому наделил нас свободой воли: выбирать между страданием и радостью бытия, между красотой и ненавистью.
На выходе из Приморского парка замечаю, что зацвела Бешорнерия. Раньше наблюдала за растением, думала, новые листья выпускает. А это – цветы! Крылатые, как алые ангелы… Бешорнерия – семейства агавовых. Сама агава раз в сто лет цветёт, а Бешорнерия первые цветы выпускает через 5-10 лет жизни, но потом цветёт каждый год. Благословил меня Приморский парк на четвёртой весне.

5

5 апреля 2020 года забрали из таксопитомника домой малыша. Обстоятельно обнюхал меня в машине (муж накануне нажарил мяса) и решил, что едет в рай. С тех пор учит меня главной заповеди – радости бытия.
Росли в post-covid мире, сужающемся на глазах: спецпропуска, прогулки на сто метров от дома, Москва, будто приснившийся город-призрак, а Средиземноморье – как далёкая галактика. И всю весну наблюдаю, как расширяются границы мира щенка: выползли из тёмной коробки и побежали исследовать большой яркий и шумный дом, скоро можно будет ступить на зелёную травку во дворе, а сколько вокруг таинственных запахов! Детство тем и прекрасно: каждый день открытие. Смотрю на него и вспоминаю, что и творчество тоже способно расширять границы восприятия мира. В ту весну много пишу, в стол, в дневник, но пишу…
Открыли парки в Москве – и люди кинулись играть в футбол, волейбол, баскетбол… на площадках. А у Беса появилась Мечта. Настоящую мечту легко отличить от чужой, навязанной: это полёт и трепет, будто всё твое существо устремилось вслед за мячом. Помню, как создавала агентство: подскакивала в полшестого утра без будильника с мыслью «ещё сайт не готов, ау же пришли первые клиенты!», как красила акварелью алые паруса парусника-талисмана по имени «Счастливый», как танцевала под декабрьским дождём… незабываемые ощущения полноты бытия.
А Бесу нужен Мяч. И не маленький для щенков из PetShop, чтобы в пасть влезал – так частенько Вселенная поступала со мной: давала ровно по размеру, чем обрекала на разочарование не только в мечтах, но и в себе.
Неплохо было бы сперва подстричь когти, а Мяч отдать в утешение. Но и это тоже я испытала на своей шкуре – и избавила малыша от тупой установки: мечту надо выстрадать. Поэтому когти мы так и не подстригли, стачивали об асфальт игровых площадок.
Мяч купили в спортивном магазине – футбольный. Придя домой, сразу хотела вручить, но… наткнулась в прихожей на описанный тапочек. Переждала по методу Вселенной: таксёныш ещё решит, что будет получать всякий раз по мячу за свои непотребства, так никаких тапочек не напасёшься. Мяч спрятала до вечера, в парке он снова понёсся к площадке волейболистов, а я ощутила укор совести, может, лучше сразу было отдать?
После прогулки началось: помой продукты, накорми голодных ужином… – не до мяча. Совсем уже поздно спохватилась – и изобразила ровно то, что он в парке видит: стукнула мячиком в пол. Но на маленькой кухне мяч отскочил с грохотом от пола, ударился в стену, столкнулся с Бесом. Тот, бедный, взвыл и спрятался под диван…
Сидели потом вдвоём у ночного окна. И расстроенная «вселенная» утешала своего подопечного: «И фиг с ней, с Мечтой, боишься – выбросим, у нас и без мяча полно радостей в жизни: плюшевый заяц, одуваны в парке, хрустики…»
Мяч положили на «мусорное» место под дверью, чтобы не забыть выбросить – и пошли спать. Утром, вернувшись с прогулки, застали мужа, катающего мяч по прихожей в одиночестве. И началось… «Бес, ты что Марадоной был в прошлой жизни?»
Малыш теперь заправский футболист, однажды даже баскетбольный – недостижимых для него размеров – мяч угнать умудрился с игровой площадки, чем привёл всех в восторг: «Такса, подавай!»

…Когда-то записала эту историю затем, чтобы помнить, как трудно на самом деле вселенной исполнять наши мечты: вечно что-нибудь насущное да мешает. Но какой бы великой мечта ни была, до неё всегда можно дотянуться, если она действительно твоя.
Теперь шутим в семье: в мире столько круглого, всегда повод для радости найдётся. Мячики, воздушные шарики. Однажды Бес накинулся аж на сковороду в магазине: блестящая и круглая, по размеру превосходит все мячики-шарики…
Интересно, существует ли измеритель восторга?
Засыпая вдвоём, обволакиваю-окружаю собой, как в позе зародыша в матери, и шепчу в нежное плюшевое ушко: «Ты засыпаешь на Земле – самом огромном шаре в своей жизни, и пусть он летит в необъятной ледяной пустоте космоса, но ты даже представить себе не можешь размеры этого шара».
«Как бы всё ни повернулось в её жизни, она хотела, чтобы в ней была собака»[1].

6

Первый читатель, для которого ты и сама играешь роль Музы – это… как Данте и Беатриче. Брак, заключённый на небесах.
«Я смотрю на облака и за ними вижу тебя, хотя я даже не знаю, как ты выглядишь. Спасибо за дар видеть небо в акварели, спасибо за дар придумать тебя»[2].
Чувствую себя Патти Смит, писавшей Роберту: «У моря, где Бог разлит везде, я увижу небо, нарисованное тобой. Рафаэлевские облака цвета раненой розы. Я научилась смотреть на мир сквозь тебя»[3]
Цитата из книжного шкафа – как открытка из далёкого довоенного прошлого, дополненная уже в Москве. Ты тоже многому меня научил.
Когда-то давно, аж пятнадцать лет назад, целая жизнь … писал отзыв на мой первый роман: «Голые люди, как избитые идеи, все одинаковы, неразличимы, плоски…, но наряди их в нелепые рюши, нанизь на палец фамильное кольцо – серебро с бирюзой, вонзи в волосы черепаховый гребень – и они обретут суть, а значит, и время. Все эти пыльные кремовые занавески на окнах, подгнившие вишни на столе, кляксы в тетрадке… и делают их живыми, помещают в нутро времени, в историю».
Так просто – и невероятно красиво. Смотри во все глаза – но не пиши, а записывай жизнь. Родной язык определяет сознание: то, как мы видим мир вокруг. Поэтому и дилемму «уехать нельзя остаться» 2022-го я не решала, а училась справляться с действительностью день за днём.
Сегодня – 6 апреля, твой день рождения. В 2009-м мы праздновали его в Ялте, тогда ещё украинской. На прощание подарил мне букет лаванды – символ Крыма. Сухостой – не цветы, лишь остановленное время цветения, замерший навсегда образ. Будто в букетах уже тогда продавали воспоминания о несбывшейся жизни. Из твоей открытки «счастливы мы только на бумаге» и веточки лаванды я сделала коллаж, он и сейчас висит над рабочим столом.
«Я тебя никогда не увижу, я всегда буду видеть тебя»[4].

7

Сегодня встретила человека будущего. Поколение альфа, пишут СМИ, первые дети мира технологий: родились и росли в мире изоляции, но именно они способны невидимой нитью объединить наши миры, разорванные на части. В современных романах их называют Мирайдзин[5]. Дети, что отстаивают правду свободы человечества вопреки «прав и свобод» разногласий его рас, национальностей, идеологий, меньшинств…
Нарратив, как всегда, разворачивается у кромки воды. Бес закапывал секретики, я смотрела на облака. На пляж пришла семья, сели рядом: тут же погрузились в смартфоны, но один из – самый младший – воспользовавшись моментом, отправился на поиск булыжников. С тоской думаю: сейчас начнёт убивать море!..
А он носит и носит тяжёлые камни, складывает рядом на берегу. Тем временем море всё ближе и ближе, прилив, нас уже захлёстывает волной. И тут светловолосый мальчуган начинает… строить. Дамбу и волнорезы на берегу, два ряда укреплений, которые задерживают волны. Я так увлекаюсь, наблюдая за ним, что незаметно мы остаёмся на построенном им острове втроём: мальчик, я и моя собака. Остальную часть пляжа захватывает море. Его семья давно вжалась в стену, механически отодвигаясь от прилива, не замечая волн, не отрываясь от экранов телефонов, в привычном, наверное, ожидании юного архитектора.

«Никто не остров,
цельный в себе;
каждый
лишь камешек материка,
тверди частица;
…ибо
внедрён в человечество»[6]

– всплывают в памяти строчки Джона Донна.

Вспоминаю: «любая власть – как штормовая волна, которая несётся прямо на тебя, неотвратимая абстрактная разрушительная сила». И мальчик становится воплощением идеи о вечном ваятеле вопреки хаосу: и стихии, и воле людей. Воле, к нему непричастной, но той, которую он в состоянии изменить. Пусть на полчаса-час, но и этого бывает достаточно, чтобы уверовать в будущее. Я верю в поколение бесконечности.

8

«Я из США, хочу издать в России свои мемуары, можете помочь?» – читаю письмо по электронной почте.
Могу. В агентстве я постоянно работаю с рукописями русских эмигрантов. Кто-то уехал в девяностые – за карьерой или замуж. Кто-то бежит сейчас. Но язык, согласно Витгенштейну, и есть контекст нашего мира, даже переселившись, мы воспринимаем новый мир через призму усвоенного менталитета. Эмигрантская проза ТАМ не востребована: никому не интересно читать о преодолении чужаками знакомых с детства улиц и площадей. Зато здесь её читают, как инструкцию «увидеть Париж – и умереть выжить в чужой реальности». В «бушующем» мире они создают свои острова: авторы из штатов пишут о русской диаспоре, но Америка и есть страна эмигрантов, сложнее тем, кто внутри Германии или Франции создаёт «русский мир» и ходит друг к другу в гости, или на Кипре открывает сеть магазинов, где продают борщи и селёдку под шубой… Это как сон внутри сна. Русская матрёшка. Эмиграция запечатана в границах языка, восприятия мира – эмпатии и понимания. Там даже жесты и взгляды – иначе. А слова уж точно, как далёкие волны – вечно обречены возвращаться к родным берегам.
Пишу ответ и внезапно вспоминаю опыт работы в редколлегии немецкого издательства и литературного журнала «Зарубежные задворки». Ещё в 2012-м главред, Евгения Жмурко, писала мне: «У писателя должна быть гражданская позиция!» Но мне и сейчас кажется, что литература – это искусство, а значит, оно – про общечеловеческие ценности и за наш общий сад на Земле. Нельзя делить ни чувства, ни землю. Евгения умерла в 2020-м, во времена некрологов пандемии, а не войны. Многие пишут в сети о самых близких: хорошо, что не дожил, принять современную действительность не каждому дано. Она бы не перенесла, увидев логотип издательства о любви в сегодняшнем контексте: «Za-Za». Но, говорят, Бог вовремя прибирает праведников…

В Москве и Берлине сейчас идут две параллельные друг другу выставки современной русской литературы. Соцсети бурлят, битва всевозможных лагерей «правд и свобод», игры престолов и дележи смыслов. И все готовы вцепиться друг другу в глотку. Намертво. Утешает всё же, что лучшие пацифистские книги вышли в России. Антиутопии: «Кадавры» – метафора из безмолвных застывших слёз по погибшим детям, и «Двести третий день зимы» – всё о том же нескончаемом феврале. Мы, дети безвременья, не напишем так. Не сможем. Мы потерянное поколение Х, а они – смелые и ответственные за будущее планеты, будто вылеплены из другой плоти. И это не может не утешать.

«Третий путь? Он существует…», – нагадала на первой строчке своего последнего романа по сожжённой дороге 2019-го года. Что ж, буду учиться новому языку – у ветра, цветов и моря. Кто-то же должен хранить равновесие. Наблюдать за людьми и миром скрытой камерой, нет, не Бога – всего лишь влюблённого. И если меня спросят – отвечу: моя книга – о правде красоты и о свободе единения, потому что в своих мечтах мы все одинаковы: рассветы и звездопады, надёжное плечо рядом и тепло руки, детский смех и собачий лай, прогулки вдоль моря и по лесным тропинкам, свежий ветер и солнце по краю ресниц… На самом деле мы все мечтаем, чтобы никогда не увяли наши цветы.

 9

Всего лишь апрель… Мировые СМИ на разные голоса и акценты смакуют словосочетание: «Снег в Москве! В Москве выпал снег на первоцветы!!! Наказание свыше»…
А что вы скажете о южном курорте, месяцами живущим между снегом и летом, где температура в течение недели меняется на 10-15 градусов, то вверх, то вниз? Хорошо, что до фланеров никому нет дела.
В горах лавины, десятки пропавших без вести. На побережье – шторма и дожди.

Вылезаю на крышу покурить. И тут на меня сваливается семья из квартиры рядом: крыша Карлсона у нас проходная, тишь была зимой, в апреле заселяются. Прямо Крыша Мира теперь – и только мы с ним наоборот ждём конца снежного апокалипсиса в горах.
– И нас с гор лавиной скинуло на побережье, – смеются, прибывая и прибывая, люди на крыше.
Из двоих сыновей женщины, возникшей из темноты чудо-кедра со словами: «а чего одна сидишь?» младший спрашивает «чем занимаетесь, чтобы в Сочи зимовать?»
(так друзья-официанты на набережной интересуются, мол, зимуете месяцами, а ни разу не зашли в наш ресторан… Так потому и зимуем, что сами себе готовим, парируем в ответ. Живём не впроголодь, но по мудрости Омара Хайяма[7].

– Литературой[8], – отвечаю и опять с тоской думаю о молчании внутренней эмиграции.
– А что, кто-то ещё читает книги? – удивляется он.
– Я – читаю, – подходит старший.
– И я, – мама.
– И я… И я… И я…

Собираются, наращивая круги новых и таких знакомых смыслов. Теплее, ещё теплее. Как же мне порой остро не хватает людей! Чтобы вот так – не мимо пройти, перекинувшись парой слов, а просидеть почти до рассвета под проливным дождём…

Как в той песне, что поют уличные музыканты у Морпорта: «Выкинуть хлам из дома и старых собрать друзей»[9]. И небо – такое невероятно близкое, будто стекает вместе с дождём и смехом в ладони. Когда никто не остров…

10

«Море никогда не обманывает наших ожиданий», – звучит из динамиков реклама близ волнореза, откуда собираюсь закинуть послание в штормовую волну. Настоящее – рукописное – письмо в бутылке. Первые послания королеве Елизавете доверял морю Христофор Колумб, а недавнее выловленное датируется концом 60-х прошлого века: канадское министерство DFO Maritimes использовало бутылки с посланием о вознаграждении для нашедшего с целью отслеживания поверхностных течений: кто и где нашёл. Загадочная морская стихия: в 1961-м году человек летит в Космос, а подводные течения всё ещё изучают посредством бутылок…
«Любой из нас хотя бы однажды искупался в море. Сеть и есть море, но не воды – энергии, и все слова эмоционально заряжены. Людей, ни разу не бросивших бутылку с посланием в сеть, не существует в современном мире. А бутылку из воды почему-то вылавливает всегда тот, кому адресовано или кого касается запечатанное в ней послание. Сеть сохранит резервные копии, даже если само послание удалили.
Записки на зеркалах миров:
«Я тебя ищу…
…А что ищешь ты?»[10]

Стеклянная колба с запиской внутри: «Ты не одинок, пока получаешь письма» и web-адресом моего творческого блога на Маяке.
Хочу попробовать найти родственную душу по старинке: уловом из моря, а не из сети. Преодолеть проклятие острова, о котором так много фильмов рисует Миядзаки и так долго поёт Бьорк.

