Красота исцеляет
1
Круизный лайнер Astoria Grande отходит от причала. Через Гибралтар отправится на остров Санторини в Средиземном море. Белый город из моих снов…
Мы сворачиваем от Морского порта в парк у реки, где накануне снегопадов расцвели камелии.
…И цветут до сих пор! Земля усыпана алыми лепестками, но на ветках распустились новые бутоны. Вспомнились слова Альбера Камю: «Самой холодной зимой я узнал, что внутри меня – непобедимое лето». Я запомню мудрость камелий о стойкости хрупких цветов: что бы ни происходило, всегда выпускай свежие бутоны.
И выбираю новую цитату Анаис Нин: «Настанет день, когда риск остаться в бутоне станет болезненнее риска распуститься» на смену той, что затвердила себе в 2022-м о «честном» молчании: «оно подходит человеку, вся жизнь и творчество которого осталась обещанием», – из книги «Любовь в эпоху ненависти».
2
Потеряла перчатку. Это уже традиция: зимняя перчатка теряется – и сразу весна начинается.
Венецианский дож в первые дни весны бросал свой перстень в воду канала. Венецианцы верили, что это спасёт их от наводнений. Муж просил привезти ему перстень-печатку из путешествия в Венецию. Его мизинец – как мой средний палец. Несколько дней прогуливалась вдоль лавочек на Риальто и Сан-Марко, нашла настоящее средневековое чудо, из муранского стекла и чёрного серебра. Верила, что у перстня есть история. На старинных картинах видела похожие перстни на пальцах дожей и вельмож.
– Но это женское кольцо!!! – возмутился муж. И добавил: по-моему, перстень выбрал тебя…
Кольцо дожа ношу уже тринадцать лет, берегу как могу, много раз теряла, но кольцо всегда возвращалось. Зато каждую весну бесповоротно теряю перчатки. И это обнадёживает. Весна – лучшее время года на свете. Время надежд.
Закат сегодня идеальный, красный шар садится в море и угасает свечой в глубине, будто кадр из кинофильма «Достучаться до небес». Провожаем до последней искорки, исчезающей за горизонтом.
Да, закаты – самое банальное (и прекрасное!), что можно сфотографировать. Но за миллионы лет на земле ни один закат ни разу не повторился. Всякий раз палитра была и будет иной. Творчество часто вырастает из печали по мимолётным мгновениям, из невозможности сохранить своё время, из ностальгии по невозвратному. Всё на свете имеет свой финал, кроме заката: из ночи он будет вечно возрождаться в рассвет.
3
Отмечаю День писателя правильно: просто пишу…
Вспомнилось вдруг, как задержали в аэропорту Челябинска со статуэткой Южно-Уральской премии.
– Что это за контрабанда?
– Я лауреат премии, вот диплом, – залепетала, вцепившись в Дон Кихота.
– Поздравляю с победой над ветряными мельницами! – пошутил охранник.
Я задумалась о том, что ветряные мельницы писателя – время. И оно неисчерпаемо, а значит – непобедимо, пока мы живы.
А после 2022 года этот день для меня тесно связан с мимозой: «Она несла в руках отвратительные, тревожные жёлтые цветы»[1].
Впервые в качестве поздравления и поддержки онемевшим коллегам составила коллаж: жёлтый букет на голубом фоне моего блокнота с крылатым единорогом. Для тех, кто несмотря ни на что не утратил любовь к русскому языку. Кто-то сегодня из Киева или Бердичева публикует рассказы в журналах «Волга» или «Москва», а кто-то стал членом Союза писателей Санкт-Петербурга.
4
Познакомилась с новым персонажем моей Касабланки. Хранитель любимого пляжа «Кит».
– Это я обустраиваю вам природные скамьи из камней у стены. Камни нагреваются на солнце и сидеть на них очень приятно. Правда, мальчишки вечно утаскивают их в море. Но каждый раз я качу камни обратно. А вот этому камню, с чёрной кварцевой поверхностью, уже двадцать лет, он лучше всех нагревается, мой любимый…
Вспоминаю «Миф о Сизифе» Альбера Камю:
«…Рано или поздно наступает время, когда нужно выбирать между созерцанием и действием. Это и называется: стать человеком…
…В этом мире нет смысла, и тот, кто узнаёт это, обретает свободу. Всё завершается признанием глубочайшем бесполезности индивидуальной жизни. Но именно это признание придает лёгкость, с какой они осуществляют своё творчество, поскольку принятие абсурдности жизни позволяет полностью в неё погрузиться.
