Качественный импульс
Катерина – женщина гордая. Даже лучше, чем женщина. Больше, чем гордая. Удивительная особь. Хоть и молодая. Но это не мешает. Потому что годы – дело наживное, а всё остальное у Катерины уже есть. Или приложится немедля. Сей момент и за государственный счёт.
Это она задолго до того, как пульсирующие шмели стали повседневной реальностью, сбивала шмакодявок из бытового пистоля. Она, вместе с немногими вояками, начала тотальную борьбу против засилья лопоухих и курносых. За чистоту человечьего образа в мысленных контактах с нелюдями инопланетных резерваций.
И, разумеется, Катерина не пропускала белых понедельников. Участвовала в санитарных похождениях. Страшились жмурики, трепетали доходяги. Потому что чутьё Катерины было редкостным. Потому что душа Катерины мысленно переселялась на место доходяги или жмурика, эмоционировала, проиграв варианты возможных ухищрений и, вернувшись в собственное тело, безошибочно определяла место очередного тайника продовольствия, мануфактуры, или чего там ещё. Даже если заначка была невелика: горбушка пшеничного сухаря или пара душистых контрабандных обмылочков.
День начался как следует. Мысли были светлыми, желания отсутствовали. Небо, как положено, выглядело холодным и высоким. И гладким, без облачка. Улица тоже радовала: прямая, пустынная. Разве что у перекрёстка жался к стене случайный доходяга. Шуганув его, Катерина прошла светофор. Остановилась перед многоэтажным зданием серого гранита. Вошла в проходную и предъявила себя охраннику. Поднялась на шестнадцатый этаж. Предъявила себя прочим охранникам. Толкнула дверь.
Лидер районного масштаба встретил вполне сердечно. Разговаривал то левой, то правой стороной лица. Закрывал и открывал глаза таким образом, что один глаз всё время остро и требовательно оглядывал Катерину. Рассказал, между прочим, что просчитал себя на Большом Компьютере. Выяснил, что с рождения запрограммирован, как модель для получения удовольствия. В этом его смысл, призвание. Однако победил себя, природу. Преодолел программу. Стал лидером. Небольшого масштаба, но вопреки судьбе. Самостоятельно.
– Не есть ли наибольшее из многих удовольствий – строить самого себя?
Не успела Катерина задуматься, как лидер перешёл к делу.
– Мы посовещались и пришли к выводу… – начал он командно-административным голосом, но неожиданно потерял ритм, замялся. – Личность твоя подходящая, можно сказать достойная… безупречное поведение, фигура, глаза…
Глядя на лидера, Катерина испытала острое ощущение брезгливости, которое поднялось от живота к горлу. Чувство это всегда приходило вдруг, независимо. Катерина научилась справляться с ним. Волевым усилием отсылать брезгливость на место. От горла в живот.
– Буду откровенен, – сказал лидер и, подойдя к двери, закрыл электронную щеколду.
– Есть ли в этом необходимость? – кивнув на запертую дверь, спросила Катерина. Лидер районного масштаба, разумеется, имел право на внеочередной сексуальный час. Катерина расстегнула блузку, бросила её на спинку кресла.
– Очень хорошо, – железным голосом произнес лидер. Один глаз его стал круглым, другой был мёртв.
Брезгливость взяла за горло. Катерина сглотнула, но брезгливость не уходила, застилала глаза.
– Наш дорогой! – в соответствии с уставом позвала Катерина. – Приди ко мне.
– В следующий раз, – вздохнул лидер. Подошёл, тронул пальцем её плечо. Взяв с кресла блузку, прикрыл это плечо. Отвернулся, отойдя к окну. – В следующий раз, – повторил лидер и, пока Катерина одевалась, заметил, – Я хорош раз в три дня. День на то, чтобы приготовиться. Вспомнить, как это бывает. Убедить и раскачать себя. День, когда я, собственно, хорош. Ну, и день передышки.
– А если без передышки? – удивляясь себе, полюбопытствовала Катерина.
– Сломаться можно. Боюсь… – отвернулся от окна лидер. Один глаз его был мёртв, другой смотрел по-государственному строго. – Боюсь, что это повредит нашей общей работе.
Выдержав необходимую паузу, лидер сказал:
– Теперь о деле. Мы располагаем сведениями… прошу иметь в виду: информация закрытая, нулевого уровня. Разглашение карается, и прочее… По нашим данным – Земля представляет значительный коммерческий интерес для большинства наших технических партнёров в цивилизованных зонах Вселенной. Уполномоченные некоторых деловых структур вошли в неофициальный контакт с нашими агентами, оповещая о следующем: от рождения человечества прочие обитатели Вселенной рассматривают Землю как природный источник F-энергии. А каждого из нас в отдельности как потенциальный объект накопления этой энергии, как разумное существо, волею случая способное образовывать, развивать и умножать общий потенциал. Или наоборот, быть причиной энергетического голода во Вселенной, где способность такого рода является уникальной.
– F-энергия? – позволила себе удивиться Катерина. – Что это такое?
– Можно только догадываться. Мы работаем, но информация не поддаётся толкованию. Похоже, логика сообщения не имеет аналогов. Так или иначе, источник мельчает. Земля, как месторождение F-энергии, теряет свой исключительный смысл. Технические партнёры в ужасе – практическая медицина Вселенной использует F-энергию как обязательную составную часть. Нам сулят немыслимые доходы. И это при том, что до сих пор, тысячелетиями, целительную энергию заимствовали, собственно, без нашего согласия. Как само собой разумеющееся. Попросту говоря, нас обкрадывали.