Всматриваюсь в море как в зеркало. Так Бодлер пишет в «Моём обнажённом сердце»:
 «Человек и море оба равно загадочны, беспокойны и пребывают в вечной битве. Море даёт человеку представление о Бесконечном, о сверхчувственном, об Идеале. Почему вид моря доставляет нам такое бесконечное и неизбывное удовольствие? Потому что море наводит на мысли о необъятности и движении. Шесть-семь лье кажется человеку лучом бесконечности. Вот она, бесконечность, пусть и в миниатюре. Что за беда, коль скоро этого довольно, чтобы намекнуть на идею полной бесконечности».

…Над головой пролетает птичий клин, следом ещё один. Птицы возвращаются на север, нам тоже пора домой. Но впереди ещё горы-горы.
«Горы наши, – шутят местные, – молодые ещё, невоспитанные, резвые, мечутся туда-сюда, вот тебе и землетрясения-лавины. Приезжайте через две-три тысячи лет, будет поспокойнее».

 

11

Фотография или открытка из рая: ванная комната с окном на заснеженные горы, розовая пена, как лепестки сакуры, горят свечи, дымится чашка с кофе, раскрытая книга. Реальность: вода остывает, свечи коптят, снег валит и валит, скрывая горизонт…
Перечитываю абсурдистскую (и бесконечно любимую) сказку Шейна Джонса «Остаёмся зимовать», где горожане пытаются победить Февраль, заливая улицы кипятком из тысячи вёдер: «Я хотел написать тебе историю о магии. Я хотел, чтобы кролики появлялись из шляп. Я хотел, чтобы воздушные шары поднимали тебя в небо. А обернулось всё грустью, войной, разбитым сердцем. Ты этого так и не увидела, но внутри меня сад».
Шёл 1143-й день бесконечной зимы… А снег всё кружился и падал. «Нет ничего хуже снега, зима пожирает время», – писала когда-то в стихах, так бабушка моя говорила «лишь бы не было войны».
В горах нежные цветы сакуры, вишни, миндаля… замурованы заживо в ледяных капсулах. Вспоминаю ледяные дожди в Москве. Чарующая – и смертельная красота пленников застеколья…
И хочется разбить окно, чтобы уже настоящая – никем непобедимая – весна!

Под утро во сне приходят первые за эпоху молчания стихи:

«А когда станет трудно,
просто представь
себе раннее утро
– и пока не пора вставать,
бежать, догонять и лгать…
Закутайся поуютнее
и попробуй всем, кого любишь,
новый день намечтать.
Из-под ресниц сразу в явь
– и он сбудется
шаг за шагом, за шагом – шаг».
Король Поэтов Дмитрий Воденников в интервью после десятилетнего молчания сказал: «Мои стихи ушли от меня, потому что я стал им неинтересен».
Неужели и я так скучно живу? Пусть уже возвращаются, хотя бы во сне…

12

Санчес, брат мужа, родился в День космонавтики – и мечтал стать сноубордистом, парашютистом, байкером, сёрфером… мечтал объездить весь мир. А теперь у него жена, двое сыновей, гигантская чёрная машина, по безопасности не уступающая катафалку, и ездит он до родственников жены в Анапу и обратно из года в год. Но главное – он счастлив.
Его судьба мне всегда напоминала кинофильм Вонга Кар-Вая «Мои черничные ночи»: не важно, как далеко ты уедешь, важно, кто ждёт тебя на другой стороне.
… А на мой день рождения, ровно через неделю, он пришлёт мне пожелание, повторяемое из года в год: «творческих успехов»…

13

Пишут, сегодня международный день рок-н-ролла. А ещё – стену Цоя на Московском Арбате закрасили «ликом» недавно откинувшегося рэпера Паши Техника. Раньше у нас было «Перемен!», а теперь «Ты устал, отдохни…» Цой при жизни стал легендой, а в день смерти рэпера – самый частый вопрос в Google был «Кто такой Техник?». Смена эпох…
Вспомнилось вдруг, как в пандемийном июне в моём дворе ко дню рождения Экзюпери на белой стене трансформаторной будки родилась граффити-картина: Лис на фоне звёздного неба и цитата из «Маленького Принца»: «Хотел бы я знать, зачем звёзды светятся? Наверное, затем, чтобы каждый смог отыскать свою». Смотрела – и представляла: хрупкая девушка на рассвете, пока город спит, докрашивает баллончиком краешек неба, подрисовывает кистью блики звёзд и надписи, закусывает губу, закалывает в волосы, собранные в «конский хвост», кисть, как стрелу в колчан, отступает на пару шагов, любуется, вдыхает свет алого утра… И как блаженно ей спится в это утро, которое кому-то точно подарит надежду, а быть может, и настоящую путеводную звезду Мечты, россыпи желаний!
Потом граффити закрасили – и теперь там красуется танк. С одной звездой.

14

Осознать степень своей свободы – значит погрузиться в то, что Хайдеггер и Кьеркегор называли «тревогой» (angst). Это не страх перед чем-то конкретным, а всепроникающий экзистенциальный ужас. Сартр заимствует у Кьеркегора образ головокружения: если я подхожу к краю обрыва, то испытываю тошнотворную неотвратимость, что могу, необъяснимо и бессознательно, броситься вниз. И чем больше у меня свободы, тем сильнее эта тревога. Или проще: «Человек обречён быть свободным» …
Всю жизнь считала, что моя акрофобия, чуть ли не врождённая, но с годами набирающая обороты, – это и есть первобытный животный страх смерти.
И только в горах возникает новое ощущение высоты – как абсолютной безопасности, когда сама управляю собой и ситуацией. Будто крылья вырастают. Чувствую себя неуязвимой: здесь с тобой ничего страшного никогда не случится. В горах я полностью исцеляюсь от панических атак. В городах не могу выйти ни на крышу Moscow City, ни Большой или Троицкий мост пешком пересечь, беру такси, чтобы не чувствовать эту боль, выворачивающую изнутри…
Сегодня поняла: на подвесном мосту в горах я одна посередине, сама контролирую своё тело и ситуацию. По подвесным мостам ходят в одиночку, чтобы не раскачивать мост. А в городах у тебя за плечом всегда кто-то стоит… или несётся на самокате, готовый скинуть в пропасть. В городах непроизвольно включается песня НАУ: «ты боишься открытых окон и верхних этажей… где твои крылья, которые нравились мне?»
Людей я боюсь, а не высоты. Тех, кто стоит за плечами и дышит в затылок. Жадных рук, тянущихся к тебе, когда подошла к самому краю. Готовых низвергнуть, готовых идти к успеху по трупам.
Но сама я буду поддерживать остальных – с «невидимыми крыльями», раз за разом повторяя «ничего не бойся, я с тобой». И в конце концов мы победим. Ни одна свеча не горит до рассвета, но от неё всегда можно зажечь другую, следующую… И в жизни, и в творчестве.

15

Есть такое местечко в горах Кавказа под названием «На краю земли» в Солохаул. И одноимённый роман о нашем поколении X, правда, я предпочитаю называть нас поколением бесконечности. Мы – последнее невинное поколение, взрослевшее без сети, но ставшее первопроходцами цифрового фриланса, сбежавшее из офисов. Бунтари с мечтой о своём кафе на краю света. О безграничной свободе и счастье жить без сожалений.
Над горами можно летать: подвешивают на тросах – и вперёд! Невозможно снять свободный полёт над ущельем и когда стоишь в джипе без крыши на полной скорости, а навстречу летят горы и облака… Невозможно передать ни словами, ни кадрами это ощущение полёта и то, что живёшь прямо здесь и сейчас, там, где хочешь быть. Можно лишь запомнить это состояние проживания мечты навсегда.
Свобода – это не испытывать страх, думаю я. Но любой живой всегда, пока жив, будет чего-то бояться. И не важно – высоты или падения. Значит, на земле нет абсолютной свободы, она принадлежит мёртвым. Но я хочу жить и писать! И остаться здесь навсегда. На краю земли. Над миром, полным горя и новостей. Если нельзя сжить войну со свету, то нужно уничтожить её хотя бы внутри себя.
Облака обнимают меня – и текут сквозь, за горизонт. В горах даже время ощущается как-то иначе. Я смотрю вдаль и сжимаю в руке талисман: листик лириоденрона, покрытый бронзой. Поэтический символ Сочи. Деревья с листьями-птицами похожи на меня саму: я умею летать над миром, но слишком крепко вросла в эту землю корнями.

16

Мы все ждём Пасхального перемирия. Но на самом деле каждое сердце на земле ждёт мира. Мир не меняется, он амбивалентен, а человек всегда вынужден выбирать меньшее из двух зол. По статистике за 5000 лет человеческой истории только 292 года на Земле не было войн, а в конце прошлого века – всего 26 дней. И за каждую ты как человек – в ответе? Ты пишешь стихи, а где-то гибнут люди?..
Маленькая кофейня высоко-высоко в горах. Уютная терраса на несколько столиков, а у стены на цепь подвешено плюшевое красное яйцо-гамак. Как маленькая Вселенная. Усаживаюсь в яйцо-вселенную, покачиваясь, пить кофе с видом на вершины, окутанные попеременно то грозными облаками и туманами, то ярко-сиреневой глицинией, то нежной зеленью. На завтрак мне опять выпало яйцо с двойным желтком – бабушка предсказывала, к исполнению желаний. Вряд ли одно яйцо, пусть и с волшебным двойным желтком, изменит ход истории. Но – загадываю. И желаю тебе, мой Данте, – тишины. Вот той самой, парящей в горах.
Я снова хочу остановить мгновение – и задумываюсь, почему так часто мысленно возвращаюсь к этой невозможной мечте. Говорят, накануне апокалипсиса время ускоряется, и всё больше людей вокруг сетуют «ах, как время летит», примета? Или мы просто стареем и пытаемся пожить напоследок своих дней, а мир идёт своим чередом?
Что это за желание остановить время? Продлить ощущение? Запечатлеть момент? Почему я хочу, чтобы это длилось дольше, чем оно будет длиться? И почему не хочу мириться с эволюцией и сутью мироздания – всё приходит и всё уходит, чтобы затем начаться вновь? Ты не оставишь никакого наследия на земле – и не заберёшь с собой ни закаты над морем, ни рассветы в горах. Жизнь – движение.

«Ты изменяешь всё, к чему прикасаешься.
Всё, что прикасается к тебе, изменяет тебя.
Единственная прочная истина – это перемены.
Бог – это перемены»[11].

Тогда душа – это смирение, с тем, что рано или поздно придётся спуститься в мир и начать раскручивать его бесконечное колесо, как бы ни хотелось навечно застыть в яйце вселенной накануне рождения, «высоко над печальными днями»

… Ночью мне снится сон: я иду через площадь, где Эвелина зажигает маленькие круглые свечи, одну за другой, чтобы осветить её всю. Её добрые песни и правда способны дарить свет всему миру. А я несу метровый поднос с новой упаковкой очередных восковых кругляшек… и никак не могу донести. Проснулась, как от толчка, и подумала – пора домой, за работу, к писательскому столу.
Кафкианская знаменитая фраза из дневника «литература с перерывами на отчаяние» перекликается с откровениями Мураками: «Я не люблю писать, но я хочу писать. Не важно, насколько обыденным может показаться какое-то действие, продолжайте достаточно долго, и оно станет созерцательным, даже медитативным актом. Это станет вашим естественным способом проживания мира».
Альпинисты не выбирают самый простой путь к вершине горы, он может быть опасен и несовместим с жизнью; они выбирают сложный маршрут, который могут преодолеть, потому что ценят вызов, рост и плоды своих усилий. И само преодоление становится для них наградой.

17

Лириды – первый звездопад в году. В горах звёзды ближе.
Вспоминается изречение Эзры Паунда: «поэзия – это новость, которая остаётся новостью». Она будто горячая линия для чувств, которые проживаешь здесь и сейчас, независимо от века, в котором написаны строки, пульсирующие в проводах твоей памяти.
Три слова: лирика, лириды, лириодендрон…
В английском языке слово «шедевр» (masterpiece) переводится как «частица души мастера». А наша душа – это ребёнок, разучивающий новые слова, которые открывают мир, называя по именам. Может, поэтому мы так боимся показывать «взрослым, серьёзным дядям» результаты нашего труда? А вдруг объявят наш нежный цветок сорняком и растопчут? Или оставят неназванной нашу звезду?
Я отказываюсь от авторитетов и на вопрос «Зачем?», упорно отвечаю: всё, что мы делаем, важно для нас самих – чтобы испытать первозданную радость творчества. Творить, как и любить – самоценное чувство. Необязательно быть гением, но нельзя останавливать нечто, что просится на бумагу. Ты создаешь культурный контекст времени, вдохновляешь кого-то, служишь спичкой, от которой разгорится пламя – пусть и чужое.
Мне нравится фраза из статьи Яна Шерстада«Все наиболее важные романы имеют один явный недостаток – они неидеальны». Хотелось бы перефразировать: они не завершены, несовершенны, когда герои продолжают жить за пределами рукописи. Как не может быть идеален и совершенен живой, потому что жизнь есть путь, рост, развитие.
И наш внутренний ребёнок должен расти, но для этого нужно разрешить себе игру воображения, выпустить его на волю из плена чужих суждений и осуждений. Не получится создать шедевр по плану – лишь по наитию.
Когда на меня давят и без конца учат, как и что мне писать, я вступаю в мёртвую зону творческого кризиса. И единственная тропинка на волю убегает в поля воображения. Я просто играю сама с собой, как мой пёс мячиком.
В психологии есть понятие арт-терапия. Здесь подойдёт любая: писать акварели или хайку левой рукой, если правша, вязать или связывать запахи в новый собственный аромат, который всю жизнь искала у парфюмеров, но вдруг подумала, а что, если самой?… – словом, всё, чего никогда не делала раньше. И мне нравится, как это обостряет мое восприятие мира вокруг – он становится высоким и чистым, как апрельское небо.

18

Горы, увитые глицинией, поцелуи предрассветного неба: сизо-сиреневые, как голубиные крылья. Россыпи подснежников под ногами: невероятно нежные. Цвет моего апреля.
Проезжаем сочинские тоннели желаний. Легенда родилась на старой дороге на Красную Поляну: «Задержи дыхание, если продержишься – сбудется, вернёшься!»
Я уже могу, наверное, побить рекорд по фридайвингу. На новой дороге продержалась их все – чтобы вернуться. Ещё и ещё раз, пока сбывается жизнь.
Как-то пошутила по поводу ссылки Лермонтова на Кавказ: представляешь, после унылого слякотного Петербурга открываешь глаза, а за окнами – солнце гор, хочу такую ссылку.
– Лермонтов твой юмор не оценил бы, – исторично заметил муж.

А я вспоминаю историю:
В наш бревенчатый коттедж «Ветер перемен» под старой канатной дорогой, где провели медовый месяц, теперь водят экскурсии: «здесь почивала знать прошлого века» … Не знаю, какая мы «знать», но когда бронировала его в 2004-м, это был сарай с двухэтажными кроватями для компании горнолыжников.
– Зачем нам двухэтажная кровать на медовый месяц?
– Незачем. Но – название! Вслушайся: Ветер перемен!
– Тогда берём…
Есть и несбывшееся у нас двоих: башня на горе Ахун, самая низкая из всех вершин. Муж считает, что непременно нужно оставлять хотя бы один незакрытый гештальт – место, где ещё не были, чтобы вернуться.
Годы юности: сиреневый туман над изумрудными холмами, почти рассвет – и голос за спиной: «Ты стоишь в проёме окна в белой полупрозрачной рубашке – и этот кадр я не забуду никогда». Будто впервые увидела себя глазами другого.
И мою скалу Прометея, вычислила её тогда случайно по старым картам, пока писала роман «Проникновение», а теперь она – туристический объект. Когда-то мне говорили, что кольца из полуразрушенной стены на склоне замшелых гор – это тюремные, много, мол, было тюрем на Кавказе, но я настаивала, что кольца эти из древности. Кольца Прометея. В конце концов все поверили, и теперь это место на Орлиных скалах предназначено для обетов любви и верности. Даже памятник Прометею отлили из бронзы.