…Абсурдный человек должен быть творческой личностью. Только творчество, выражая подлинную свободу, может преодолеть абсурд. Работать и творить «ни для чего», лепить из глины, знать, что у творчества нет будущего, что твоё произведение рано или поздно будет разрушено, и считать в глубине души, что всё это не менее важно, чем строительство на века».
Благодарю своего пляжного Сизифа за то, что напомнил, как свободно пишется, когда для себя, как радостно творить просто так, ради процесса. Joy as an act of resistance: выжить и быть счастливым – это уже протест против любых правил, забвения, смерти…
Я вдруг понимаю, что книгу пишут не в будущее, а в прошлое, где всё уже свершилось и ничего не изменишь. Не потомкам, а тому, кто ещё способен понять и простить. Писатель будто оцифровывает своё время в словах, кусок своей маленькой вселенной. Да, книга оживает, когда её читают. Непрочитанное как бы и не написано. Но главная тайна всё-таки в самом потенциале воскрешения.
Задумалась о том, что писательство вовсе не дар, а метод самовыражения. Дар – это то, чем делишься: например, богатое воображение и способность создавать фантазийные миры, или интуиция и умение предвидеть будущее, или эмпатия, талант вызывать сострадание, или наблюдательность – когда видишь то, что от других ускользает.
Нельзя привязывать свою идентичность, суть и душу только к слову. Писатель – деятель, но художник внутри него – создатель, а значит, идея сама выберет форму воплощения: истории можно рассказывать и в фотографиях, песнях или картинах.
«Основная задача художника – сделать так, чтобы люди научились хотя бы немного радоваться жизни. А когда меня спросят, какие художники справились с этой задачей, я отвечаю The Beatles»[2].
Поставила себе строчки песни «I know it’s true, it’s all because of you…» на будильник.
5
Через год мои родители отпразднуют золотую свадьбу. А встретились совершенно случайно: мама после Университета выбрала большой город на реке, а папа распределение попросту проспал, хоть и мечтал о Дальнем Востоке и океане.
Я помню бурную реку и деревянные мостки, хоть и не должна: память у человека появляется вместе с речью. Помню, как внутрь бордового купола коляски ко мне протягивается пятипалая рука клёна…
«Ты помнишь это по фотографиям», – говорит мама.
«Случайных встреч не бывает», – считает муж: к нему на первое свидание я примчалась вовсе не на «договорённую» Боровицкую (станция метро близ Арбата), а на знакомую Баррикадную (с Патриарших для меня началась Москва), и он об этом каким-то непостижимым образом догадался…
А потом в романе «Фигуры памяти» я намечтала нам всем дом у озера. И с тех пор, как родители решились на родовое гнездо, мама растит в саду белые лилии. Цветы закрываются в полночь, но под куполом звёзд меня ещё долго окутывает их нежный незримый, но непреходящий аромат. Аромат счастья бытия.
Я часто падала в жизни, и мама, сокрушаясь, твердила: «Ох, неправильно мы тебя воспитывали, надо было меньше свободы давать».
Но я буду бесконечно благодарна им за то, что родительская опека в моей жизни была как аромат лилий в ночи: обволакивает со всех сторон, но легко и неуловимо, будто из лучшего из миров, где никто не предсказывает, но ничто не случайно.
«Выбирай свой путь, а мы всегда рядом, поддержим, поможем», – говорили родители.
Наверное, так и нужно растить свободного человека.
6
Семьи у моря объединяются вокруг двух разных дел и пределов: разрушение и созидание.
Первые с какой-то ожесточённостью швыряют камни в волну, соревнуясь друг с другом, у кого больше взрыв брызг или дальше по воде пропрыгал камень. Обижаются, спорят, порой дерутся. А я слышу стон моря как женщины, побиваемой камнями на площади вечности. Только представьте: тысячи рук день за днём, год за годом… Море плачет и вьётся у ног, моля о пощаде.
Но есть и другие. Они сосредоточенно строят замки на песке. Или крепости из камней. Голова к голове склоняется, сплетение рук, нежность и смех. И мимолётный поцелуй – как прощение, если вдруг эта лестница в небо из камней вдруг рухнет…
Так и в жизни сбывается: соревнование и агрессия – разрушают, сплочённость – создаёт. И только созерцание всегда протекает в одиночестве.
Оглядываюсь по сторонам: нашего Сизифа нигде не видно. Пока не все его каменные скамьи разрушили или зашвырнули в море. Присаживаюсь на чёрный кварцитовый камень у стены – погреться: ветер по-прежнему ледяной.