– Возмутительно! – скрывая зевок, оскорбилась за человечество Катерина.
– Технические партнёры предлагают разумную компенсацию. В межзвёздной валюте, товарами, или, на выбор, технологиями и образовательными программами. Необходимо в кратчайший срок наладить производство F-энергии в промышленных объёмах.
– Так! – согласилась Катерина, вытягиваясь по стойке «смирно».
– А для этого… что требуется в первую очередь?
– В первую очередь… – пыталась угадать Катерина.
– Установить, что такое F-энергия.
– Кратко и доходчиво, обрадовалась Катерина. – Браво, лидер!
– Кому поручается эта почётная задача?
– Кому же?
– Тебе! – звякнул голосом лидер. – Тебе, Катерина.
Не прошло и часа – государственное авто, исполнив лихой вираж, затормозило перед Центром научных исследований. Многочисленные профессионалы в белых халатах приступили к научному исследованию невозмутимого телом и духом биосоциального существа, субъекта исторического процесса развития материальной и духовной культуры на Земле. По имени Катерина.
– Здоровье… – спрашивали научные исследователи.
– В норме! – ответствовала Катерина.
– Психологическое состояние? Грусть, печаль, зависть? Спите хорошо?
– Не жалуюсь.
– Аппетит?
– Зверский.
– О! – насторожились исследователи. – Постоянный голод?
– Голод проходящий. Утолимый.
– Интересно, – как будто даже огорчались профессионалы в белых халатах. – Сосредоточьтесь. Подумайте как следует. Может быть, в детстве… какие-нибудь болезни…
Потом Катерине показывали цветные картинки. Просили пересказать нарисованное. Затем предлагали складывать числа, вычитать и делить. Заставляли бегать, прыгать и подтягиваться на тренажёрах. Шибали током и щекотали пятки. При этом нужно было ответить: столкнет ли Катерина незнакомую старуху с крыши небоскрёба в бездну? Спасёт ли малолетнего ребёнка в случае пожара? Предпочитает общаться с мужчинами-брюнетами, или с блондинками возраста до тридцати?
Катерина выбрала брюнета. Без колебаний спровадила старую каргу в подходящую бездну. Выхватила из огня детёныша. Устала, но держалась молодцом. Научные исследователи должны были быть довольны.
Опыты продолжались до позднего вечера. Катерина получила улучшенный высококалорийный паёк. А на следующее утро снова-здорово! С центрифугой, качелями, барокамерой. И вопросами, вопросами…
К концу недели учёные взяли своё. Оставили Катерину с вывернутой наизнанку душой. Но по-прежнему боеспособную, готовую к прочим испытаниям.
Однако, испытания что-то откладывались. Как это ни странно, заставляли себя ждать. Впервые в жизни Катерина проводила время в одиночестве. Сначала в комнате со всеми удобствами. Потом в лесопарковой зоне, которая начиналась во внутреннем дворе научного Центра, представляясь территорией безграничной. И это беспокоило. Казалось излишне роскошной фантазией в мире, где квадратный метр незастроенной земли стоил колоссальных денег.
Светило солнце. Зеленела трава. На этом познания Катерины кончались. Основы ботаники изучались в начальных классах, словесно определить окружающее было немыслимым.
Вдохнув, Катерина оглядывалась. Пейзаж представлялся вполне инопланетным. Из глубины памяти выпадали странные слова: в траве «цвело», а может быть, «колосилось». «Созрело»? Или, так сказать, «налилось и вызрело»? Нуждается в сборе, стерилизации, переработке?
Неожиданно всплыло слово «сено» в сочетании с загадочным «силос». С ударением на «и»… нет, пожалуй, на «о»! Возможно, здесь, в траве было множество «сен» и без счёта «силосов» (с непонятным ударением), хотя слова эти представлялись не очень-то подходящими.
И, раз уж так получилось, Катерина с обыкновенной своей находчивостью решила назвать всё в этом мире заново. То есть, не вообще всё, но хоть что-то, заслуживающее внимания.
Светило солнце, зеленела трава. И там, в зелёных пространствах встречались отряды, а может быть, залежи… встречались цветные порции… встречались худенькие «сергуньчики» и тоненькие «аньки». На ниточках с аккуратными лоскутами зелени. Там торчали колючие «василии-кузьмичи» на волосатых палочках. Воздушные «игорёши» и неприхотливые «андрюшки». Между прочим, тоненькие «аньки» на ниточках терпко благоухали, а воздушные «игорёши» запускали вверх, выше травы, белые кисточки и грозди.
Однажды, разгуливая в лесопарковой зоне, Катерина встретила широкоплечего брюнета в рубахе с открытым воротом, в шортах, босого. Лицо его, как и положено стандартному брюнету, было определённо мужественным. Но отличалось от прочих, раз и навсегда запечатанных лиц, неприличной открытостью. В лице широкоплечего брюнета хранилось что-то от доходяги и жмурика. Оно казалось мужественным, но вместе с тем непристойно голым.
Катерина была в растерянности: шугануть поганого, или приветствовать гражданина? Может быть, поэтому, или оттого, что тоненькие «аньки» на ниточках благоухали сегодня особенно остро, если не сказать настырно, глядя в сторону, Катерина спросила (впрочем, по возможности, миролюбиво):
– Как смеешь ты, встречный, быть нестандартным?