19

В этом году Пасха выпала на мой День рождения, как в далёком 2009-м, когда писала первый роман «Белый город». Закат над морем чуть поспешил – в 19-09. Я родилась в девятнадцатом часу, девятнадцатого числа, жаль, что месяца такого не существует, и с годом я опоздала, а то совершенный бы палиндром получился.  В нумерологии 19 (или 1 в сумме) – цифра первопроходцев.
Но главное теперь этот день – мой. Раньше, в офисах, вскакивала по будильнику и неслась за масляно-кремовыми тортами, от которых с души воротило, чтобы ублажить коллег, выслушивая их пожелания «здоровья» с интонацией «сдохни»… Потом поумнела – и научилась брать отпуск или отгул. Отправляться в свой единственный день в году, как в кругосветное плавание, пусть и по знакомому городу, но позволяя улицам и переулкам вести меня. Каникулы ангела на Земле, когда приключения и открытия ждут за каждым поворотом. Следую за потоком нахлынувших вдруг эмоций – или всплывающих из глубины воспоминаний, будто по руслу невидимых рек или ароматов. Чувствую себя такой живой! Бесконечной. В день, который принадлежит только тебе, и только ты сама в этот день устанавливаешь свои правила.

Хроника лучших дней рождений:

Все детские – родители умели ценить моих друзей и устраивать праздники в нашей уютной двухкомнатной квартирке на четвёртом этаже, даже если дети скакали по квартире, как необузданные звери…

2003 – первые взрослые дни рождения в Москве, на 25-летие ко мне приезжала мама – и мы бродили с ней за ручку по цветущим паркам и хохотали, как две несовершеннолетние девчонки.

Мой последний ДР, начинающийся с двойки, на скале над морем в голубой лагуне на Мальте.

33, возраст Христа – прилетев из Венеции, которая ощущалась самым прекрасным сном, совершаю мёртвую петлю на ЯК-52. Небо – в подарок.

41, первый после года «без праздника», в Хорватии на маленьком островке Бол: какая изумрудная там была вода и белоснежный песок, как на открытках земного рая.

«А ещё 19 апреля – это всемирный день подснежника», – пишет в поздравлении старинная близкая подруга Катя, именно её рецензия украсила обложку издания моего первого романа.

Подснежник?.. Возможно, это и есть ключевое слово в поиске моей идентичности. Подснежники нежные, но очень сильные, пробиваются сквозь снег. Это и обо мне: сверхчувствительная, но сквозь миллионы «нет» продолжаю жить, писать, работать… К тому же родилась и выросла я на севере.

 

20

…Последний в этом году день у моря. Нам вернули февраль. Облака спускаются с гор в море, пробегая город насквозь. Танец цапли по кромке тумана. Фата Моргана…
Лавровишня почти отцвела по всему побережью, и даже в моём блокноте её аромат победила мимоза. Когда-то мне обещали смешать аромат лавровишни в лавке «Разлив духов»: именно так – не в розлив, а целое море, разлив. «Вы восьмая уже с веточкой». В этом году нет ни лавки духов обещаний, ни моего любимого кафе «Атлас», где, глядя на атлас волн, писала первые черноморские строки в блокнот с крылатым единорогом.
«Время бежит за мной по пятам и тоненькой щёточкой заметает следы. Многие улицы, дворики, площади… стёрты с городских и дорожных карт. Неизбывное состояние скорби: деревья рубят, дома сносят, города и лица меняются, чувства-мысли проходят»[12].
Сворачиваем от Морпорта к реке – там, на перекрёстке, две вывески друг над другом: бара «Пинта» и агентства недвижимости «Лето». Так и хочется сказать: налейте мне пинту лета, которую никогда не допить до конца.
Однажды попросила мужа, когда перебегали проспект на неработающем светофоре: подожди на краю перекрёстка. Он засмеялся, мол, оксюморон.
– Но прекрасное же название для моей книги – на краю перекрёстка?
– Слишком много краёв…
В 2014-м, чтобы выжить, я переименовала главу романа «Фигуры памяти» из «Западня» в «Перекрёстки» – и в мою жизнь сошли ангелы-спасители: обычные люди, которые появлялись лишь затем, чтобы помочь, а потом исчезали, будто их и не было вовсе. Я так и не смогла их отыскать. Ангелов, наверное, не благодарят, но именно так работает магия слова.
«Не бойтесь расставаний. Прощаться необходимо, чтобы можно было встретиться снова», – из книги «Иллюзии» Ричарда Баха. 

21

Аэропорт, дождь, осыпающиеся лепестки сакуры в след… В моём городе счастья – единственный аэропорт в мире, где есть внутренний дворик-сад, куда можно выйти покурить перед посадкой на борт – и оглянуться на облака. Лепесток облетающей сакуры – в блокнот между веточкой лавровишни и мимозы. Она даже не попытается победить их ароматы…

…Пока зимовали в Сочи, в московском подъезде сменили код – домой не попасть. Ждём консьержа, оглядываюсь на небо, почти ночное – синее, и крылатые скаты, летучие рыбы, морские коньки парят над головой, будто напоминая: город без моря, как дом без собаки, пуст…

22

22 апреля – День Земли, отмечают его, повсеместно выключая свет в повестке экологии.
Но после 2020-го года всякий день Земли мне будет напоминать наш всеобщий переломный, когда в пандемию отрубали свет, когда мир разделился на «до» и «после» –  и до сих пор думается, что по трапу самолёта вывозных рейсов шагнула не в тот проём, и если вернуться, шагнуть в правильный мир… там и есть альтернативная дверь в «нормальный мир», доказана же теория множественных миров Эверетта! Нобелевская премия по физике 2022 года.
А в тот последний – переломный – день: пустое метро до центральных станций, в глазах у редких забегающих-выбегающих тревога, и только слепой нищий ползает из вагона в вагон, протягивая руки в воздух;  Красная площадь, погружённая во тьму, только диких медведей на ней не хватает; магазин «Точка любви» с плачущей продавщицей на крыльце; в «Ароматном мире» алкоголь закупают ящиками; набережные Москвы – как родео-драйв, байкеры и водители скоростных иномарок несутся почти под двести, будто им глаза завязали; на Чистых прудах вода как зеркало, и над ней тихо обнялись влюблённые, Ромео с Юго-Запада и Джульетта с Северо-Востока Москвы, преодолев все препятствия, наконец встретились в реальности, живые прикосновения вместо бесчувственных эмодзи; обезумевшие от счастья без людей белки и зайцы скачут по тропинкам в моём любимом рождественском лесу… Кадры из кинофильма «Последняя любовь на Земле». И неутомимые бабушки во дворах, срывающие оградительные ленты ради мечты внуков прокатиться на карусели…
Задумалась вдруг, что после четырёх зим у моря, смысл «do-not-cross» ленты сменился для меня с тревоги на восторг: шторм-шторм-шторм!..

 

23

В любимом Митинском парке бывают дымчатые дни, как на взморье, и влажный воздух напоён ароматами цветения. Весна в Москве!
И вдруг услышать в аромате родной черёмухи тонкую зовущую и сладостную нотку лавровишни…
Всякий раз, когда делюсь в соцсетях фотографиями счастья, ощущаю тревогу. Как будто от этого зависит жизнь, благополучие всего мира. Будто кто-то хмурый и мстительный наблюдает и ждёт, когда мой маленький рай поглотит темнота. Будто сглазить хотят нерождённого ещё ребёнка. Поэтому фотографии я всё чаще отправляю близким – в письмах и мессенджерах, а в соцсетях существую как профиль, пока не замороженный, но…
Одна из теорий апокалипсиса гласит: информация имеет вес, наш мир перестанет существовать, когда условные «котики» и «срачи» в соцсетях перевесят его гармонию. Не постите лишнего.
После прогулки открываю почтовый ящик: открытка счастья от 2 апреля, с Бесом, вглядывающимся в горизонт моря. Ловлю себя на мысли: воспоминания того дня гораздо ярче, чем скудный квадратик из картона, который верчу в руках, пытаясь сдержать слёзы.

24

Москва сегодня не город огней, а город новостей, всякий раз будто глохнешь и слепнешь, как от удара ракетой. Мы все в последнее время живём в новостях, страдая тревожными расстройствами, потому что повлиять ни на что не можем. Но из-за новостей я забываю то, что для меня действительно важно, будто подменяю воспоминания новостями. Ты там, где фокус твоего внимания. Или, как пишут мои клиенты-психологи: жёсткий диск памяти не безграничен, фильтруйте информационный шум, а знать нужно лишь то, что способен изменить.
Правильно, пора посмотреть, как изменилась Москва в моё отсутствие. Еду на прогулку: Патриаршие – Арбат. Москва началась для меня с Патриарших прудов, а у памятника Блоку, ниже по Бронной, я в 2021-м году сочиняла нам первую зиму у моря…
На голову Блоку садится парочка влюблённых голубей и начинает ворковать.
– Памятник Александру Блоку здесь поставили потому, что в доме ниже на Спиридоновке он провёл медовый месяц, – рассказывает гид маленькой группе туристов.
Дети написали на площадке под ногами: «УРА! Скоро лето!», а я в душе прощаюсь со своими медовыми месяцами года у моря. Грущу по Сочи, городу счастья, где никто не читает новостей, если они не о погоде.

Строки Блока:

«Когда вы стоите на моём пути,
Такая живая, такая красивая,
Но такая измученная,
Говорите всё о печальном,
Думаете о смерти,
Никого не любите
И презираете свою красоту —
Что же? Разве я обижу вас?»

перекликаются со строчками Дж. Р.Р. Толкина из «Властелина колец», Червеуст – Эовин: «Такая красивая… такая холодная. Как утро ранней весны – всё ещё по-зимнему ледяное…»

А дальше по улице – дом, в котором жил и творил Толстой, усадьба Горького… В Москве в какой дом ни ткнуть, так там кто-нибудь создавал бессмертные шедевры.

«It is difficult
to get the news from poems
yet men die miserably every day
for lack
of what is found there»[13], – вспоминается из недавней рассылки современной поэзии.

Да, поэзия – единственный способ проживания мира и вечные новости. На Бронной в моём бывшем писательском кафе «У Клары» снова ремонт. Помню, затеяли его в 2020-м, превратив уютное местечко в фастфуд для менеджеров среднего звена. Но Бронная улица сродни Камергерскому переулку в Москве диктует свои условия, претендуя на славу поэтов и художников Унтер-ден-Линден. Может, сбудется? «У Клары» я просматривала первые гранки от журнала «Нева» с романом «Поколение бесконечности». За высокими окнами кафе со свечами на столиках сыпал густой снег, а внутри обжигало от сбывшегося счастья. Загадала: в декабре вернуться в новое – и старое – кафе редактировать рукопись этой книги.

… А на Арбате стену Цоя полностью восстановили. Гвардия фанатов выстроилась, оберегая его покой. Закрасили, пишут в сети, 13-го апреля, как раз в день рок-н-ролла. Может, и у меня, как у динозавра былых времён, есть ещё шанс выжить в рассыпающемся на осколки мире.

25

Во дворе встречаю любимую соседку с таксой-альбиносом. Несказанно радуюсь, что мир пока стоит, не меняется…
У нас с ней – трудная судьба. Когда умер мой первый такс, она задала мне главный вопрос. Я разрыдалась, она в ответ обняла меня – и всё-всё рассказала о сыне и моём друге-привратнике, который, глядя на нас, рыжих, спас когда-то щенка.
Теперь вдруг задумалась: а что, если он себя этим щенком спасал от падения в бездну?..
Не получилось. Никогда не забыть мне его радости каждого дня – и внимания ко всем вокруг. Странный был парень, жаль его мать.
В память о нём, в чьём присутствии боялась даже закурить, мол, просветлённый, уехал медитировать в Тибет, остались стихи:

Привратнику

Где-то над горами Тибета
птица счастья чертит зигзаги моего сна,
похожего на морозные перистые облака.
Мы с рыжим в сугробе чуть не сбили с ног твоего белого пса.
На снегу альбиноса – как и тебя во дворе – не видать.
«Пожалел  утопленника, а я вынуждена гулять.
Сам уж год как на небесах,
слишком много дряни влил себе в вены»,
сказала мать.

Знаю, врачи не умеют говорить откровенно,
матерям не стоит верить ни в завещания, ни в перемены.
Я по-прежнему верю в Тибет.
Там умеют, как ты, улыбаться и придерживать двери для всех,
а не только красивым и старым.

Из соседских квартир мы однажды шагнули в май.
Ты сказал: отходняк – 13-й месяц, хуже излёта зимы,
но мы были счастливы и влюблены
в наших собак безмятежный лай
в преддверие лет.

Я завела конверт с олеандрами,
работаю на износ и коплю на море в окне,
потому что нет ничего хуже снега.
В городе огней зима пожирает время,
и когда мне исполнится сто шестьдесят девять,
прогуляемся вдоль моего маяка:
двое рыжих и двое белых.

Снегопад. Морозы в Москве. Зима.
Если бы все научились греться звёздами и цветами,
в мире совсем не осталось бы зла.
Дни растворяются под одеялом,
будто и вправду неизлечимо больна.
Я не спрашиваю, чем ты хотел заменить свою кровь,
ведь стихи – это так же стыдно, больно и неизбежно.
Но я буду помнить тебя всегда-всегда,
потому что именно ты придержишь последние мои двери.

 – Как можно было быть такой слепой? Не разглядеть, не помочь?! – сокрушалась много лет после.

Муж утешал:
– А ты живых наркоманов видела, чтобы сравнить и понять, кто перед тобой? Или только в кино?..

В прошлом году мы летали с ребятами из Челябинска над Солохаулом на тросах. Накануне полёта в горное ущелье они кричали: «Один день живём!» – и срывались будто в пропасть. На обратной дороге – синие – отключились друг на друге в джипе.

– Укачало? – шёпотом спросила мужа.

– По жизни, – мрачно ответил он. – Не переживай за них. Военная аптечка у меня с собой. Раны от ушибов, если что, зашью-заклею, а всё остальное – дело каждого…

Я вспоминала книгу Романа Михайлова: «Дождись лета и посмотри, что будет». Михайлов – гениальный математик, писатель, сценарист, режиссёр, доктор физико-математических наук, профессор РАН… Автор метапрозы про узоры и ритмы, ризомы и пустотные[14] множества. В его романах персонажи реальны, как соседи. Невозможно было не догадаться! Герои прозы Михайлова проживали год за десять, а в исследованиях пишут о средней продолжительности жизни зависимого: три года! Где он находил этих героев? В клиниках, где как Антонен Арто, автор книги «Театр и его двойник» и вдохновитель Станиславского, отдыхал от своей гениальности?..

