Чем жизнь отличается от существования?
Предназначением, – пишу я.
Религиозный человек не спросил бы, зачем он здесь, на земле. Бог дал, бог взял. Экзистенциальному сознанию нужен миф, чтобы упорядочить окружающий хаос, череду нелепых случайностей превратить в судьбу, а себя – в её избранника.
Свободой, – сказала бы моя прапрабабка.
Она давно умерла, её никогда не было рядом. Но я могу читать письма из прошлого. Пустоте придать очертания рукописи.
Любовь – это слово. Весь мир состоит из слов. Миф писателей: рукописи не горят. Потому что мы тоже слова. Существуем в пространстве интертекста, создаём его, продолжаем начатое задолго до нас, черпаем воду из источников и сами вливаемся в общий поток, строим новые дома, ремонтируем и перестраиваем старые. Переписываем сюжеты первых историй на современный лад, рифмуем мысли древних философов, чтобы понять и запомнить, цитируем классиков, доказывая свою правоту… Мы хотим жить.
В Москве я начала писать. Если бы не уехала из тихой Карелии, до сих пор писала бы стихи на салфетках и выбрасывала, а работала бы суфлёром за сценой.
Москва – страшный город, высасывает, пожирает, перемалывает, выматывает. Сильные здесь творят, слабые сдаются. Творчество защищало меня, как крепостные стены, от подчас нестерпимо жестокой действительности. Слова – щит и меч, и плащ от дождя. Моя любовь к Москве не «за» и «ради», а «вопреки». Настоящая любовь всегда вопреки.
По счастливой случайности мой рассказ включили в московскую антологию с несколькими звёздными именами на обложке, а моё имя – в ёмкое сочетание «и другие». Хранила авторский экземпляр на прикроватном столике: перечитывала прозу лауреатов литературных премий последних лет.
И однажды ночью мне приснился замок на скале над морем. Праздничный зал переполнен, гостям не хватало места. Двери распахнуты настежь. Пол паркетный тянулся бесконечным мостом к черте горизонта. Расторопные слуги на мост выставляли столы друг за другом для вновь прибывших гостей, чтобы застолье продлить за пределы замка. Мне указали на крайний, не видимый издали столик.
Белая скатерть, закатное небо, красное вино, вереница лиц и свечей. Мост раскачивался под ногами, клонился к воде. На краю захлестнуло солёной волной, промокла до нитки.
– Господа, если кто-то ещё подсядет за стол, мост обломится и мы рухнем в воду! Не забывайте, под нами – Мёртвое море.
– Замок не был рассчитан и не вмещает…
– Лишние среди нас?
– Пусть гости предъявят пригласительные бумаги!
Зашуршали свитки, листки, страницы. У меня в руках – пустота.
– Среди нас самозванцы! – за спиной кто-то крикнул.
В таких снах оглянись и – проснёшься. Я застыла у края стола: рассмотреть напоследок, кого пригласили.
В ореоле свечи почерневший, как галка, он устало кивнул: да, предвидел, в Замок многие попадут по ошибке.
Господин в дверях на меня вскинул брови, наморщив лоб, кашлянул в кулак и посторонился, мол, открыты на вход и на выход, времена меняются – гости сменяются. На пороге зала двое жестикулировали, увлечённые дружеским спором, вышли на свежий воздух подальше от шума и суеты. Статный с прямой спиной и моноклем в глазу угостил между слов папиросой господина с усами. Сверкнул золотой портсигар, синий отблеск треугольником обозначил порог. Не споткнулась. Покинула сон незаметно.
Просыпаясь, на грани яви узнавала лица гостей с книжных портретов. Кафка, Камю, Булгаков, Белый… Я так много читала книг, но так мало помню из них! Только строки, которые меня изменили. Наверное, у каждого читателя – своя полка вечности. На ней книги, предопределившие наши пути.
А ещё за столом был мой друг. Поэт Костя. Лысую голову уронил на руки, пьян как обычно. Помню, когда-то учил меня: «Есть люди процесса и результата. Если бы я искал в себе поэта, сравнивал себя с мастерами вместо того, чтобы писать стихи, то не написал бы ни строчки. Только в минуты вдохновения понимаешь, кто ты. В процессе работы над словом – своё предназначение. Истина в том, что можно всю жизнь оттачивать слабые стороны (ту же рифму по учебникам стихосложения), улучшать результаты – и быть всегда в середине, а можно не тратить силы, шлифовать сильные стороны – и прорвёшься дальше всех в неизведанное».
Миф – пространство богов и героев.
И другие – случайные гости. Их не ждали в замке, не ждут на земле. Никому не нужны.
– Ты нужна мне!
Перед сном мы гуляли, взявшись за руки, по каштановой аллее вокруг моего дома. Городские службы опять благоустраивали дворы: все дорожки песком засыпали. Под мягким светом фонарей песчаная аллея чудилась подлунным пляжем. Где-то над головой в чёрном небе вздыхало море.
Ты споткнулся о камушек и пошутил:
– Если камешек не виден, то и звёзды не нужны.
– У Феллини в «Дороге» говорят «камушек не нужен».
Я так и не осмелилась пересказать тебе сон о Замке над Мёртвым морем. Но сейчас смотрю на твой камушек, держу его в руках и думаю о том, что да, мне не дотянуться до звёзд, но у меня всегда будет кто-то, кто помнит меня и ждёт новых слов. Ты подарил мне талисман. Придорожный камушек с дырочкой.
– Куриный бог?
– Или Собачье счастье.
– Да, это как бордюр и поребрик, камушек и камешек, Москва и Питер, разные слова.
– Я люблю твои слова.
В ту ночь я постигла волшебство философского камня Парацельса. Талисман от тебя – драгоценный, он дороже золота, дороже всего на свете.
В ту ночь в мой дом ворвалось солёное море.
– Хочешь, помою тебя?
– Отмоешь от слёз? От меня так разит несчастьем?
Вода волновалась и пенилась в ванной. Обнажить спину, встать на колени, по-собачьи на четвереньки, довериться… Совершенная близость!
На скате ванны увидела свою тень, чёткую, как отражение в чёрно-белом зеркале: тело изгибами похоже на скрипку, на виолончель, на гитару… На всех тех, чьи печальные голоса ты любишь, наверное, и поныне.
А утром мы проснулись и решили завести собаку. Нам нужен был кто-то рядом из нормального мира, связывающий нас друг с другом, кто никогда не повзрослеет и не уйдёт. Кто не чувствует времени и не понимает, что такое воспоминания.
Поехали на Арбат.
– Комочек счастья за копейку! – раздавалось из шеренги с котятами-кроликами-щенками.
Из растаманского платка высунулась острая мордочка таксы. Рыжий пёс, солнца ребёнок…
Спустя год щенок подрос, а мы узнали, что у собак есть память. Он умеет считать часы и минуты, уткнувшись носом в вагонное стекло поезда Москва – Санкт-Петербург, посапывая со скоростью секундной стрелки, подгоняя леса и поля, за окном летящие мимо, торопя наши встречи. И скучает он, как человек.
Бесприютностью был под стать нам, бездомным: ты не мог бросить отца одного в огромной пустой квартире с видом на Невский проспект, я снимала жильё и меняла районы Москвы чаще, чем куртки и джинсы.
Собаки тоскуют по прошлому, как люди по детству.
Чувство времени и его преходящести присуще всем живым существам.
Но не всем дано его сохранить.
Писательский диалог: фигуры речи, памяти, судьбы… ⇒
ЗАКАЗАТЬ КНИГУ