Незнакомец задумался. Краем глаза Катерина отметила – лицо встречного изменилось. Мало того, продолжало изменяться, переделывая себя бессчётное множество раз! Оставив приличия, Катерина наблюдала за незнакомцем, который вскинул брови и сморщил нос. От глаз разбежались морщины. Катерина впервые видела столько морщин, их было более, чем по три в углах у каждого глаза и на носу, и они, морщины, казались живыми, вполне независимыми.
– Кто ты? – спросила поражённая Катерина.
Встречный вновь сменил выражение лица. Задумался.
Вспомнилась хрестоматийная рекомендация: «Перед тем, как спросить чужака, – сломай его».
– Оу! – выдохнула Катерина. Сгруппировавшись, бросилась незнакомцу в ноги. – Фа! – оседлав его, кистью левой руки захватила подбородок. Отвернула лицо чужака к синему небу. Так, что жилы на его шее вздулись, ритмично пульсируя. – Эк…– заключительным ударом осенила Катерина хлипкую плоть.
Чужак отключился. А когда пришёл в себя, выразил немедленное согласие отвечать.
– Кто ты? – спросила Катерина.
– М-м-мы…– прохрипел незнакомец, – мыслящий заряд энергии, который обычно располагается на м-м-мы…– незнакомец закашлялся.
– Ну?! – строго спросила Катерина.
– Располагается на м-м-мы… на многие километры, но сегодня почему-то уложен между макушкой и пятками… – чтобы стало понятней, незнакомец взъерошил волосы на макушке, показал голую пятку. Спросил в свою очередь, – А ты?
– Я – человек.
– И какой он, ты – человек?
– Это мои руки, – ответила Катерина, – это – ноги. Это голова.
И пока незнакомец хрипло откашливался, потирая шею, Катерина, выбранив себя за беспечность, наконец определилась! Рядом инопланетная нелюдь. Широкоплечий брюнет опасен. Может быть, даже ядовит.
Сплюнув, Катерина отступила. Соблюдая инструкцию, то есть, «лицом к эпицентру предполагаемого вредоносного выброса, защищая локтями глаза и область печени».
Выйдя из зоны, Катерина сразу отправилась к себе в комнату, чтобы изложить случившееся в письменном рапорте.
Её ждали. Перед дверью и у окна коридора заняла посты личная охрана, в комнате находился лидер.
– Счётчики молчат, – без интонации произнес он. – F-энергии не зафиксировано. Контрольный опыт дал нулевой результат.
– Контрольный опыт… – эхом откликнулась Катерина.
– Упрекнуть тебя не в чем. Я бы и сам, пожалуй, действовал так же последовательно.
Лидер пошёл к двери. Не прощаясь, вышел.
Остаток дня Катерина провела в размышлениях. Знакомясь и, одновременно, преодолевая удивительное чувство: острое недовольство собой.
А на следующее утро Катерина в приказном порядке отправила себя в лесопарковую зону. Продолжить опыт во что бы то ни стало.
День начался жарким. Шёл дождь, но редкий, каждую каплю которого чувствуешь отдельно, так, будто она, капля, упав в траву, немедленно отходит облачком тумана. Катерина шла в сторону леса. Волны ароматов ударяли в лицо, были плотными, густыми, как бульон из спецпайка. Войдя в лес, Катерина шла по нестриженным пространствам, пробираясь между деревьями, расположенными без какой-либо разумной системы. На площадке зелени у самого подножия солидного дерева с почерневшей, растрескавшейся шкурой, был устроен однокомнатный домик со стенами из веток с листьями. Дверь отсутствовала. Катерина увидела голые пятки, ноги, торчащие на улицу.
– Выходи! – приказала Катерина. – Будем общаться.
Сейчас же появился брюнет с непристойно удивлённым лицом.
– Ну?! – спросила Катерина, глядя в сторону, чтобы не видеть это живое лицо. – Скажи что-нибудь. Я отвечу.
Брюнет молчал. Пауза длилась, становилась невыносимой.
– Что ты, к примеру, думаешь о проблеме зубастых в далёкой Африке? – преодолев себя, начала Катерина.
– Не знаю, – откликнулся брюнет. – Зубастые? Не слыхал о таких.
– А кого ты поддержишь на предстоящих выборах? Длинноносиков или толстозадых?
– Стоит подумать, – ответил он.
– Справедливо, – одобрила Катерина, – подумай хорошенько… – разрешила она и, выждав с минуту, спросила. – Ну? Что надумал?
– Уже? – мучился брюнет. – Так скоро?
– Порядочный гражданин, – процедила Катерина, с трудом сдерживаясь, чтобы не влепить ему, – имеет собственное мнение.
– Понял, – вздохнул брюнет. – Буду голосовать за этих, за… толстоносиков. Против длиннозадых.
Здесь произошло немыслимое!
В глубине образцового организма Катерины что-то сдвинулось, независимо распирая грудь… ощущение, впрочем, было достаточно приятное… Катерина выдохнула, произнесла нелепое: «Ха-ха-ха», лицо её потеряло гражданскую безупречность. Углы губ разъехались в стороны, обнажились зубы.
– Ха-ха-ха! – не владея собой, сотрясала пространство Катерина.
И не менее бессмысленно, как бы в ответ Катерине, морща лицо, скаля зубы, кричал в пространство брюнет:
– Ха-ха-ха!
А ещё через некоторое время Катерина сидела на траве и плакала.