Челябинцев в этом году мы не встречали на горных тропах. А я пересекла шаг за шагом, как горную реку по шаткому мостику, своё чувство вины перед привратником: если уж мать не смогла… то я тем более не гений и не обладаю даром предвидения. Но надеюсь, когда ей что-то понадобится, смогу очутиться рядом, чтобы хотя бы обнять в ответ. И всё чаще вспоминаю о смысле молитвы как благодарности за счастье жить, просто быть здесь и сейчас.

…Метель из белых лепестков в нашем парке заметает следы в аллеях. Белая пена дней…

 26

Под моим окном почти распустилась сирень, первоцвет цвета волшебства – прозрачный, но уже угадываемый.
«Ливневый снег в Москве», – обещают синоптики.
… Поздним вечером редактирую рукопись – и чёрт меня дёрнул – нажать на заголовок лауреатов очередной престижной премии. Знакомые, уже лично знакомые, имена. Обжигает болью, как ледяным огнём. Пока ты исследуешь, существует ли коллективное чувство вины, читая и мучительно перечитывая Виктора Франкла, и возможность писать стихи после Освенцима[15], они прут вперёд, возможно, сквозь боль и топча чужую, но – это успех!..
Но что такое успех? И почему мне так больно, будто украли мечту? Почему всем так важно быть видимым, признанным, услышанным? Вопросам нет конца… Пока не осознаю: да я же зависима! – от чужого мнения, как те нарки в Солохауле, в кристально-чистых горах – от очередной дозы. Человеку нужно признание общества или хотя бы сообщества (как в случае с премиями – знает о них рядовой читатель или только коллеги по перу подпирают друг друга?). Но наград никогда не будет достаточно. Вечная гонка, всегда кто-то первый.
Я так часто вспоминаю пандемию, потому что мир тогда принудительно поставили на паузу – и ничего (никаких премий, фестивалей) ни у кого не сбылось, всё замерло в моменте, просто сиди на скамейке в лесу и созерцай облака. Блаженство. А потом опять все побежали несмотря на то, что где-то умирают невинные дети. Им не важно, какую историю рассказать. Важно – достать ручку из нагрудного кармана и подписать сотню книг под аплодисменты восторженной публики на очередной презентации, а распродать – миллион, опять же не важно – кому. Не книга важна – любую напишем, лишь бы стать настоящим – подтверждённым – писателем. Некоторые на курсах писательского мастерства задавали прямые вопросы: а что нужно написать, чтобы быть востребованным?
– Не оригинально, но блистательно по мнению критиков, на раскрученную, разогретую уже другими до вас тему. И по возможности быстро – чтобы попасть в нерв времени, – неизменный ответ.
Не думаю, что так вообще можно попасть хоть в чей-либо нерв: время у каждого читателя и человека – своё и протекает по личным меркам.
Но результаты премий говорят об обратном.
А ты сама сможешь лгать? – спрашивала себя раз за разом. Если востребованная тема тебы не трогает, то ты её и не вывезешь. А то, что тебе самой по-настоящему дорого, может быть интересно лишь узкому кругу людей. Выбирай. И это – нормально. Не кажому дано написать бестселлер, чтобы писать книги, вовсе необязательно становиться прославленным писателем.
А ещё существует энергетический потенциал личности: люди – как батарейки, как марафонцы и спринтеры, кому-то больше дано энергии, кому-то меньше. Кто-то заряжается, высасывая энергию из других, как вампир, шаманя на сцене, а кто-то – донор, и вынужден постоянно восполнять запасы наедине с природой.

«Прежде чем завидовать, познай цену чужого успеха, то есть, примерь на себя затраты на него», – пишут в книгах психологи-эксперты, заказывающие у меня редактуру и рекламу своих книг. На мой взгляд, единственно верный подход. Известный писатель – это публичная личность. А это значит – бесконечные самопрезентации и выход на разные сцены, где ты безоружен перед первым встречным, задающим самые неудобные и самые личные  вопросы; высоколобые критики, смеющиеся над твоим восприятием мира; хейтеры, сворой диких собак грызущих тебя в соцсетях; страх доносов тех, кому по случайной неизбежности перешла дорогу – и реальной тюрьмы, где уже не сама будешь открывать свои двери…
Вспомните дело Бродского. Имя ему – Зависть. Даже Ахматова писала: «Ах, какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял». Принудительную электрошоковую терапию в психушке, тюрьму, а потом – высылку за рубеж, он даже маму похоронить не смог. Вписала бы ты, Анна, в свою его страдания?

…За окном снег убивает мою сирень, но мне не выйти из сумрака моего в тайне взлелеянного мира, я просто лью свет из окна на безжизненное пространство белого, вмиг сожравшего всё нежно-зелёное и сиреневое.

27

В ледяном воздухе лес – прозрачен. Над головой – бездонное ясное небо. Деревья тянутся вверх, а я будто падаю на дно души. Но с каждым шагом становится легче дышать, не зря японцы называют это состояние «принимать лесные ванны», лес очищает мысли.
Прыгаю через лужи после вчерашнего снега, лужи отражают лучи солнца.
И вдруг вспоминается: Светлана.
Мой автор из США, чью рукопись редактирую сейчас. Её слова: «я писала для себя, чтобы сохранить свою память, но потом дочь сказала, что моя повесть может кому-то помочь, кого-то исцелить».
Так и будет. У неё свой – узнаваемый и чистый голос. Аутентичный. Такому на мастер-классах писателей учат годами. Дело – в энергетике автора, в искренности дневника, где боль балансирует на грани самоиронии, где свет пронизывает даже самые тёмные уголки души. Да, текст шероховатый, но «шероховатость строки западает в душу. Всё, что не странно, забывается быстрее, чем книгу закрывают на последней странице»[16]. Так и должно быть с настоящим произведением, а иначе зачем тогда вообще нужен редактор? Предлоги-падежи выправит, расставит запятые, уберёт повторы, но смысл от этого не изменится.  Зато – этот голос живой. Зачастую бывает, читаешь расхваленного критиками лауреата – и засыпаешь на десятой странице: гречневая каша, мёртвый текст, потуги фантазии мастера, сознающего, что перед ним – «корпус текстов», созданных именитыми предками, как гора, сродни Эвересту, которую не осилить без особых ухищрений, витиеватого слога и прочих издевательств над читателем. Мой совет читателю: бросайте такую книгу, ищите ту, что отзывается в вас самих. На ЛитРес на то и предусмотрен бесплатный фрагмент, чтобы не жалеть потом о выброшенных на ветер деньгах, и тем более – о потерянном времени. Время – это ваша жизнь. И лучше потратить её на то, к чему тянется душа, ведь она пришла на землю учиться.

Часто в литературном пространстве возникает вопрос: можно ли научить писать?
Думаю, нет. Можно научить строить арки и поворотные точки сюжета в жанровых произведениях, которые, к слову, ИИ скоро будет писать лучше людей – у машины априори вариантов выбора и поворотов больше. Критики наперебой утверждают: сегодня пишут все, потому что слово – самый низкий порог входа, в отличие от живописи, например, где надо краски-холсты покупать, мастерскую оборудовать.
Но писать – это переосмысление своего мира, проживание своей идентичности, этому не научишь. И потому, пожалуй, соглашусь с голосами, утверждающими: художественный роман умер. Жизнь, искренность дневника, интереснее вымученных фантазий. В случае с Ланой, просто диву даёшься: как такое вообще могло случиться? И смеёшься, и плачешь, расставляя запятые в незнакомом, но таком родном уже тексте…

28

«Ранимые цветы» – вспоминается ещё одно определение подснежников.
Как бы мне залатать в себе эту вечно раскрывающуюся «священную» рану: «Ты прекрасно пишешь, но – не то».
«Похоже на колку льда: бьют постоянно в одно и то же место, и постепенно перестаёшь чувствовать холод и боль. Маленькие повседневные ранки не затягиваются»[17], а потом из кусочков льда пытаешься сложить слово «ВЕЧНОСТЬ» [18].
Маска писателя, способного для кого-то зажечь свет в пути, а главное – оставить свой след на тропинке леса, по свежему снегу, или, как пишет моя знакомая, «Книгу – в Библиотеке Вселенной» долго удерживала меня на плаву. Смысл жизни – наша основная ценность. И ревнуем мы только к тем, кто похож на нас. Будто отказывая не только им, но и себе в воплощении мечты творца и героя.
– Главное – одиночество, – говорит благородного вида мужчина без возраста кому-то далёкому по телефону, – остальное – фантомы в твоей голове.
А сказал – мне.
Вспоминается повесть Жана-Поля Сартра «Слова», где он измерял и подгонял каждое слово, шаг, эмоцию, поступок под биографию «великого писателя». И накатывает его же тошнота… Даже если сбылось с призванием, то какой скудной на самом деле была эта жизнь! Мания избранного…
– У тебя – кризис идентичности, – сказал бы мой психолог-эксперт-клиент.
Да, бездумное пробивание стен, закрытых дверей и стеклянных потолков забирает энергию у творчества, причиняет боль.
Ящерица отбрасывает хвост, змея меняет затвердевшую кожу. Мне было тесно в их вымышленном мире, мне тесно в себе самой, когда начинаю сочинять. Пора переписать прошлое – и излечить фантомные боли в ампутированном языке. Пора найти себе новые смыслы и идеалы… И тогда фокус сместится – и рана непризнания зарастёт сама, как выжженное поле по весне зарастает травой, как зарастают лесом на моём севере исчезающие с карт ледниковые озёра.

Самая жуткая фотография последних дней: знаменитый уже в сети XXI-й съезд Союза писателей России 2025-го года – и портреты маслом на сцене рядом с живыми «избранными», будто замуровали себя в них заживо, а из зала подобострастно аплодируют молодые и не очень «несостоявшиеся» писатели, готовые умереть за идею, за награды, за… Те, кто на сцене, считают себя родителями современной словесности и желают оградить умы читателей от «плохой» литературы, не только детской, где «вы не поверите – играют! вместо того, чтобы готовиться к серьёзным ролям воина или будущей матери» – нет, они хотят воспитывать всех нас, ограничить и переделить всё существующее текстовое поле в умах. Но вкус читателя взрослой прозы и поэзии уже сформирован классической литературой в школе и вузах, опытом жизни, и зрелая личность, поверьте, не заблудится, без вашей указки, у нас свой нравственный навигатор.
Мои родители в меня верили: смотри, вот тебе разные ценности, смыслы и примеры поведения в книжках и в жизни, а выводы и выбор ты делай сама, потому что в этом и заключается уважение человеческого достоинства и его свободы воли.

Всё чаще вспоминаю искреннее письмо Михаила Калашникова – автора рассылки «Об удивительном мире людей и технологий», которое получила в ответ на своё в метельном Сочи.
Писательство – это не путь, а только метод передвижения по нему и способ переосмысления маршрута. Наиболее удобная форма существования в текущем моменте. Количество подписчиков его рассылки суммарно, наверное, превышает все вместе взятые тиражи союзных «горцев-маклаудов». А читатели открывают его письма раз в месяц, а не «одну какую-то вашу раннюю книжку осилил лет эдак пять назад».
Задумываюсь о количестве: мой Маяк – это маленький зал театра, но дело ведь не в количестве. Никогда не забыть письмо читателя моей повести «Дом на усталость»: я, как ваш герой, всю жизнь провожал поезда на вокзале, а прочитав повесть, вдруг решился сесть в вагон… вы изменили мою жизнь.
Одно такое письмо – и значит, всё было не зря.
– Главное – не опускать руки, – говорит молодая женщина по телефону рядом с домом.
Похоже, Вселенная решила сегодня со мной поговорить напрямую. Живыми голосами. 

29

О связи времён: с Натальей Анатольевной Гранцевой, главным редактором журнала «Нева», в Крыму на фестивале мы как-то поспорили об ударениях времени.
– ОдноврЕменно, – сказала я, – можно учиться и работать, то есть последовательно, попеременно. А ОдновремЕнно я варю кофе, болтаю с мамой по телефону, кофе сбегает, я стараюсь поймать… и всё это происходит параллельно.
– Какое у вас тонкое чутьё языка, – пошутила она в ответ.
Стараюсь выучить наизусть – и запоминаю по-своему важное изречение стоиков: относитесь к прошлому, как фаталисты. Не к будущему, которое строишь здесь и сейчас. А именно к прошлому. Потому что человек взрослеет и меняется каждый свой день. И тот выбор, который вы сделали когда-то, и был тогда, в тех условиях, оптимальным решением из всех возможных. Легко судить себя прошлого из позиции настоящего, но тогда вы не были тем, кем сейчас являетесь, не обладали ресурсами, опытом, знаниями. Это как взрослому судить ребёнка. Лучше поблагодарить его за стремления и старания, за то, что не сдался, за то, кем создал вас настоящего.
Заповедь «не сравнивать себя с другими, только с собой в прошлом» – невыполнимое пожелание, человек живёт в социуме и потому обречён на сравнения. Но можно по-другому: меняешься ты – меняются критерии сравнения, ищи новые идеалы, смыслы и вдохновителей.
Когда-то я надеялась обменять на свободу свой талант (если признают, если будет котироваться на бирже талантов, если премию дадут, если всем докажу, что творчеством можно зарабатывать на жизнь…), но в итоге обменяла свои неудачи на способность неизменно подниматься после падений и все задачи решать самой, со всеми трудностями справляться самостоятельно – и открыла для себя счастье помогать другим талантам на их одиноком пути.

«Всё необходимое нам нужно найти в себе, друг в друге.
В Предзнаменовании»[17].

30

Лебедь-шипун в парке атакует Беса, крылья расправил, как дракон. Но Бес уже не щенок, чтобы пугаться и убегать, взрослый пятилетний такс, поставил на холке от ушей и до хвоста ирокезом своего «дракончика» из вздыбленной шерсти, скалится и рычит, как настоящий охотник.
Я внезапно вспоминаю видео, где москвичи делились, как содержат лебедей зимой: в домиках, похожих на курятники, там даже крылья негде расправить. И как жалела их, московских, из Сочи, будто себя саму…
А сегодня в московском парке – весна, и крылья у лебедя растут в поднебесье, как облака. Не сдаётся, атакует. Но такс мой, белозубый, тоже не отступает.
Так и меряются силами на краю пруда – и кажется, конца этой игре не предвидится.
Парадокс моего апреля: изнемогаешь по переменам, но при этом до одури любишь и боишься утратить то, что дано здесь и сейчас.

 


[1] Д. Франзен, «Безгрешность»

[2] «Белый город»

[3] «Just Kids»

[4] Сказки странного времени. Песня для Сирены

[5] «Колибри». Сандро Веронезе. Имя составлено из кандзи 未 来 (транслитерированных по системе Хэпберна в «mirai», «будущее, будущая жизнь», в свою очередь составленных из сочетания 未 – «ещё нет» и 来 – «пришёл»), а также 人 («jin», «мужчина, человек»). Получается – человек будущего.

[6] Джон Донн «Никто не остров» (перевод Владимир Бойко)

[7] «Богат – тот, кому хватает, беден – тот, кому всё мало»

[8] Li(t)teratura (лат.) – «рукопись», «сочинение»

[9] «Боже, какой пустяк!». Александр Иванов

[10] «Проникновение»

[11] Книга «Притч». Октавия Батлер

[12] Фигуры памяти

[13] William Carlos Williams

[14] «Плотское познание и наслаждение позволяет отдыхать от ужасающих ощущений жизненной заданности. Так и манипуляции пустотами. Это позволяет выждать, отвлечься от вглядывания, от сущностного общения, от песен ужаса. Как производство пустых конвертов в колониях. Неважно, какими письмами они наполнятся в будущем, наполнение — проблема другого мира. Перемещая пустотные глыбы, ты занят и поглощён. Даже мыслишь ценность и важность происходящего. Разложение мира на код — не более, чем неврастения, выращивание иных телесностей там, где их быть не может. Игра в код — возможность занять человека пустым и безопасным, возможность отвлечь его от ужаса».