Наверное, он почувствует, когда разрушители победят. И вернётся.
7
Набережная и подземные переходы утопают в разноцветных облаках роз, тюльпанов, мимозы. Реки ароматов текут вверх по улицам. А наряды женщин слились в один – самый модный цвет сезона – фуксию.
Не хочу даже вспоминать офисные соревнования женщин за внимание коллег и конкурсы нарядов. 7 марта сбылось для меня лишь однажды по-настоящему.
2009-й год: отпросилась с работы, сказавшись больной, дописать последнюю главу романа «Белый город».
«Такой праздник пропустишь!» – пожалел начальник.
Но я поминутно помню этот самый счастливый день своей жизни: солнце падает из окна наискосок – и впереди долгие часы, успею дописать свой первый роман. Должна успеть к вечеру – последняя глава, тридцать страниц за раз… Подобный рекорд никогда больше не повторится, а тогда я просто прилегла как спасшийся из моря на берегу у порога комнаты – уже в сумерках…
Писать роман – Эверест складывать, как пирамиду, из мелких камешков. Жить на семи ветрах эмоций, бережно собирать дождевую воду фантазии, а иногда и водопад приходится перекрывать, чтобы потом процедить её, мутную, очистить и наполнить кувшины, которые потащу вперёд и вверх – в гору на своих хрупких плечах. Чем выше поднимаюсь, тем дальше от земли. Точка в финале – вершина. И голова кружится от высоты! Мир сверху кажется таким игрушечным. И он весь – мой!
Помню, финал романа у меня был связан с Большим каменным мостом, неудивительно, ведь за ним – мой любимый Александровский сад, московский белый город. Трудно описать это чувство словами, как будто перестаёшь существовать, или существуешь везде и сразу, словно летишь над крышами и мостами Москвы. Именно ради этих двух-трёх минут головокружительного полёта и стоит жить и писать. Это самое яркое из всех чувств, которые я когда-либо испытывала. Никакое другое с ним не сравнится. А писатель, наверное, и есть мост между внутренним и внешним, мистическим и реальным миром, между прошлым и будущим, его книга – шаг в бесконечность.
8
Когда спрашивают, как меня понять, советую прочитать книгу «Своя комната» Вирджинии Вульф. Но муж открыл в себе дар волшебника: все подаренные им цветы прорастают, пускают свежие побеги, выстреливают новыми бутончиками. Пугаюсь, пересчитываю бутоны – и слышу успокаивающий голос бабушки: «В букетах на чёт-нечет не пересчитывают!»
На утренней прогулке с таксом замечаем, что возле дома на тёплом пригорке распустились первые бутоны магнолии Суланжа. Цвета самого нежного рассвета. Как подарок природы на 8 марта…
А ещё в этот день в 2017 году на Мальте рухнула арка Одиссея. Azur Window или Лазурное окно, её называют. Если смотреть сквозь неё в море, сбывается самое заветное. Я однажды под ней проплыла ради мечты, как корабль Одиссея в фильме Андрона Кончаловского.
Подводная пещера – как каменный храм, громада свода давит сверху – ощущение ничтожности до почти полного исчезновения. В воде чувствуется сильное напряжение, водоворот, мощная воронка, затягивающая в себя. Рук и ног не хватает бороться. Рокот морского дыхания и триумф оглушают. Я сделала это! Azur Window – сакральная церковь природы. Здесь не молишься, а силами меряешься кто кого по обрядам язычников. Если победишь – место наделит своей силой. Подумалось, что человек – самое безрассудное существо на планете, единственный, кто способен умереть ради абстракции – мечты, идеи, да даже любовь – иллюзия, если не служит продолжению рода. Но я, наконец, поняла безрассудство подвига, поняла тех, кто покоряет Эверест. Если посвящаешь себя, свою жизнь чему-либо (писатель ты, художник, архитектор, предприниматель… – не важно), то в трудные моменты, когда одна, можешь закрыть глаза, вспомнить свой свод/глубину/вершину и сказать себе: тогда не отступила, и сейчас рука не дрогнет. Если делаешь что-то всерьёз, придётся покорять вершины и нырять на самое дно, даже если все камни потом будут брошены в твою жизнь. Azur Window (окно в море) – моя Триумфальная арка. Желание я так и не загадала – не до того, когда пытаешься преодолеть столь мощную стихию и выплыть, вернуться на берег, в жизнь.