Широкоплечий брюнет находился рядом, устроив голову Катерины где-то там, у себя под подбородком. Голова её была короткостриженая, с жёсткими волосами под ладонью.
Впервые в жизни Катерина была рядом с другим, таким же, как она, но безусловно лучшим. Не с гражданином и лидером, не с братом или отцом, но с кем-то, кто и брат, и отец, и кто-то бесконечно больший, почти идеальный. При этом находящийся рядом был именно с Катериной, для Катерины. Если можно так выразиться, он был свой до дна. Катерина, конечно, тоже, как умела, была с ним, для него, и то, что их двое, а главное, что человек, или, может быть, Бог, находившийся рядом, казался прекрасным, Катерина ощущала кожей и кровью: прекрасное находилось вокруг него, с ним, немедленно передавалось Катерине… полное счастье накрыло, кажется, они плыли какое-то время в пространстве, или пространство двигалось подле, вокруг… Надо сказать, что это счастье не было чувственным. То есть, рядом не был мужчина, обладание которым доставляет известное удовольствие. Нет, бесконечная радость находиться с тем, кто был рядом, пришла ощущением, до сих пор не знакомым. Не пережитым. Не представляемым.
Можно понять, как было больно, когда Катерина осталась одна. Когда всё возвратилось на свои места, или, скажем так: когда Катерина вернулась вдруг к своему месту. Упала. Обрушилась. Сломав себя на какое-то время. Сохранившись телом… то есть, внешне оставшись прежней… но разрушившись душою. Опустев, как дом, из которого все ушли.
– Есть F-энергия! – железным голосом констатировал лидер, появившийся из-за деревьев в сопровождении личной охраны и большой группы научных исследователей в белых халатах. – Зафиксирован высококачественный импульс. Ну… – один глаз лидера был мёртв, другой смотрел по-государственному строго. – Отвечай, дерьмо подопытное, жмурик, доходяга! – закричал он брюнету. – Что ты такое исполнил с порядочной гражданкой? Как это у вас, жмуриков, называется?
– Гладил ладонью волосы? – пытался угадать испуганный до смерти брюнет. Сидел на траве? Жалел её?
– Что значит «жалел»? – спросил один из научных исследователей. – Как это «жалел»?
Катерина смотрела на мёртвое лицо лидера, который внутренне негодовал, с трудом сдерживаясь, чтобы не врезать жмурику. Душа лидера представилась Катерине существом, похожим на белку, но с лоснящейся, гладкой, розовой кожей. С узенькими щелями глаз, голыми лапами с загнутыми когтями. Душа эта, выйдя из себя, прыгнула на шкуру ближнего дерева и, скрежеща когтями, полезла на ветку.
– А как же то, из чего она вышла? – мысленно спросила себя Катерина. – Тело лидера, оболочка, или, что там… голова, туловище, всё остальное? Что поделывает всё остальное, когда душа выходит из себя? Этого не успеваешь заметить, – мысленно ответила себе Катерина. – Видишь только сущность в розовой кожице, с когтистыми лапами. Глаза отвести невозможно. Потому что твои глаза и безбровые щёлки этого, который появился… глаза ваши связаны тем, что происходит. Потому что для розового зверя ты такой же неожиданный и странный. Чужой… бормотала Катерина, безнравственно морща нос, непристойно обнажая зубы, – …и, как это? И какой жалкий!
– Есть F-энергия! С глубоким удовлетворением констатировал лидер. Непрерывный, качественный импульс.
Реликтовый продукт
Оригинальные имена уже давно разобраны. И судьбы интересной, похоже, ни одной не осталось. Что касается радостей предстоящей недели, месяца, прочих удовольствий календарного года – это заграбастали ловкачи с монетой. Спекули, торгаши и государственные служащие первого и второго уровней. Без разбора всё подмели. На своих распродажах, публичных торгах, аукционах. И втихаря, с переплатой.
Остается ежедневная, законом положенная порция гражданской бодрости, но воротит меня от такого продукта! Конечно, кое у кого давно имеется установочка, перегоняющая гражданскую бодрость в нечто более существенное: кто ж не отключался таким-то способом? Но – суррогат, да и загнуться можно.
А уж о любви и не мечтай даже.
Всякий знает, что этот реликтовый продукт иссяк ещё в прошлом столетии. Тратили предки без счёта, теперь нам вот, расплачивайся! Живи холодным, как колесо супертрамвая. Чёрствым, как булыжник с обратной стороны Луны.
Топаю я это по проспектам и дальше. Навстречу гражданка симпатичная мордашкой.
Так, думаю, может, что сохранилось на самом донышке души?
Но пусто в груди, сквозняк. А гражданка прогуливается не одна, рядом выставил себя солидный дядя со значком администратора второго уровня на лацкане пиджака. Врезал я ему, чтобы заслужить повод для знакомства… Да неудачно. Дядя оказался, как положено, крепким. Лицом побледнел от удивления, расстегнул пуговичку на рукаве рубашки и сейчас мне в ответ с правой руки.
Темно в глазоньках, жду продолжения. Но дядя не стал мараться, сгинул. Посмеялись мы с гражданкой над моей бестолковостью.
– Зачем же, – говорит, – так подставляться? Или забыл, недоумок, что государственных служащих через день натаскивают в рукопашных схватках?
– Где уж забыть, – отвечаю. – Рекламные ролики отсматриваем регулярно. А посмеешь забыть, так сейчас тебе и напомнят. Но уж очень красотки в нашем городе заманчивы. Вдохновляют на подвиги.