[15] слова из Нобелевской лекции Иосифа Бродского: что ответил на вопрос Теодора Адорно о возможности поэзии после Освенцима американский поэт Марк Стрэнд: «А как можно после Освенцима есть ланч?»

[16] Белый город

[17] «Проникновение»

[18] «Снежная Королева». Ганс Христиан Андерсен. «Он складывал целые слова из льдин, но никак не мог составить того, что ему так хотелось, — слова “вечность”. А Снежная королева сказала ему: “Сложи это слово, — и ты будешь сам себе господин, а я подарю тебе весь мир и новые коньки».

[19] Книга «Притч». Октавия Батлер


 

<<< Март | Май >>>

МОЯ КНИГА ГОДА >>>

Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
Опубликовано Марго Па в Книга года, 0 комментариев
Февраль

Февраль

Каждый момент – это новое начало

1

Ледяной ветер с гор сдул праздную толпу с побережья. Редкие местные кутаются в шерстяные шарфы и «чебурашки». Отпускной январь кончился, февраль – начало межсезонья. Время безлюдья и внутренней тишины.
Кому сказать, что с 2022-го года февраль у меня любимый месяц в году… Но среди общих бед течёт маленькая личная жизнь. В довоенном феврале сбылась моя мечта жить зимой у моря, и теперь я сочинка в четвёртом поколении зимы.
Февраль – время собирать ракушки, в кармане они – как своеобразный календарь. Перебираю свои дни, как отполированные морем чётки. Чем тяжелее карманы, тем меньше осталось дней. Когда карманы переполнятся, пора будет уезжать. Но «место силы» можно увезти с собой, чтобы греть ладони, когда становится трудно. Моё море – внутри.

2

В День Сурка я однажды умирала…
Перед поездкой в больницу, где мне вынесут приговор, ранним утром вышла на балкон. Неожиданно зимний ветер запах цветами и – морем. И казалось, будто кто-то невидимый нежно обнял за плечи.
А после… снег сверкал под ногами мириадами солнечных брызг, сосульки падали с крыш. Не пожалела денег на такси и поехала домой через всю Москву, чтобы не пропустить ни единого солнечного дня. Теперь у меня все дни были наперечёт, и каждый должен быть прожит по-настоящему.
По радио сказали, что сурки в московском зоопарке спят и не спешат просыпаться. Как можно проспать столь ослепительный день? Как можно умирать посреди такой красоты?
С тех пор в этот день я выхожу на балкон (или на крышу, как сейчас) ранним утром, чтобы обнять ту испуганную девочку в прошлом, шепнуть ей слова поддержки: «У тебя прибавится шрамов, но сама ты станешь сильнее – и встретишь ещё не одну весну!»
А в Сочи зацвели камелии…

3

Каждый месяц я придумываю себе счастливую примету. Солнечным утром выбежали с Бесёнком на прогулку к морю. И вдруг в самом тёмному углу двора в вазоне увидели подснежник. Его не должно тут быть – среди тропических цветов и пальм!..
Здесь мой крокус – маленькое чудо. Если сомневаешься в себе, Вселенная обязательно пошлёт тебе удивительный знак.

4

На невидимом волнорезе, как на поверхности моря, застыл призрак белой цапли.  Наверное, вечерним приливом к берегу пригнало стайки рыб, а цапли охотятся в любое время суток.
Тёмные люди выходят из моря. Тени танцуют по краю белой пены волн. Мельком оглядываюсь назад: набережная светит огнями магазинчиков и кафе – и все, кто идёт мимо, отражаются в море, как в зеркале. Бесконечный калейдоскоп, мистическая проекция.
Ночами у моря – как в лимбе, где после смерти можно в точности воссоздать земные часы своего счастья: мгновения, залитые солнечным светом, где близняшки в одинаковых красных пальто смеются и держатся за руки, двое влюблённых просят сфотографировать их на фоне радуги над горами, играет с мячиком у края моря собака, шершавая стена греет спину, все образы (а не названия) любимых деревьев, чаячий крик над волнами малахитового цвета, изгибы и архитектуру улочек, где так любишь гулять, все оттенки неба и облаков на закате, вкус кофе «по-восточному»… Но память размывается, будто  водой. Воспоминания блёкнут, поначалу вплетаешь в них фантазии, как яркие ленты или всполохи факелов, но потом и они гаснут. Остаётся лишь неосвещенная анфилада бесконечных комнат, где уже некому будет зажечь тебе свет. Память – твоя граница перерождения. И потому нести в лимб из жизни нужно не мысли или цитаты из книг, не достижения или разочарования и обиды, хотя они и хранятся дольше всего, а детали, приметы земного времени. Так что смотри – и запоминай. В лимбе создашь свой маленький рай, чтобы передохнуть меж горбами жизней[1].

5

«Каждый момент – это новое начало», – написано на доске заказов в кафе, где теперь пью кофе.
На море – шторм. Громадные волны размывают пляж, поминутно меняя его очертания. Бес научил меня удивляться непрерывности перемен в пейзаже: даже самая маленькая волна оставляет след, как дольмен – вечный в своей преходящести.
Вспоминается израильский диалог накануне вывозных рейсов:
– Если задержишься на пару дней, отвезу тебя на Мёртвое море.
– Не могу, меня дома ждут. Но я обязательно вернусь – когда-нибудь потом…
…В Израиль поехала на поэтический фестиваль в Назарет, а дальше – Иерусалим и, конечно, на море Тель-Авива.
В Иерусалиме Храм Гроба Господня закрыли сразу после того, как увидела парящего под куполом голубя – чья-то душа… «Храм закрывают на ремонт, в новостях передавали. Ты – успела?» – кричит в трубку мама. «Это же как паломничество», – радостно выдыхает мой лечащий врач и ангел-хранитель Марина.
А Тель-Авив повёл меня за руку в Яффо. Апельсиновый рай, долгие дни, длинные волны. На пляже смерть дальше, чем где-либо. Сказочная яхта на берегу, увешанная Санта-Клаусами.
– Все останавливаются сфотографировать, а ты прошла мимо. И я решил догнать.
Хайди – хирург: «У меня две квартиры: в центре Тель-Авива и в Яффо, но я часто живу на яхте, чтобы ощутить себя ребёнком, яхта – моя детская мечта. Только дети способны верить в чудеса».
– А ты в них веришь? Что ты говоришь пациентам, когда понимаешь, что им конец?
– Я говорю: I’ll do my best! Не знаю, как сказать правду, и это меня мучает. Я не Бог предрешать конец, но и врать страшно.
– If You hide some truth, that’s not mean, that You are lier, – завуалировала просьбу не говорить утопающим о том, что на дне. По своему опыту знаю: чудеса случаются вопреки упрямой статистике, а дно – не всегда.
– Подожди, я запишу, меня это спасёт, – он спустился в трюм и вернулся с блокнотом.
Каламбур родился: Хайди и hide (скрывать). Но я верила в сказанное. Встречала плохих врачей, и они говорили мне: «Я бы на вашем месте привёл все дела в порядок, возможно, осени и не случится». И только Марина твердила, как заклинание: «НИКОГДА не пиши завещаний». С Хайди мы весь вечер смотрели с борта яхты в печальное синее море. Я будто отдала дань: врачи тоже нуждаются в утешении. И обещала вернуться, чтобы встретить рассвет над Мёртвым – ослепительно белым – морем. Когда-нибудь потом…
А сегодня в Израиле – война, и мои друзья живут не на яхтах, а прячутся во «внутреннем доме»[2]. Не хочу учиться их предусмотрительности, но всё чаще зажигаю на окне иерусалимские свечи.
Белые гребни вздымаются над моим Чёрным морем. Никогда, повторяю себе, никогда ничего не откладывай на потом. Мир на твоих глазах непрестанно делится на «до» и «после».

6

После шторма на берег выходят золотоискатели…
«Море ничего не крадёт и не дарит. Это люди воруют или делают подарки. А море – возвращает. Правда, не всегда тем, у кого берёт. Не замечала, сколько людей бродит по берегу после шторма? Живут тем, что море возвращает: часы, золотые цепочки, кольца… Пару дней поискать и почти богач», – писала когда-то в романе «Проникновение».
Но мрачные мужики с пищащими то и дело металлоискателями не выглядят ни богатыми, ни удачливыми, ни тем более – счастливыми.
Я вспоминаю притчу о радости. Боги решали, куда её запрятать от людей: в землю, в море или за облака – люди сильные и могущественные: всё раскопают, везде донырнут, дотянутся, поэтому радость таится у нас в душе. Себе в душу мы редко заглядываем.
Я думаю о том, что точка опоры, как и радость, у нас тоже должна быть внутри. И она не из золота… Недавно писала автобиографию для литературного журнала и поймала себя на мысли, что напоминает опись ценных бумаг и драгметаллов. Читать биографии начинающих авторов куда интереснее – они пишут о своих мечтах и учителях. А моя перестала быть историей, превратившись в доказательство – могу, имею право…  Но для кого? «Одна из вещей, которые делают люди, это – гасить свет тех, кто светит рядом с ними, чтобы не казаться тусклыми в отражённых лучах»,[3] – услышала как-то на писательском семинаре, где рассказывали о «творческом геноциде». И что, будем сражаться с критиками на золотых перьях, как на шпагах или мечах?..
Часто слышу этот вопрос от авторов, которые приходят ко мне в агентство «Творческие решения»: сколько нужно золота, чтобы признали писателем?
Нисколько, отвечаю. «Если книги пишутся – то для того, чтобы кто-то среди них отыскал свою»[4]. Будьте как звёзды! Ведь по-настоящему нас может заинтересовать чьё-то творчество, если оно вдохновляет создавать нас самих.

7

Поздними вечерами сворачиваем с залитой огнями набережной на пустынный пляж в самом её конце – и смотрим на звёзды. Чтобы увидеть настоящий свет, надо погасить искусственный. Неоновые огни городов как суетный шум заглушают музыку звёзд. А в темноте пляжа небо над головой – как звенящий купол, как колокол, поёт…
И ещё у звёзд есть ароматы. Подумалось, что ароматами можно писать не только портреты, но и пейзажи. И у каждого пейзажа будет своё время года. Мои зимние звёзды пахнут морем, а летние – кострами на шхерах карельских озёр, куда уезжаю писать сказки о старателях. Старатели добывают осколки звёзд, просеивая песок в пустыне. Правильно взвешенные они исполняют желания: мешочек на любовь, щепотка на богатство, кристалл на магию, звёздная пыль как лекарственный порошок от неисцелимой болезни… да мало ли, какие у людей бывают желания. Свет звёзд идёт до земли миллионы лет, мечты всегда опаздывают. Когда они сбываются, мы уже изменились и у нас другая мечта. Поэтому всем и кажется, что живут как-то не так. Будто кто-то сверху навязал тебе чужие мечты, и ты живёшь не свою, а чужую жизнь. Но всегда ведь можно убедить, что купленного не хватило и нужно ещё доплатить. Это почти непреодолимая зависимость: что-то сбылось, но не так, как намечтал, значит, надо пробовать снова и снова. В неоновых городах ценят иллюзии…

8

А в Премии Большая Книга я тоже участвовала… Февраль как раз был финальным месяцем сдачи работ. Книги нужно привезти лично – и положить в коробку под лестницу, сопроводив письмом от издательства, которое в тебя верит. Я отнесла роман о своей семье «Фигуры памяти». В красной «двойке» (шапка и шарф), которую связала мне лучшая подруга и детский писатель Елена Янге.
«Почему ты должна в себя не верить? Верь!!!» И неси сквозь морозы-метели своё тепло другим.
– Ой, красная шапочка тут у нас! – пошутили охранники в здании, указав в тёмный угол.
Волков я увидела позже. На пресс-конференции.
– Триста книг! Прочитать все невозможно, – рассказывала известный критик и член жюри со сцены. – Названия мы, конечно, все переписываем в табличку для статистики: сколько книг, от каких авторов, из каких стран-городов… Но члены жюри читают только «своих, рекомендованных», остальных попросту не успеть…
– А книги куда деваете потом? Не видела их в библиотеках… Вы в курсе скандала вокруг «Библио-Глобус»?
В десятых я работала на Рождественке, близ крупнейшего книжного магазина Москвы «Библио-Глобус», была читателем-завсегдатаем – и свидетелем скандала о сожжении нераспроданных вовремя книг на заднем дворе… Современный 451 градус по Фаренгейту.
– Иногда логистика стоит дороже книг, – был ответ со сцены.
…Ты должна в себя верить, повторяет Лена в моей голове.
Она получила все премии, которые могла, а потом случился инсульт – и потеря речи. Для писателя – это как лишиться глаз для художника или рук для пианиста. Но всё же с помощью дочери Лена выпустила статью о своём творческом пути, и эта статья до сих пор одна из самых читаемых в сети.
…Какой огненный закат сегодня над морем!

9

Сними, наконец, эти невероятной красоты волны: всех оттенков от свинца до малахита и лазури – и отправь видео маме! Мама – единственный человек, который по-прежнему, несмотря ни на что, хочет видеть мир твоими глазами… Она заранее тебе всё прощает, даже если ты пропадаешь в «своих писаниях» и не звонишь. Мама, правда, хочет мою фотографию у моря: «ты же всегда по ту сторону камеры, а я так скучаю по тебе»…
Ветер сбивает с ног на побережье – и некого попросить сделать фото.
Я жалею, что не могу писать ни акварелью, ни маслом. Можно было бы создать автопортрет для неё: моя куртка цвета пепла роз и аквамариновый шарф в цветах равняют меня с пейзажем. Но селфи – слишком убого для такой красоты вокруг…
С детства мечтала научиться рисовать. Когда заработала на «дополнительное образование для души», пришла в популярную школу живописи в Москве.
– Перед вами сплетение хаотичных линий, – сказали нам на вступительном экзамене. – Можете по контурам превратить их в пейзаж, или в портрет, у кого не получится – создайте орнамент.
Я посмотрела на контур – и увидела идеальную по геометрии своей в природе паутину. Недолго думая, просто пририсовала паучка на одной из линий.
– Вы необучаемы, – указали мне на дверь без дальнейших объяснений.
… О том, что художники традиционной школы на дух не переносят концептуалистов, я узнала много позже, когда начала писать статьи для журнала о современном искусстве.

10

Годовщина смерти моей первой собаки. Прожил со мной шестнадцать лет – и умер на руках.
Ясно помню миг, когда ушёл от меня на пороге, за который боялся шагнуть на последнюю прогулку. Будто из живого тела вылетела птица. Я узнала тогда, что нас держит душа. Не сердце – механический насос, не мозг, а некий невидимый энергетический стержень, синяя птица любви и счастья. Да, теперь я не верю, а знаю, что душа есть у любого живого существа. Похоронили сами, без служб, выкопали могилку под сосной.
– Срочно заведи другую собаку, – посоветовала подруга.
– Нет, не поможет. Вновь прибывшему прикажу: «Зарой яму во мне!» Нельзя обрекать невинное существо на то, что оно дать не способно. Каждый из нас, тем более любимый, не важно, куда уходит – в землю или по земле другой дорогой, оставляет после себя пустоту, ровно по своему размеру. И никто другой не займёт твоё место, у каждого – своя суть. Свой след на земле. Не бывает живых существ, прошедших по миру незамеченными. Всякий, проживая жизнь, пишет свою историю прощания.
На первую прогулку после отправилась не в парк, а на выставку: «искусство – природа городов, искусство лечит раны». В Москву привезли картины Фриды Кало. Смотрела на «Летящую кровать»», где ребёнок на кровоточащей пуповине реет над художницей, ощущая себя лежачей больной, ту же полую бездну внутри. Боль пройдёт, а пустота останется. Ещё думала об улитке времени. Бес первый всю жизнь меня ждал, так умеют ждать только собаки. Уходила в офис, уезжала в командировки и на литературные фестивали, перед расставанием на пороге целовала в нос и говорила: «До вечера» или «На неделю». Он начинал считать часы, дни. Никогда не ошибался, когда усаживаться под дверь встречать.
После смерти уничтожила все его вещи, чтобы не плакать день за днём. Но весной перед поездкой на фестиваль в Калининград посреди коридора вдруг обнаружила его собачью тапочку от реагентов, будто пришёл попрощаться перед дорогой, а на могилке распустился ландыш.
В первую годовщину в парке облизал черный лабрадор, а я вспомнила, как Бес приходил ко мне во сне уже после как раз в таком облике: «Смотри, какой я теперь большой, всем покажу!» Это была как встреча на тропинке меж тем миром и этим… если любишь и тоскуешь, обязательно встретишься, даже если уже невозможно, ангелы что-нибудь придумают.
– О, Бес второй! – радостно приветствовали нас с рыжим в наши первые дни весны собачники во дворе. Я физически ощутила, каким одиноким был год скорби: собачники же узнают друг друга по собакам, если одна – проходят мимо.
А с Бесёнком мы теперь не расстаёмся: вместе летаем к морю, путешествуем на поездах. У него совсем другие привычки, мечты, игры, и это – новая жизнь, над которой мы не властны.  Всё, что дано и позволено – распорядиться своим временем. Проведённым вместе.

11

Практика дня: напишите кому-нибудь незнакомому доброе пожелание, для вас – письмо в небо, а для респондента – письмо с небес.
Помню, в детстве мы писали такие «письма счастья» и рассовывали по почтовым ящикам соседей. А гениальная Патти Смит в мемуарах «Just Kids» прячет листки с первыми стихами между страниц книг в магазинах.
Вырываю листок из блокнота с крылатым единорогом, беру фломастер цвета волшебства, пишу: «Сегодня – Твой день». Потому что и вчера существует только в сегодня, и будущее, наступая, превращается в настоящее.
Листок вложила меж реек любимой скамейки в Приморском парке – и подняла глаза к небу…
Криптомерия!.. Она – жива. Не все стволы дерева бессмертия срубили, центральный остался, просто спрятался за шапками пальм. Пусть ваше сегодня обретёт вечную жизнь!

12

Сегодня – Снежное полнолуние. Я вспоминаю первое, на Лысой горе: как проводила ритуал открытия путей.
«Не зря же мы, как две маленькие рыжие ведьмы, на Лысой горе живём. Гора, кстати, совсем не лысая, а очень даже зелёная: пальмы, пирамидальные тополя, вишни, кипарисы… – тем сильнее верится в магическое происхождение имени и волшебство места.
«Магическое сознание инфантильно», – пишут в умных книжках повзрослевшие психологи, из тех, кто заказывает у меня «свежий» дизайн и «необычную» рекламу. Как они вообще выживают в своём мире энтропии и хаотичного столкновения атомов? Это ж абсурд. Гораздо легче живётся, если веришь, что Вселенная к тебе неравнодушна, ответит на любой вопрос, подаст сигнал. Вот, хоть сегодня вечером: увидела дверь, нарисованную жёлтой краской на сплошной стене, и вспомнила про ритуал. Его проводят, если в жизни – застой и молчание. Разорвать серые путы, открыть дороги, обрести голос. Последнее время чувствую себя Дэвидом Войнаровичем на знаменитом снимке с зашитым ртом[5] , закрываю глаза – и мысленно перемещаюсь в первые кадры «Зеркала» Андрея Тарковского: «Я м-м-могу говорить!»
Я верю, что смогу. Хороший текст – это всегда ворожба времени.
Правда, в прошлый раз после подобного ритуала нас заперли по домам из-за пандемии коронавируса, но это не значит, что не стоит попытаться снова.
– Доброй ночи, – звучит из темноты над головой.
Вздрагиваю от неожиданности и улыбаюсь нечаянной мысли: «Ангелы».
Наш двор – колодец, я живу на шестом этаже, а выше – мансарды элитных двухэтажных квартир. Я стою на общем балконе, а они, наверное, сидят или лежат у распахнутого окна, не зажигая света.
– И вам – доброй, – отвечаю в пустоту перед собой.
– А мы каждую ночь вас видим.
– Я работаю допоздна, выхожу покурить. Приятно познакомиться.
Но окна напротив по-прежнему черны. Из-за крыш выплывает луна. Пора.
Воск свечи капает на бумагу с нарисованным перекрестьем дорог, пока не вспыхивает пламя – и улетает жар-птицей в ночь, а над горами звучит печальный голос флейты…
На нашей Лысой горе слышен лишь полночный вой собак и заутренние петушиные крики из окрестных деревянных домишек, вытесняемых грохотом дневной стройки новых жилых комплексов. А тут вдруг – флейта. Это ли не волшебство мгновения?»

Последнее волшебство в 2022 году…

 

13

Сочи славится граффити. Лица на деревьях, лица на стенах. Визитную карточку города – граффити с Битлами «All You Need is Love» в 2023-м заменили портретами героев «Молодой гвардии», мне всё время хотелось достать чёрный маркер и написать на лбу Кошевого: «Верните Леннона! Сочи нужна Любовь!» В этом году обнаружили стену побеленной – чистый лист в ожидании новых персонажей.
А волшебную жёлтую дверь в переулке на нашем пути к морю повстречали сегодня. Неудивительно, ведь 13-е число мистическое, как и символ двери – перехода из одного мира в другой.
Жизнь научила меня главному свойству дверей: закрывается одна – открывается другая. Та, что тебе больше подходит.
Я не поступила в Университет родного города (все поступили, а ты – нет, на тебя было столько надежд!), зато устроилась на хорошую работу и выбрала платный Международный ВУЗ, где смогла не только на стажировки за границу ездить, но и в Кембридже поучилась заочно. В Москву приехала улетать в Америку: искала временную работу на круизном лайнере, а получила должность «архитектор маршрутов» в московском офисе круизной корпорации Royal Marine: мы больше года ищем человека с вашей историей!
Решила сделать себе первый авторский сайт, но разработчик исчез с моими двумястами баксами, и пришлось осваивать web-дизайн самой. На сайт наткнулось креативное агентство из «высшей лиги» BBDO – и пригласили на работу. Но графика не правит в рекламном бизнесе – нужно учиться видеомонтажу. И я выбрала мастерскую ВГИК. Мои учителя в прошлом писали сценарии для самого Годара, работали вместе с Тарковским. «Ты лучше пиши, – твердили они. – Режиссёр – это директор на съёмочной площадке, а тебя даже твоя собака не слушается». Пишу я и правда лучше, чем командую.

…В феврале передо мной открывались и закрывались разные двери. На собеседование на работу, с которой меня вытравили прямиком на больничную койку, я пришла в другой дом: оказалось, что существуют на одной улице два дома под одинаковыми номерами, ангелы пытались отвести от меня беду. Но если бы не болезнь, я вряд ли решилась бы открыть своё дело, и не было бы ни книг, ни моря зимой.
Все ключи от счастья должны быть в твоих руках – и часто они от дверей в твоё прошлое.

…Первой песней в моём плейлисте вдохновения будет «Space Oddity» Дэвида Боуи: смелый капитан Том выходит из зоны комфорта в открытый космос… Саундтрек – как метафора внутренней свободы звучит и в любимых фильмах «Люди и Птицы» и «Невероятная жизнь Уолтера Митти».
Я знаю теперь: любая победа складывается из поражений. И помним мы лишь моменты, которые сделали нас теми, кто мы есть, моменты, в которые мы стали теми, кем хотели быть по-настоящему, а не по чужим лекалам.

14

Купидон ваяет для влюблённых каменное сердце на пляже, размером со средневековую крепость. Одного взгляда на его упорство хватает для вспышки безудержной радости. Он будит моего внутреннего ребёнка.
Влюблённые позируют друг другу на фоне моря:
– Тот, кто любит, всё время фотографирует вторую половину, а ты меня – только когда попрошу!
До времён Инстаграм я любила снимать истории любви на улицах городов. Даже посещала мастер-класс по стрит-фотографии знаменитого Игоря Мухина. Уличный фотограф похож на писателя: истории подбирают с асфальта, за столиками кафе, в отражении витрин… Подслушивают, подглядывают.
– Когда берёшь людей на прицел, случается и болеть потом. И несчастья их впитываешь, и свою энергию отдаёшь, такова правда и цена искусства, – рассказывал Игорь Владимирович. – Уличный фотограф – это убийца, но с надеждой на лучик солнца.
В классе непонимающе кивали свадебные и студийные фотографы и всё ждали, когда он раскроет им тайну гения.
А потом и студийную фотографию убили селфи – и все рассказывают свою историю, как им хочется. Лгут, конечно, но зато с любовью. К себе.
И только Купидон всё орудует лопатой без устали…

15

В ярко голубое небо с брусчатки площади взлетает стая голубей. И этот миг переносит меня сначала в Москву, где голуби на площади Китай-города целовались, как на Сан-Марко, а потом в Венецию, где под окнами моей комнаты работала местная пекарня – и подоконники по утрам были сладкими от восходящего сахарного тумана. Dolce Vita…
У каждого из нас бывало, что образ, вкус, запах, звук … вдруг уносит в те времена, когда были счастливы, такие «мадленки» мгновений. Человек – самая совершенная машина времени.
Помню сероглазого гондольера, который рассказывал мне о Дворце Казановы, Мосте вздохов и о том, что потомственных гондольеров хоронят в гондолах, на дне канала. «Но это ещё заслужить надо – и потому будем наматывать круги по лагуне, пока не спою тебе весь свой репертуар».
А потом я сижу на Сан-Марко, смотрю на свинцовую гладь лагуны и плачу.
– В Венеции у тебя украли паспорт? Я могу помочь, у меня дядя работает в посольстве…
– Нет, это Венеция украла моё сердце.
– Тогда это необратимо.
Если красота в глазах смотрящего, то слеза – это вычитание красоты из человека[6].

16

Сочинские фавелы – это особая геометрия. Здесь первый этаж может казаться пятым над морем, а седьмой – вторым над землей, где первые пять уходят, как лестница, в низ горы, парящей над городом.
–  Не страшно переезжать из Москвы? – всё спрашивал таксист по дороге.
– Нет, мы любим ваши фавелы. Четвёртый год приезжаем зимовать.
– С питомцем, – хмыкает он, подмигивая уставшему после перелёта рыжему. – В Сочи любят всех: собак, кошек, черепах, кроликов, хамелеонов…, а один мой знакомый приютил богомола. Да, представляете?! В этом году всё рано – магнолии цветут, насекомые вылупляются. Живет теперь… М-да. Адская тварь. Будто жены мало.
– Не жди дня писателя, солнышко, – говорит муж в переходе, жёлтом от мимозы. – Она быстро отцветает, до третьего марта сил цвести у неё не хватит.
– Ну, давай сейчас тогда купим, – отвечаю.
Дарит мне заветный букет.  А в доме, обрезая ветки в вазу, вдруг обнаруживаю куколку на стебле. Бабочка тропической яркой породы? Главное – чтобы не «мёртвая голова»!
– У тебя пятьдесят голов из этой куколки сразу вылупится и расползётся. Смотри, что Google показал по фотке: это гнездо богомолов! Вынеси во двор под пальму, если не хочешь убивать. Будешь каждый день навещать и смотреть, как они растут. Только не в квартире, иначе нас выселят с таким приплодом!
…В лунном сумраке тени деревьев тянутся ко мне лапами гигантских богомолов. Я думаю о своих питомцах: как они там, в яйце? А ещё о том, что мой дневник – это «шелест времени». И пока оно шелестит живой листвой на ветру, моя вера в мир не умрёт.

17

В 2025 году Часы Судного дня, чьи стрелки приближают или удаляют ядерный апокалипсис, перевели ещё на одну секунду ближе к полуночи, теперь 89! Даже Карибскому кризису дали целых десять минут. А сегодня счет идёт на секунды – и это «самое малое расстояние за всю историю человечества».
В 2023 году в это время я снимала фильм под названием «90 секунд до полуночи».  Показать счастливых людей у моря: стариков, за ручку гуляющих вдоль набережной, музыкантов, влюблённых, детей, строящих замки из песка, шторма, закаты и цвета заката цветы магнолии Суланжа, блики солнца в бокале белого вина, птичий клин в небе, точностью перестраивания напоминающий авиацию… Мир, который мы потеряем.
«Солнце выносит на набережную прохожих. Бабушек в неизменных беретиках-плащиках, женщин и мужчин неопределенного возраста в косухах и джинсах, разноцветную молодежь в стразиках и синтетике. Исподтишка снимаю их мир на камеру для фильма – и вдруг понимаю, что мы все носим одежду нашей молодости. Бабушкам модные беретики показывали во французских фильмах о любви «новой волны», я их в детстве смотрела. Мы – дети рок-н-ролла. Наша старость жестка, как джинса, зато не мнется. Забавная она будет: серьга в носу – ну, талисман же, привык; на плече татуировка ящерицы, отбрасывающей хвост; синие, как море, чёрные, как южные ночи, так и не сумевшие разгадать символы и смыслы, навсегда въевшиеся в нашу кожу – и жизнь.
Я и себя воспринимаю как некую смесь времён. И здесь нужно вспомнить цитаты о зрелости – как некоем существовании Януса, смотрящего в прошлое, и о том, что вглядываемся в него сквозь призму настоящего, и о том, что шагнув в новое десятилетие, вынуждены вечно оглядываться назад: «я остался в июле 2019-го» – знаменитый мем из сети. Открытый всем ветрам мир, который храним на сетчатке глаз, на краю памяти»…

…А за «90 секунд до полуночи» мы с рыжими стали лауреатами премии «На благо мира». Когда между рабочими делами монтировала наш маленький фильм, вспоминала большой – от создателя «Горца» Рассела Малкэйя «На последнем берегу» [7]. Там есть такая сцена: незамужняя старшая сестра смотрит на младшую, играющую в саду с дочкой, и говорит: «Если бы над каждой красной кнопкой висела фотография вашего счастья, ни у кого рука бы не поднялась нажать…»
На фоне крылатых ракет, ядерных грибов и хроники «Часов Судного Дня» я монтировала детей, радостно шлепающих по прибою, влюблённых, провожающих закаты, цветущие сады…, но главное в кадре, наверное, мой Бес, прыгающий по солнечной поляне одуванчиков за желтым шариком, напомнившим всем солнце, которое никогда не погаснет, даже если «и тени наших тел и дел не останется на земле»[8].
90 секунд самых ярких мгновений, всего, что так сильно люблю и боюсь потерять…
В официальное приглашение на церемонию попросили поимённо вписать съёмочную группу, так и хотелось спросить в ответном письме: а собаку можно?
Когда вошла в зал, физически ощутила, как по-разному люди настроены на мир. Я два года живу на природе: подмосковный лес, карельское озеро, пустынный зимний берег моря, с людьми почти не общаюсь, все проекты моего маленького агентства – виртуальные… А здесь сразу зал театра, и все друг от друга чего-то ждут…
Честно? Я не помню, что несла под софитами, но точно рассказала о сцене из фильма «На последнем берегу». Организатор не раз обнимала меня за плечи и говорила: «успокойтесь, мы с вами, мы любим вас». В зале стояла гробовая тишина. Но когда я развернулась к лестнице, все встали. Таких аплодисментов я не слышала ни на одном фестивале, ни даже когда литературную премию вручали… В проходе мне жали руки, кто-то даже заплакал. И не важно, что не помню свои слова. Важно то чувство единения и доброты, которое вдруг возникло и замерцало золотым светом памяти о других временах. Возможно, не до конца утраченных.
Я верю теперь: творчество спасёт мир. Получилось же у детей цветов, и у нас с нашими воздушными шариками тоже получится. Один фильм ничего не изменит, но сотни-тысячи… историй способны спасти мир.
– Это тебе, – сказала Бесу, положив перед носом на пушистый коврик статуэтку в виде позолоченного ангела с сердцем в руках.
Такс долго обнюхивал ангела, лизал, переворачивал лапой, а потом бросил – и побежал за мячиком.