– Приспичило? – смеётся она.
– Вроде того. Так что разрешите пригласить вас, милашка, на объёмчик юмора, на пару цветных бабушкиных снов. Хранятся, знаете ли, специально с прошлого столетия для такого случая. То есть, для особей, исполненных природой согласно требованиям действующих стандартов.
– Плевать я хотела, – говорит милашка, – на твой нищенский объёмчик, бабушку и требования действующих стандартов. Впрочем, сегодня душно на улице. Можно взглянуть краем глаза, что там за дерьмовый объёмчик хранится у некоторых первых встречных.
Двинулись ко мне домой.
И только вошли, с порога заявляет она эдак, вполне безразлично:
– Кстати, можешь переспать со мной для начала. Посмотрим, что ты собой представляешь.
Раздел я её. А там – родимая звезда под грудью. Хотел тронуть родинку пальцем, но почему-то не смог. Остановился.
С этого, наверное, всё и началось.
– Что ты? Занимайся делом. Охота была голышом разлёживаться перед каждым нечутким! – говорит, не открывая глаз. Таким низким, хрипловатым голосом. Который, в свою очередь, ещё больше сдвинул у меня под рёбрами.
– Погоди, не дёргайся, клизма, – прошу её. – Успеешь своё получить. Что-то, видишь ли, вокруг происходит. Надо бы разобраться.
– Происходит? Вокруг? – оглядывается она. – Интересно… И какое оно, то, что происходит? Как мы будем его разбирать?
– Пока не знаю. Никогда со мной этого не было. Давай поговорим, – предлагаю.
– Погово… что?! – удивляется она. – Может, ты псих?
– Да нет вроде. До сих пор всё было в порядке. У меня и справка с печатью. Как положено.
– Ну, давай говорить, – решает. – Начинай первый.
И глазеет. А со мной продолжается! В рёбрах стучит, поднимается выше. Пробирает всего. Но не мерзостно, а … как будто смотришь стереобоевик и сейчас главному герою могут свернуть шею, да только у прочих руки коротки. И герой это знает. А вместе с ним понимаешь ты. И то, что подступило к самому горлу, впечатляет очень похоже. Только в тысячу раз сильнее…
– Пожалуйста, говори скорее! – вдруг и как-то очень жалостливо просит она. – А то я сейчас оденусь и уйду. Потому что рядом с тобой мне … даже не могу объяснить как. Неудобно мне, вот что!
– До-ро-гу-ша … – выдавливаю из себя я, и понимаю, что хотел сказать совсем не то. – Киска! – подбираю нужное слово.
– А точно ли у тебя есть справка с печатью? Предъяви-ка …
– Там, в куртке, – киваю и вижу, как она спрыгнула с кровати, подошла к окну, а солнечный заяц присел у неё на плече.
– Совсем затрёпанная куртка, – говорит она. – Но, наверное, тёплая?
– Да, – отвечаю. – Старинная. С подкладкой из лебяжьего пуха. Теперь таких курток нет.
– Сколько лебедей надо было прикончить, чтобы набить твою паршивую одёжку. Наверное … – вздыхает она, и прижимает куртку к себе, и гладит её ладонью, – наверное, это были не лебеди, а лебедята. Детёныши.
Да как заплачет!
А сама удивляется:
– В жизни не думала, что заплакать сумею. Вот оно, оказывается, как бывает. Настоящие слёзы, гляди-ка.
– Как ты это делаешь? – подхожу я, беру её голову в руки, и пробую живые слёзы, а они солёные.
– Теперь с тобой не расплатиться. Сколько ж это может стоить стимулятор, вышибающий такую слезу? Погоди-ка! – пугается она. – Но ведь мы не кололись? Не глотали таблеток … Отчего же слёзы?
– Любимая! – произношу я, и мы замираем.
И можем только смотреть.
Шевельнуться сил нет. И преодолеть себя невозможно.
А потом она плачет ещё, опять настоящими слезами, которые капают мне в ладони, и настоящие слёзы – тёплые.
– Ты тоже… это самое, которое мне страшно повторить. Так страшно, – всхлипывает она, – как будто, если повторю – умру на месте. Ты тоже … Это слово, я бы хотела услышать его еще. Как ты сказал? Кто я?
– Сейчас, – говорю. – Наберусь сил. Минутку. Что-то, видишь ли, не в порядке с горлом. Сейчас отпустит.
Но горло не отпускает.
– Ты – милашка неслабой наружности. Аппетитная девочка. Красотка. Ты… – дёргаюсь я, – девочка-супер, высший класс …
– Ладно, – успокаивает она. – Не надо пыжиться, лопнешь. Не получается, что ж, очень жаль.
– Ты глазеешь! – в отчаянии кричу я. – Тёплая! С родимой звездой под грудью! Любимая!
Здесь начали барабанить в дверь. Открываю – вваливаются, представьте себе, киношники со всей своей стереоаппаратурой. Зависло в каждом углу по камере, и толстый Бим, старина Бим, – ведущий дневной программы, обнимает меня за плечи (знаете, как он это умеет делать?) и сходу включается в прямой репортаж.
Одна из камер приближается, берёт нас крупным планом. Он разливается своим бархатным сытым голосом, а хитрющие узкие глазки на дурацкой и толстой роже, знакомой во всех концах света, смотрят в голубой пузырь стереокамеры и ещё дальше: в самую душу миллиардов таких, как я, граждан стереозрителей.