18

Красную поляну в горах заметает, в Сочи льёт так, что кажется, обрушится крыша. Грею руки о чашку с кофе – жизнь под одеялом, почти как в Москве при минус двадцати. Снег доберётся и до побережья, сообщают в новостях, ждём метели.
Помню, когда училась во ВГИК, дипломной работой выбрала экранизацию «Посторонний» Альбера Камю. Действие перенесла в Россию, в 1996 год – накануне отмены смертной казни, так трагичнее. Метели Москвы – вместо песка Алжира. Имя героя Мерсо заменила на русскую фамилию Мерсов. Сценарий пополнил интернет-базу ВГИК…
– Мы прочитали… если вы что-то знаете… Мерсов – фамилия редкая, сообщите, пожалуйста! Мы ищем друг друга много лет…
Голоса звучали из Москвы и Швейцарии, Канады, Одессы, Африки, Португалии… разбросало ж по жизни! А я поневоле стала пересечением, где сходились тонкие линии их надежд.
После второго звонка записывала телефоны и адреса. Соединяла пропавших. Годы напоминали гудки печали. Но Мерсовы верили, ждали, звучали. Будили с утра, среди ночи звонками. И дозвонились… Я написала первый оригинальный сценарий. И ещё три следом. Одна из моих историй выиграла премию Кино-Хит. А потом начался кризис 2009-го – и все съёмки в большом кино отменились. Той зимой мы мёрзли с друзьями-художниками «на пленэрах».
– Надежды рухнули, – ныла за спиной, стоящего за мольбертом.
Густая краска, неровные широкие мазки, синие деревья, красный закат, чёрно-белое поле… Друг подул на растрескавшиеся от мороза ладони, снял с мольберта недописанную картину:
– Дарю. А ты можешь так? Кто вообще захочет читать твою сценарную клинопись. На кино не сошёлся свет. Пиши прозу. Выложишь в интернет – прочитают, снимут своё кино в голове, как это бывает, когда читаешь что-нибудь настоящее…
Так родился первый сборник повестей «Пустые времена» – из киносценариев, а потом я вообще отказалась от идеи сочинять. Иногда мы и правда во власти третьей силы: большие люди или глобальные события не пропускают наши мечты в мир. Но для человека пишущего важно сохранить своё время и близких людей вокруг. Пиши – жизнь. 

19

Всё написанное так или иначе сбывается… Но тонкая грань между жизнью и вымыслом рвётся, когда работаю и над чужим творчеством, будто вживаюсь в него.
«Вдохновения, Марго», – пишет любимый клиент Эвелина. Монтируем нежно-снежные клипы на её песни для детей. Впереди – «Метель».
Помню, как-то в июльскую жару монтировали клип под названием «Дождик», Москву потом грозами затопило.
А в вестнике Сочи-Today уже пугают вовсю: «в горах Красной поляны снежный коллапс, в ближайшие дни метелями накроет и побережье».    

20

20.02.2002 – был палиндромом и моим первым годом в Москве. Помню, в 20-02 на часах зажмурилась и загадала. С тех пор все годы напролёт слышу или читаю в комментариях одно и то же: «как ты, такая нежная, выживаешь в городе, где все друг другу глотки рвут» или «как человек, чувствующий себя в зажравшейся столице, как рыба в воде, может вообще рассуждать о чём-либо духовном». Знаю-знаю, большинство из нас Москву воспринимает именно так: город возможностей. И наезжает, чтобы урвать свой кусок, завоевать себе место под солнцем. Но есть и другие обитатели города огней…
Впервые шагнула на Площадь трёх вокзалов – как в сердце захватывающего водоворота. Окружающие так и струились, будто беспозвоночные. И, как рептилии, были хамелеонами: яркая одежда, лица всех национальностей, волосы всех цветов радуги, разноголосица.  Лучшая тактика исчезновения, подумалось мне, раствориться в огнях витрин. Здесь никто друг друга не видит. Идеальная маскировка. В маленьком городе чужака за версту видать, а здесь все чужие, на равных.  В родном городе часто чувствовала себя не в своей тарелке. В маленькой общине живёшь под прицелом неспящих глаз, вечные сплетни, шепотки, ворчание, наставления: не туда, не так, неправильно… А здесь до тебя попросту никому нет дела. Никто за тобой не присмотрит – и никто не осудит. И эта пьянящая анонимность в вихре танцующих вокруг призраков-невидимок подарила, наконец, чувство безопасности, чувство дома.
И нас, пропавших без вести в толпе, поверьте, немало. Мы живём в своём волшебном мире, не соприкасающимся с настоящим, и требуем от окружающих лишь одного: не преследовать. Иногда, правда, сами заглядываем в окна чужих офисов и домов, чтобы попытаться понять, каково это быть нормальным. Или написать очередную историю. После – стремительно исчезаем, потому что невидимость – лучшее свойство наблюдателя.
Мгновения, как фотографии, всплывают в памяти. Первый московский дворик на Мещанской улице близ Проспекта Мира. Есть такие места, где время будто останавливается навсегда, двадцать лет прошло – ничто не меняется: Сухаревский район, Сретенка, трамваи, старые магазины, бабушки в плащиках и беретиках, те же булошные… Чувство не ностальгии по юности, а глубокой скорби: будто всё это может исчезнуть в одночасье.
Задумалась, что внуку моей первой квартирной хозяйки, любителю рисовать солдатиков в тетрадках моих стихов, сейчас столько же лет, сколько было мне, делающей свои первые шаги по Москве. Где-то он теперь… Двадцать с лишним для мужчины в наши дни – опасный возраст.
Первое жильё – в двух шагах от Садового кольца, но нельзя готовить. Ходила вечерами ужинать в «кафе Макаревича», там отлично и очень дёшево жарили котлеты с картошкой. У входной двери развешаны фотографии маэстро с друзьями и родственниками и стихи со словами «гостей и августа много», написанные от руки, в рамке. Андрей Макаревич тоже любил это кафе, наверное, часто там отмечал дни рождения и семейные праздники. А у меня в этом кафе было много февраля…

Февраль вообще особенный месяц в году: самый короткий, но он же и определяет год. Как писатель я ищу истории преодоления. Выросла в северной глубинке с типовыми унылыми многоэтажками и очередями на автобусных остановках и в магазинах, где амбиции соседей определялись ценой турецких ковров на стенах в гостиных. Попав в ведущее креативное агентство Москвы, очень быстро осознала, как замкнутые пространства амбиций похожи: на гламурных вечеринках все носили одежду «лейблами» наружу.
Как разбить этот стеклянный потолок? Заслужить доверие города, который «слезам не верит»? И Москва научила меня писать. Многие мои собратья по перу до сих пор советуют обозначать в анкете родной город: так больше шансов на победу, москвичей же все ненавидят…
Но именно Москва сделала меня той, кто я есть, и научила главному: чтобы пробить стеклянный потолок, просто выйди из куба амбиций. Истинная свобода в том, чтобы самой открывать себе двери. И они не всегда на вылет…
Я рассчитываю дни в путешествиях, чтобы не превышали столичных, и Москва бы на меня не обиделась. И когда в ароматах лавровишни повеет московской сиренью, я начну отсчёт дней до обратного рейса.
А пока над морем свиваются змеями и вихрятся чёрные смерчи, предвестники штормов и метелей, и мне далеко до экватора моего маленького побега в лето. Условного в этом году.
Кутаюсь в шарф на ветру и прощаюсь с официантами в кафе.

– Ты что, не почувствовала?!! Только что землетрясение было, почти 4 балла…

 

21

За окном метёт. Соседские дети восторженно играют в снежки во дворе. Я смотрю на снег из окна и вспоминаю калейдоскоп всех белых окон своего прошлого.
Таким ледяным февраль был в Сочи только в 2022-м. «Снег на пальмовых листьях – небесная скорбь», – отвечала соседям на Лысой горе (у нас был союз на этаже на почве ненависти к снегам и морозам; жилые квартиры в ЖК «Жемчужина»: Омск, Томск, Иркутск, Новосибирск… и Москва снимает на первый побег в лето).
«Она теперь высоко над печальными днями», – вспомнилась фраза из кинофильма Дэвида Линча «Внутренняя империя», размышляла тогда о том, что сбывшееся со мной море – как сон внутри общемирового кошмара. Перечитывала роман «Волшебная гора» Томаса Манна, как сказание о внутренней эмиграции, писала письма на другой берег, понимая уже, что непрочитанное как бы и не написано. С адресатом и героем моего романа «Белый город» в последний раз виделись в Москве 2013-го. Он тогда шутил, что похитил весь снег из Ялты и Москвы и увёз в Питер, в подарок друзьям. Летний сад заметало, и античные статуи, укрытые в коробах, на фото в мессенджере выглядели, как в гробах.
«Он теперь по другую сторону правды», – талдычат СМИ. А в Сочи пальмы прячут от снега в мешки…

«Мы выбрали роман «Поколение бесконечности», но мы не можем опубликовать всю правду без купюр, существует цензура!» – сообщили мне из одного из старейших в России литературного журнала «Нева», издавшего когда-то первым «Белые одежды»[9]. Метель в Москве, троллейбус застрял в пробке на мосту. Я слушала «How can I go on» Фредди Меркьюри в плеере, привалившись лбом к стеклу, и смотрела на снег, заметавший все пути, когда пришло сообщение по электронной почте.
«Я же пишу о чувстве вины за несбывшееся прошлое», – хотелось написать в ответ.
«Мы обрежем текст буквально по краю крыши. Герои смогут взлететь, читатель всё поймёт, а цензорам будет не к чему придраться», – заверили меня на этапе редактуры. Мой последний роман вышел в 2019-м – том самом году, где многие из нас предпочли бы остаться.

Слишком много у меня всего белого. Издатели уверяют, что белые книги не продаются…
Побелевшими от метели ночами думаю о своих богомолах: переживут ли холода, наверное, так и не вылупятся, застынут в яйце, как в криокапсуле. Наверное, нужно было всё-таки купить им в зоомагазине закрытый аквариум.

22

Двадцатые годы – время сирен. Сначала пандемия, потом война – как всадники апокалипсиса. Они топят наши корабли, летевшие в океане времени в будущее, которое стало для нас теперь невозвратным прошлым. В руках – обломки штурвала, мы больше ничем не управляем: у нас нет ни прав, ни любви, ни свободы, ни голоса.
Но я отчетливо помню тот самый – последний – солнечный февральский день. Сидим с рыжим на скамейке под пальмами, вдали шумит море, в ясном небе парят птицы –и кажется, время застыло в красоте момента, как в янтаре… чтобы через сутки рухнуть в пропасть. Я хочу вернуться, и по-прежнему ищу этот разлом времени, уничтоживший старый открытый мир. Вернуться на предвоенные улицы, где в воздухе разлит аромат магнолий, а не тревога, ионизирующая в ужас и отчаяние. По-прежнему хочу жить вперёд, в будущее, – и знать, что оно наступит, и знать, каким сбудется.
Читаю про ложные воспоминания или «эффект Манделы»: «все воспоминания связаны с нашими языковыми способностями, когда у нас появляется способность рассказывать истории о своей жизни». Воспоминания можно подменить, чем усердно пользуются СМИ, которые создают «фейк-ньюс», а ещё существует неосознанный плагиат…
Вспоминаю: мои герои в «Пустых временах» и других рассказах летали над крышами города – это же кадры из «Шагающего замка» Миядзаки, который смотрели ночи напролёт в ноуте на животе, когда муж вывез меня с утопающей в дождях и снегах Таганки. Может, поэтому я так не люблю сочинять: это как макраме из уже впитанных когда-то образов и чувств. Кто ты есть, если всё, что ты пишешь – это кадры из просмотренных фильмов, сцены из прочитанных книг? Я хочу быть. Хоть где-то на карте координат истории – и осознавать себя во времени и пространстве. Было бы здорово обладать даром героя «Фунес – чудо памяти» Борхеса. Но время ускользает сквозь пальцы. 2020-й, 2021-й, 2022-й, 2023-й…
А потом читаю некролог по Льву Рубинштейну на Горьком: «мы не знали, о чём писать в 2022-м, все идеи «накануне» прахом», «как высказать боль», «его светлый взгляд молча поддерживал»… Старые календари Льва Рубинштейна, забытые на чердаке, где каждая дата в истории соотносилась и перекликалась с личными воспоминаниями, спасли и меня.
«Прожитый день воспринимается как абстрактный образ любого дня не внутри истории, а вне времени»[10].

Мы, дети поколения X, полюбили метафору «Дверь в лето» Роберта Хайнлайна. Я нанизываю бисер своих дней на нить времени, чтобы вернуться: в апрельскую Ялту 2009-го, где мы пытались сочинить сценарий к новому фильму, а получилось – к собственной несбывшейся жизни; на Казантип 2017-го, где читала стихи со сцены вместе с киевскими поэтами на литфестивале, в 22 февраля 2022 года, когда усталая в ночь писала рецензию на книгу донецкого писателя, которая должна была выйти в издательстве Мариуполя…
В дни – Накануне.
Я открываю своё «окно в рай»: перед глазами мерцает белое пространство… самый нежный свет… солнце в молоке. Цифровой мир, где я могу сохранить всех, кто мне дорог, кого носила в мыслях и воспоминаниях по этим улицам к морю, чтобы они жили здесь, любили и смеялись между строк – в измерении моей жизни, а значит, для меня – вечно: жизнь и смерть никогда не встречаются.  Это страшное, странное время требует времени на его переосмысление: посмотреть на события первых дней – с расстояния лет. И хотя сейчас мир видится фрагментами отражений чужих мнений-мгновений сквозь витражи, как в хаосе калейдоскопа, я знаю, что записать их важно: со временем память сотрёт все детали – а дьявол, как известно, кроется в них.

Зачем я пишу всё это?
Чтобы быть свободной. Продолжать жить самой собой.
Чтобы никто не смог стереть мою личность, подменив воспоминания новостями.
… Но на самом деле я просто творю свою территорию нежности.