Честно скажу – ошалел от неожиданности. Да так, что вполне машинально рассказал толстяку и прочим желающим о родственниках по отцовской и материнской линиям, про то, как тётка Тарфундия в приюте для престарелых обожралась однажды консервированным мороженым, а одноглазый кузен Панч-Блонд из многих сортов табака выискивал на тротуарах проспектов окурочки с табаком из Гренландии.
Потом врубили на шестьдесят секунд рекламу, и толстяк Бим передыхал, отлипнув от стереопузыря. Я тоже сумел успокоиться. Настолько, что готов был осмыслить происходящее. Тем более что киношники отвалили со своей аппаратурой в сторону моей подружки. Обаяшка Бим звонко шлёпает её по голому заду, подружка хихикает, не без кокетства выставляет себя на весь белый свет голенькой, храбро отвечает на вопросы.
Здесь я узнал её имя. Анна. Необычное прозвище. До сих пор такого не слышал.
Киношники лепят свою развлекаловку, а меня просто распирает от удивления: я –герой дневного сюжета! С чего бы такое привалило?
И только подумал, как Бим объявляет:
– Патрульной службой зафиксирован эмоциональный выброс интенсивностью в пару миллионов монет. Приборы утверждают, что источник находится здесь. Что вы на это скажете?
– Топай, – говорю, как умею, вежливо, – отсюда на своих двоих, пока я тебе их не выдернул из задницы. Я – честный человек, контрабандой не занимаюсь. А покупать стимуляторы на ваших распродажах мне, уж конечно, не по карману. Туда меня и близко не подпустят, кредитом не вышел.
– Не прибедняйся, – ухмыляется толстяк Бим. – Что тебе терять? Дом, как положено, давно окружён агентами. Лучше расскажи нашим стереозрителям, что переживает человек, когда испытывает эмоциональный удар ценой в пару миллионов монет?
Послал я его дальше, чем следует, а он рад-радёшенек: неслабая на сегодня обломилась развлекаловка!
Ну, появляются агенты. Отовсюду, разом, чрезвычайно эффектно. Один – высаживает окно так, что на камеру веером летят осколки, двое – сносят незапертую дверь, ещё пара – валится сверху. Из дыры в потолке сыплется бетонная крошка, падают хлопья штукатурки, а эти (всегда удивлялся, как у них получается?) стоят чистенькими, с отглаженной стрелочкой на рукавах. И башмаки сияют, а глаза – безжалостны. И у каждого в руках по лазерному стволу сорок пятого калибра, которые таращатся на мой лоб.
– Красиво, – говорю, – исполнено, ребята! Очень впечатляющее зрелище. Жаль, что нечем вас угостить. Разве жестяночкой с пивом?
Входит Шеф агентов, оглядывает меня с головы до ног, раскуривает свою вонючую сигару, не торопится. Потом запускает струйку дыма мне в лицо.
– Зря выламываешься, старый пенёк! – обращаюсь к Шефу. – Ошибочка вышла. Нечего с меня взять.
Здесь наступило время рекламы. Киношники расслабились, агенты опустили оружие. Гримёры набросились на толстяка Бима – припудрить, поправить грим.
– Веди себя вежливо, сынок, – тусклым голосом сказал Шеф агентов. Держась за спину, сел на краешке стула. Закряхтел от натуги. – Смотри, присяжные такой срок нарисуют – жизни не хватит.
Похоже, у Шефа нелады с позвоночником. Впрочем, нелады временные. Минутою позже, перед глазком стереокамеры, Шеф выглядел молодцом, швыряя меня в сторону. Да и орал вполне жизнерадостно. Так, что звенела посуда в шкафу.
– Руки за голову! Лицом к стене!
Пока агенты обыск делали, отстоял я свое у стеночки. Как положено – с руками на затылке.
– Эй, как тебя! – объявляет Шеф. – Отлепись от стенки. Разрешаю сесть.
Оглядываюсь, мать честная! Комнату мою будто наизнанку вывернули. Большой праздничный «растерзамс», и перья из вспоротых подушек летают.
– Ну? – кривит губы Шеф. – Сознавайся, голубчик.
В руках у Шефа грушевидный объём. Как раз в ладошку величиной.
– Имею право. Оставлено в наследство бабкой по материнской линии. Да только пустышка это, я проверял. Успели попользоваться. Знаете, как у вас, в государственных службах бывает? Сдаешь объёмчик, чтобы выправить лицензию, а получаешь документик с пустышкою.
– Где хранишь стимуляторы?! – рычит Шеф, но воли рукам не даёт. Помнит о гражданах стереозрителях. Шваркнул бабкину склянку об пол и каблуком раздавил. Жаль. Красивая была вещица, хоть и бестолковая.
– Память отшибло? Бывает. Не будем торопиться, – решает он. – Потолкуем с твоей милашкой. А-я-яй … – журчит голосом Шеф, и я вижу, чего ему это стоит. – Крошка, ягодка, пичужка! – вздыхает он, краем глаза поглядывая на часы. – В какой переплёт попала. Наверное, не по своей вине? Сочувствую. А расскажи-ка нам, славная девушка …
Шеф тянет время, оглядываясь на часы, и я с ужасом понимаю: ждёт врезки с рекламой. Шестидесяти секунд разговора без свидетелей.
–… Ответь, сделай милость… – разливается он с добродушием родителя и даже исполняя пальцами как бы «козу», – Отвечай, потаскуха! – рявкает Шеф.