23

Ослепительно белый пляж. Дети лепят снеговиков. Брызги фонтанов и пальмы в снегу. Тропическая экзотика.
«Любовь» Купидона припорошило снегом, но не завалило и не смыло в море. Настоящая любовь – как крепость, её не разрушить.
Случайность полна неизбежности, повторяю себе. Недавно, сбегая к морю по солнечным улочкам, обнаружила в самом тёмном углу двора подснежник. И Чёрное море стало Белым, а снеговики на пляже – наше новое чудо февраля. Если прошлый февраль ощущался безвременьем, бесконечным летом посреди зимы, то этот заставляет переживать все сезоны года, как в калейдоскопе или в кино: июнь-ноябрь-март… Ощущение лихого ездока на машине времени. Умная магнолия Суланжа в Приморском парке закрыла первые три бутона и новые не выпускает, ждёт. Наверное, заснула и во сне мечтает о настоящей весне.
А я всю жизнь мечтала увидеть океан, но ни до Владивостока, ни до Индии так и не долетела. Так океан пришёл за мной, не дождался. Вот они – идеальные волны для сёрферов FullyDevelopedSea, хотя вряд ли здесь найдутся смелые при столь нетропической температуре.
– Смотри, наш Пират в море! Его шхуну не узнать невозможно…
– Опасно же, шторм!
– Он вынужден, спасает безалаберные прогулочные яхты – тянет их на буксире к берегу.

24

Крещенский купальник случайно выпадает из шкафа. В нулевую температуру ни о каких заплывах не может быть и речи, но он напоминает мне другое 24 февраля 2023-го года.
Сначала был сон: синие бусины в мокрые волосы вплетает давно умершая бабушка. Февральские праздники на пляже Ривьера. У моря говорю мужу: не сметь надувать шарики рыжему, слишком сильный ветер! Но они же никогда меня не слушают!
А дальше всё, как в замедленной съёмке. Бусю, мою Бусину, вслед за шариком уносит море: единственное пространство, что по-настоящему люблю в жизни, отнимает единственное существо, которое мне принадлежит в целом свете. Я чувствую слабость: предвидела – и не смогла предотвратить. Нелепая смерть на фоне самого прекрасного в моей жизни заката.
Муж вслед за собакой бросается в воду – и исчезает за бетонной стеной. Заплыв в ледяной воде, ФСО-шники с автоматами по другую сторону стены городского пляжа, который уже не для людей. 24 февраля, годовщина войны. Мокрый мужик с воздушным шариком в «высопоставленной» резиденции. В Москве задержали бы за антивоенный протест. А в Сочи посмеялись, отпустили.
«Не волнуйтесь, поймаем вашу собаку, даже сосисок купим, у всех у нас – свои дома, поможем».
Ночью по «секретному звонку» гуляла по «Городу золотому». Запомнила не роскошь вилл, фонтанов, галерей, бассейнов, теннисных кортов… для высокопоставленных государственных чинов, а хвойный воздух, который можно пить, как у нас в Карелии. А ещё – что любой рай можно превратить в казарму: даже роскошные дворцы однотипные и выстроены квадратно-гнездовым методом. До отчаяния – территория в десятки гектаров: «здесь у нас на машинах ездят». Иголку в стоге сена искать, а не собаку!
Малыш сам меня нашёл: вышел по следу, по хрустикам, которые разбрасывала на дорожках, как хлебные крошки в сказке про Гензель и Гретель. Не забыть ощущения пронизывающего насквозь счастья, когда схватила его на руки. И его плач – не собачий, так рыдают маленькие дети…
Муж говорит: Ривьера проклята, но зло не может преодолеть реку. Поэтому мы теперь, как в мифах, мост не переходим. Гуляем по пляжам нашей стороны. Наверное, в каждом городе есть своя Зарека и свой Рубикон.
Позже перерою местную прессу, чтобы отыскать историю Ривьеры. Львиную долю городского пляжа отняли под строительство резиденции и санатория для высших чинов военных за ней. А пляж… там погиб кто-то, отстаивая право разрушить стены у моря. Проклятое место, твердили спасатели (которых вызвала, узнав, что Ривьера кончается не лестницей с волнореза к променаду набережной, а бетонными заборами резиденции за ним) каждую неделю – несчастье…

25

Годом раньше мы о проклятии Ривьеры не знали и ходили гулять через мост в парк культуры с памятником таксе у парадного входа (единственного парка культуры, куда можно с собаками).
Закатное солнце освещало аллею, а после зажглись фонари. Волшебные – с фигурами музыкантов: флейта, скрипка, труба, виолончель… Название и обложка сборника прозы творческой гостиной на Маяке родились мгновенно: «Симфония судеб».
«В сборнике прозы Творческой гостиной на Маяке представлены истории авторов из разных стран, как лауреатов престижных литературных премий, так и мало знакомых российскому читателю.
Любовь и одиночество, поиск своего пути и спасение чужих жизней, жестокость и умение прощать, неумолимое время и мечты, сбывающиеся вопреки всему. Жизненное и трансцендентное.
Каждый творческий голос уникален, но вместе они звучат как симфония.
Симфония судеб».
Мой первый благотворительный издательский проект соединил авторов из России, Украины, Германии, Грузии… – накануне войны, а сколько пришлось преодолеть санкционных барьеров! Помню, как писали друг другу письма весной 2022-го: «Не волнуйся, к осени всё закончится – и пришлешь мне книгу». Наивные… Но в третью годовщину войны я радуюсь, что сделала хоть что-то хорошее в этом мире просто так, за свой счёт. И по-прежнему верю, что творчество спасёт мир.

26

Креативный исчезающий класс сам создаёт себе реальность. Буду писать свою книгу года; издавать, редактировать и переводить фантастику, мирскую цветочную поэзию и романы о любви. Кто знает, а вдруг родится миф-утешение?
У моря в несуществующем теперь кафе «Атлас», глядя на атлас волн, я в 2022-м впервые за многие месяцы вернулась к черновикам и обрывкам прозы – и начала писать «Повесть без авторства», получив по почте рассылку «Сигнал» (будто подключили небесный Wi-Fi) с утверждением, что личные дневники способны спасти наше общее время – Историю. Моя повесть не может быть опубликована ни здесь, ни тем более в тамиздате. Но если раньше это было внутренней эмиграцией, альтернативой жизни, то сейчас моя книга будто пишет – и возрождает меня саму.
А в агентстве рисуем с художником детскую сказку про ясноглазых енотиков. Читаю новости в Сочи-Today: «В городе орудует банда енотов, проникают по деревьям на балконы и террасы, устраивают кавардак в квартире».
Вылезаю вечером покурить на крышу – сидят на ветвях ливанского кедра, что тянет ветви на мою террасу. Глазами сверкают.
– Бес, ты спасёшь нас от енотов?
Охотник запрыгивает на диван и – яростно закапывается в одеяло.
Надо срочно дорисовывать сказку, пока они тут не прописались…

27

Смотрю на алую полоску на горизонте и невольно улыбаюсь мысли, что слово, так часто повторяемое в последние годы, «форс-мажор» перевожу иначе: «сила радости», мажорная нота надежды – солнца сквозь шторм.
Последние годы чувствую себя волком из детской игрушки: он ловит яйца, а они падают-падают-падают, всё быстрее и быстрее, бьются и бьются – до слёз иногда, но ты не спишь, закапываешь в глаза визин – и ловишь-ловишь-ловишь, даже если безнадёжно поймать, бережно раскладываешь по разным корзинкам: а вдруг из них вырастут птицы, способные летать над миром? Я спасаю свои проекты – и своих людей. Кого могу. Здесь и сейчас. На войне виноваты все, прав лишь тот, кто защищает свой дом. Где он, мой настоящий дом? В окне Paradise, больше у меня ничего и нет своего в этой жизни.
«Неправедно осуждать тех, кто продолжает жить. Радоваться, что живёшь, – это как благодарение, как молитва», – написал мне одессит из Иерусалима. Я верю ему – он верит в Бога.
Свет уходит и поднимается ветер. Люди на берегу жмутся друг к другу, я обнимаю собаку – чтобы вместе творить тепло. Браслет на запястье из бисера всех цветов радуги: солнца, неба, моря, вечнозелёных деревьев – из подарочных бутылочек с пожеланиями на Новый год от читателей Маяка. Сходила в «Лавку магии» на набережной докупила бисера – и вплела в браслет цвет волшебства, восьмой цвет радуги. Бусины нанизаны на рыболовную леску. Handmade… Make love, no war. Нам неверно перевели: не заниматься, а делать – создавать. Любовь. Мир вокруг. Жизнь. Потому что мы все – хранители наших жар-птиц.

28

Последний день февраля. На пляже – сюрреализм: местные, как и я, млеют на ярком солнце в шубах, туристы разминают синие ноги на ветру, чтобы занырнуть: отпуску не пропасть!
Я не выдержала лёд метелей – купила себе рыжую чебурашку. Фотографы набережной теперь шутят в адрес Беса: «Истинный охотник выгуливает свою лису на подводке».
Я пролистываю фото в телефоне – до 29 февраля прошлого года. Дракон подарил нам ещё один удивительный-дополнительный день февраля. 29-го из-за сбоя в системе обнулились все программы в телефоне и на ноутбуке.
– Чему ты радуешься? Твоя техника превратилась в кирпич!
Сложила тогда все кирпичи на подоконник – и сбежали с рыжим на берег моря. День был тихим, солнечным, почти летним, как дар небес. И всё равно прошлогоднего февраля как будто бы не хватило…
В этом году на завтра назначена весна: и не важно, в шубе или в футболке, на море невозможно не быть счастливой.

…В ночном небе – Великий Парад планет: Сатурн, Меркурий, Нептун, Венера, Уран, Юпитер и Марс выстроились в шеренгу. Следующий, пишут в Sky Tonight, будет через двадцать лет. Над морем видно только Венеру, Юпитер и Марс.
Помню, Сатурн – страшная планета смерти и времени – преследовала меня во всех пейзажах в год, когда умирала и писала «Безбрежные дни», а сейчас её не видно: горизонт моря скрывает. Сегодня ярче всех планет сияет Венера.

 


[1] «У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба» (из кинофильма «Гараж»)

[2] Мерхав муган (ивр. מרחב מוגן‎ в переводе на русский язык букв. «защищенное пространство») — тип израильских бомбоубежищ, которые расположены внутри зданий и предназначены для защиты их жителей во время ракетных атак.

[3] Джордан Питерсон

[4] Перефраз Антуан де Сент-Экзюпери

[5] Кадр из фильма «Огонь в моём животе» (1986-1987 гг.)

[6] И. Бродский «Набережная Неисцелимых»:
«…мы уходим, а красота остаётся.
…мы направляемся к будущему, а красота есть вечное настоящее. Слеза есть попытка задержаться, остаться, слиться с городом. Но это против правил. Слеза есть движение вспять, дань будущего прошлому. Или же она есть результат вычитания большего из меньшего: красоты из человека. То же верно и для любви, ибо и любовь больше того, кто любит».

[7]Слоган фильма: «Миссия последней надежды в ловушке ядерного апокалипсиса»

[8] Михаил Булгаков «Белая гвардия»

[9] «Белые одежды» – социально-философский роман Владимира Дудинцева о жизни и работе учёных-биологов, работа над которым была начата в 1966 году, опубликован в 1987 году в журнале «Нева» и через год удостоен Государственной премии СССР.

[10] «Фигуры памяти»


<<< Январь | Март >>>

МОЯ КНИГА ГОДА >>>

Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
Опубликовано Марго Па в Книга года, 0 комментариев

Территория свободного творчества: литжурнал “Дневник смотрителя маяка”

В английском языке есть слово «sightseeing» (осмотр достопримечательностей).
Я мечтаю научиться замечать свет озарений во всём, что меня окружает. И сохранить внутренний свет вдохновения, способности удивляться и радоваться жизни, каждый день открывая новые смыслы.
Маяк, конечно, метафора. Независимый блог – как свет в темном море сети: трудно найти, увидеть, если не держать курс к его берегам, не искать тех, кто с тобой на одной волне. Смотритель почти всегда одинок, зато свободен в творческом самовыражении. Далеко не все слова можно представить под яркими софитами на сцене литературных журналов, тем более бессмысленно бродить со свечей в руках по шумным неоновым городам соцсетей, где никто друг друга не видит и не слышит.
Я зажигаю маяк, чтобы делиться вдохновением с близкими по духу людьми: ведь по-настоящему нас может заинтересовать чье-то творчество, если оно вдохновляет создавать нас самих.

Let’s go lightseeing with me!

 

Избранное

slide5
Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
Опубликовано Марго Па в Без рубрики

Творческая гостиная на Маяке

Друзья, в 2021 году на Маяке открылась своя литературная гостиная!
В рубрике «ГОСТИ МАЯКА» буду публиковать ваши истории, рассказы, миниатюры, сказки, стихи…  – всё, чем делятся со мной читатели и гости журнала от чистого сердца.
Я рада, что у нас получается доверительная беседа о литературе и творчестве у живого огня.
Делитесь своими историями, чтобы Вселенная была бы к вам щедра и дарила новые открытия и вдохновение!

Вместе нам будет уютнее и теплее!

ПИСАТЕЛЯМ: ПОДЕЛИТЬСЯ ИСТОРИЕЙ>>>

 

В нашей уютной гостиной уже представлены произведения прозы и поэзии, рецензии и интервью, арт-проекты … от художников слова (как заслуженных мэтров, так и далеко не всем известных, но очень талантливых авторов): Александра Пономарёва, Ларисы Тепляковой, Светланы Волковой, Михаила Стародуба, Юлии Элер, Елены Крюковой, Андрея Новикова, Дмитрия Воронина, Алексея Баева, Игоря Столярова, Александра Товберга, Олега Озарянина, Елены Ханен, Пантерины Трамич, Ильи Криштула, Гюнай Александры Гейдаровой, Алексея Козлова, Саши Ирбе, Михаила Полюги  и … обновляем нашу «золотую коллекцию» ежемесячно!

ЧИТАТЕЛЯМ: ПОСЕТИТЬ ЛИТ.ГОСТИНУЮ>>>
Опубликовано Марго Па в Без рубрики

Аудиокнига поэзии и авторских песен «Для влюбленных в жизнь»

Премьера аудиокниги поэзии и авторских песен
«Для влюблённых в жизнь»

В 2022/23 у Творческой гостиной на Маяке вышел первый сборник прозы «Симфония судеб».

В 2024 году издаем АУДИОКНИГУ ПОЭЗИИ!

В нашем аудио-альманахе представлены самые разные аспекты любви:
романтическая, к животным и природе, к родине и миру, который нас окружает… Мифы, история, современность…
Сама жизнь и есть Любовь.
Книга-утешение, книга-свет, книга красоты и добра.

 

Продолжить →

Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
Опубликовано Марго Па в Гости маяка, 0 комментариев
Выпуск 28: Время полётов, или стихов и птиц

Выпуск 28: Время полётов, или стихов и птиц

После летних путешествий в рабочую осень входишь как в крутое пике, поэтому и Новости пишу позже, и облака в небе напоминают перелётных птиц.
Такой у меня год Дракона: смены времён и пространств, будто сама летаю…

Если работаешь с книгами, то читать книгу о выгорании не вариант. Я искала хорошее кино на вечер пятницы, похожее на «My Salinger year» или «Полночь в Париже» и открыла для себя «Люди и птицы»: фильм десятилетней давности прожила как свой сегодняшний день, на одном дыхании. Он – топ-менеджер, бросает работу на корпорацию, чтобы «видеть, как прекрасен утренний свет», она – измученная горничная, превращается в птицу. Сьемки на фоне гостиницы в парижском аэропорту, чем-то напомнил фильм давнишний роман «Токио нас больше не любит» Рэя Лориги. А полёты над ночным Парижем – под сингл моего детства «Space Oddity» Дэвида Боуи.
В качестве свежего ветра рекомендую всем уставшим в эту осень.

Продолжить →

Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
Опубликовано Марго Па в Новости в свете Маяка, 0 комментариев