И, значит, киношники отключились, граждане стереозрители имеют свою порцию рекламы, а два агента уже заламывают руки моей девочке.
Анна кричит, кричу я … мы надрываемся в два голоса…
– Отставить! – командует Шеф, и все замирают. – Возвращаемся на базу. Здесь нам больше нечего делать.
– Угробить такой сюжет?! – трясётся от возмущения толстяк Бим. – Да вы в своем уме, милейший?
– Заткнись ты, мешок с хохмами. Будешь комментировать следующий сюжет с той стороны решётки. Эмоциональный выброс был естественным. Без применения стимулятора. Приборы фиксируют повторный эмоциональный выброс природного характера.
– Какой мощности?
– Счётчик зашкалило.
– Таким образом, граждане стереозрители, – тараторит толстяк Бим, и румяные щёки его прыгают, – можете от души позавидовать счастливчикам, ухватившим свой шанс из далёкого прошлого, казалось бы навсегда потерянного для нашего общества. Нельзя даже представить себе, что испытывает гражданин, на которого обрушиваются реликтовые ощущения. Природные чувства, эквивалентные невероятным дозам лучших… что там говорить, драгоценнейших стимуляторов! Эмоциональные игры такого уровня, разумеется, недоступны никому из ныне живущих. Оцениваются фантастическими суммами, масштаба… информационная служба подсчитывает, подсчитала! – Толстяк навешивает эффектную паузу, вчитываясь в сообщение «Экспрессинфо». – Фантастическая сумма! – объявляет он. – Уровня национального дохода страны.
Стереосюжет закончился.
Пока киношники выкатывались, явились профессионалы ремонтной службы, Как водится, молча и скоренько застеклили окно, дверь навесили, заштопали прореху на потолке. Смылись.
А мы, значит, сидим по разным углам. Друг на друга смотрим.
– Давайка-ка, ты, чинарик в серебряной упаковке, сделай что-нибудь, – просит Анна. – А то молчать уже невозможно. Угости девушку пивом. Перескажи сюжетик. Исполни что-нибудь подходящее на пару миллионов монет.
– Надо бы вот что … Порядок навести. Прибрать в комнате.
Подмели мы пол, вещи кое-как разложили.
– Теперь, – решает Анна, – можно глотнуть пивка и поплакать. Буду, пожалуй, плакать хоть каждый день.
– О чём речь, – говорю, распечатывая пиво. – Плачь себе на здоровье. За стимуляторы платить не надо.
– Кстати, как ты думаешь… каждый день – это не много? Не в напряг здоровью?
– Откуда мне знать? Пробуй.
Сидим, пиво пьем. А слезы её что-то задерживаются. Не приходят. Хотя она очень старается: морщит лицо, тужится. Пробовала даже глаза тереть.
– Ладно, – решает она, – не сегодня. В следующий раз должно получиться. Я вот что: здесь, у тебя поживу. Нет возражений?
– Места не жалко. Живи, пока не устанешь.
Утром разбежались. Я – на проспекты, в очередь за дармовой похлёбкой, она – зашибать монеты на очень непыльной работе. Травить мышек, насекомых.
– А что? – рассуждает, между прочим. – Витамины бесплатно полагаются и отвалить иногда можно, если не часто и очень захочется. Скажешь только, что голова болит, надышалась, мол, вашей отравой. Тебя сейчас и отпустят, чтобы не оплачивать страховые.
Разбежались мы, значит, но после обеда заскакиваю я это домой, а она разгуливает по комнате. Мается.
– Что, – говорю, – сегодня у городских насекомых амнистия? Или отравы надышалась?
– Хуже.
– Ну?! Рассказывай!
– Я … – вздыхает, – видишь ли, мне … даже и не знаю, как объяснить.
– Давай, не тяни душу, пробуй как-нибудь.
– Не хочу там больше находиться. Не могу. Мне их жаль.
– Кого? Начальников? Или таких, как ты, отравителей?
– Мышек. И остальных тараканчиков. Жаль.
– Этих ползучих? Быть не может!
– Всё, – говорит. – Завязала с такой работой. Пусть за бесплатные витамины травит ползучих кто-нибудь другой.
И распахнула свои гляделки – не оторваться.
– Ты, вот что… – прошу. – Смотри куда-нибудь в сторону. А то я что-то нервничаю и забываю слова.
– Реликтовые ощущения. У меня тоже – живот сводит, когда ты вот так… забываешь слова и нервничаешь. Очень беспокойная штука эти реликтовые ощущения. Насыщаешься, как клоп или комар. А может быть, как вурдалак.
– Нет, – говорю, – у меня не так. У меня – как растрескавшаяся земля в дождь.
– Ну, правильно, разбухаешь, сил нет! И как это предки терпели?
– Не нравится? Уже?
– Да нет. Грех было бы выламываться… – и подходит, чтобы положить голову мне на плечо. – Только жаль, что нельзя отключиться, часок передохнуть. Ощущения, как бы сказать… оседлали. Приходится нести это, как горб. Куда ты – туда и твои новенькие ощущения.
Её волосы пахнут скошенной в городском парке травой. С чего бы?
– Знаешь, – говорю и вдыхаю этот парк и скошенную траву, – у меня по-другому … Трудно объяснить, но, пожалуй, мне не приходится «это» нести. «Это» само несёт меня. Переставляет с места на место. Делает совсем невесомым. Так что, если можешь, держи крепче, а то сорвусь в небо.
– Будь спокоен, – отвечает. – От меня не улетишь.
Не хочется вспоминать, но, между прочим, были причины, чтобы «сорваться в небо», а то, на некоторое время, и провалиться куда подальше, сидеть там и не высовываться. Сегодняшнее моё появление на проспектах оказалось тяжким испытанием. Каждый второй шарахался в сторону, матери спешили увести детей, закрывали им лица. Вчерашние граждане стереозрители сегодня показывали на меня пальцами, обходили как зачумлённого. Меня дважды забирали в участок. Чтобы сейчас же выставить вон: горели определители стимуляторов, валил чёрненький едкий дым, звонко лопались счётчики.
Примерно то же случилось с Анной, но это выяснилось позже. В тот день мы оставались ещё каждый сам за себя. Со всем, что наворочено в мире, где каждый дёргается в единственном числе.
Как это ни странно, но когда на следующее утро оказалось, что наш дом пуст вместе с прочими многоквартирными домами улицы, что общество решило отгородиться прозрачной пластиковой стеной в два человеческих роста… когда это выяснилось, мы приняли случившееся без удивления, как должное.
Стена запечатала улицу от проспекта до проспекта, замкнув изрядное пространство. Мы разгуливали в этом пространстве, не обращая внимания на флайеры и вертолёты, которые торчали в небе, выставив глазки стереокамер. Контейнер с государственной похлёбкой ежеутренне неведомым образом появлялся в раз и навсегда отведённом месте. Впрочем, любопытствующие сограждане перебрасывали через изгородь множество лакомой еды. Мы были благодарны этим людям. Принимали угощение до тех пор, пока однажды, развернув красиво упакованный свёрток, Анна не надкусила кусок пирога, нашпигованного битым стеклом. К счастью, она не поранилась.
Бывали у нас и гости. Разного уровня администраторы, торгаши, спекули, даже мафиози. Мы встречали всех и, внимательно выслушав, спроваживали одного за другим без сожаления.
Так проходило время.
Я отпустил бороду, а живот Анны начал округляться, стал выпуклым. Мы ждали, когда этот живот дозреет, чтобы расступиться перед нашим детёнышем. В то время мы как-то особенно терялись от реликтовых ощущений, которые обступали, находили острыми приступами.
Однажды под вечер во двор нашего дома, где на старых продуктовых контейнерах сидели мы с Анной, пришли двое работяг. И, как ни в чём не бывало, присели невдалеке. Достали пиво, еду. Ужинают.
Я, конечно, напомнил мужикам, что с них сдерут штраф за незаконный вход в резервацию, а заодно – налог на зрелище, потому что нас давно зарегистрировали как национальное явление. Вроде действующего вулкана или бездонной пропасти.
– Не твоё это, сукин ты сын, дело, – смеются мужики. – Да и что с нас взять-то, кроме пары ношеных штанов?
И сидят на рёбрышке контейнера, поплёвывают.
Между прочим, мужики рассказали, что нас собираются, мол, кончать как явление. Потому что боятся побочных эффектов. Всеобщей заразы, говоря проще. Кое у кого имеются, мол, уже случаи природных эмоциональных выбросов. В микродозах пока что. Но некоторые забеспокоились. Особенно эти, с лицензиями на стимуляторы.
– Оно, конечно, плевать мы хотели на тебя, зараза, и на твою реликтовую любовь! – говорят мужики. – Но раз уж у вас, везунчиков, всё так произошло, мы, пожалуй, будем невдалеке. Можешь, то есть, рассчитывать на четыре наших нехилых кулака.
В эту ночь пришли, чтобы защитить нас, ещё четверо мужчин и одна женщина. А к полудню следующего дня защитники повалили толпами. Так что набралось столько нехилых кулаков, что считать их оказалось вполне бессмысленно.
Выпускник Школы‑студии (вуз) при МХАТ СССР, Литературного института им. А.М. Горького. Член Московского союза литераторов. Лауреат конкурсов журнала «Русский переплёт», 2003 и 2008. Знак «Серебряное перо Руси», 2014. Лауреат конкурсов: «Золотое перо Руси 2011, 12, 14, 15, 21 гг.», лауреат 1-й степени конкурса «Русский STIL-2016» (Германия), лауреат IV Международного литературного фестиваля-конкурса «Русский Гофман» 2019 (Калининград), лауреат (1 место в номинации СКАЗКА) международного литературного конкурса «Созвездие духовности» 2019 (Киев), 1 место в номинации ПРОЗА международного литературного конкурса Союза писателей «Скромный гений 2020», победитель других конкурсов. Книга стихов «Простись с невинностью, бумага!» награждена Серебряным дипломом за 2-е место в номинации ПОЭЗИЯ на Германском (г. Берлин) международном литературном конкурсе «Лучшая книга года» 2020 г. Книга прозы «Тест на милосердие» – лауреат конкурса Золотое перо Руси 2021 г. Автор и исполнитель песен. Песня «Колыбельная Мише» – Лауреат Всероссийского конкурса «Новые песни детства» музыкального проекта «Дорогами добра» 2012 г. По мотивам рассказа «Корешок» снят одноимённый полнометражный художественный фильм (2012 г., студия «ИНТРОСПЕКТИВА»). Автор пьес, книг (последние – «Сказки старого дуба». М., БОС, 2018. «Приключения Штука и Дрюки». М., Аквилегия-М, 2020).