А в 2017-м году падения арки Одиссея в море я только-только открыла своё маленькое агентство. И почувствовала себя дома. В офисах, работая «на дядю», проживаешь чужую жизнь, меняешь своё время на деньги. А собственное дело позволяет ощутить течение времени, ведь каждый миг становится важен. Ты сама выбираешь, чем занять свои минуты, часы, дни. И это потрясающее чувство свободы!
Azur Window, пишут в СМИ, восстановили искусственно, но вряд ли теперь это чудо природы исполняет желания. Да и стоило ли восстанавливать? Природа сама решает, сколько ей жить и когда умирать. Иногда нужно уметь гасить путеводные звёзды прошлого – и прощаться.
9
Тропа здоровья из Сочи в Мацесту – почти пять километров, а точнее 4565 м. Мы открыли её в самую счастливую и жаркую зиму года Дракона.
Тропа пролегает меж побережьем и санаториями у моря. Минуем Radisson SAS, где провели медовый месяц длиной в неделю, ровно настолько нас выпустили тогда из офисов. Что там успеть: 3 дня у моря, 3 дня в горах… Тогда тропы ещё не существовало, а сейчас близ Radisson – крутые ступеньки вверх, а после – скамья для отдыха.
– Она прямо в дерево упирается! Удобно: сел – и закинул ноги на ствол, чтобы передохнуть.
– Оптимист, – усмехается муж. – Нет, это скамья отчаяния, головой в дерево биться, смотри, на уровне лба дупло уже.
– Скамья для тех, кто не хочет уезжать и не может остаться…
После я шаг за шагом уношусь в свой первый самостоятельный 2017-й год – и благодарю себя за то, что решилась пройти этот путь. Своё дело – это и правда великое возвращение к самой себе. Навсегда.
А мой личный рекорд – 46 километров пешком в день (почти в 2 раза!). В 2017 году уехала из Сорренто в Амальфи на автобусе, побродила по сказочному городку, а потом пропустила последний рейс, потому что писала стихи в кафе неподалёку от автобусной остановки.
Путь домой: закаты над обрывами дороги к морю, белоснежные виллы, как средневековые замки, звёзды над головой… Вдоль моря можно идти сколь угодно долго, не испытывая усталости. Наверное, что-то целительное разлито в воздухе, не зря же мы все когда-то вышли из моря. А цикл стихов, написанный в то время, так и назывался: Ritorno или Возвращение.
10
День рождения папы. Взглянув на браслет-талисман из бисера цветных пожеланий на новый год читателями, вспомнила, как вышивали с ним вдвоём нитками мулине всех цветов радуги. «Не мучайте ребёнка, ей же побегать у моря хочется!» – восклицали тётушки на пляже. А мне хотелось именно этого медитативного процесса – сплетения, складывания паззлов, погружения и какой-то внутренней тишины, какой папа наградил меня с детства. Мама нашу медитацию называет «прострация». Смеюсь, и чувствую, как пространство внутри растёт, расширяется, заполняется чистым воздухом и радостью детства.
Часто вспоминаю, как папа пёк мне в детстве оладушки. Я болела – и прогуливала садик. Он писал диссертацию и сидел со мной на больничном.
«Какая умница, всё съела!» – всякий раз восклицал он, глядя в мою пустую тарелку. И убегал на кухню печь ещё. А я вставала на кровати, дотягивалась до полки, брала ближайшую книгу – и рассовывала оладьи между страницами. До сих пор не понимаю, чего больше жаль: испорченной домашней библиотеки или тех невероятно вкусных почти воздушных оладушек.
Всякий раз поздравляя его с днём рождения, испытываю даже не угрызения совести, а то самое чувство – «щемит сердце».
Однажды пожаловалась ему, что много читаю, но как-то хаотично. Если впечатливший писатель упоминает в романе свои любимые книги, то я откладываю собственный список чтения и читаю то, что прочитал он.
– Так и надо, – сказал папа, – так читают учёные, все люди, кого я знаю, из мира науки.
Он убедил меня в существовании метода чтения «древо мудрости». Каждый автор растёт из и ссылается на других авторов – и так до бесконечности, до самых первых песен у костра. И это не хаотичное чтение, а поиск истины, уже заданный корнями твоей души.
11
Прохладное солнечное утро на море – и снова ощущение, что впереди весь день, как в детстве…
В детстве категориями «вся жизнь» не мыслишь, живёшь день за днём. Когда удалось вернуть свою жизнь себе, тоже живу день за днём. Но протекают они быстрее, будто скользят сквозь меня, как облака с гор сквозь город к побережью. Сегодня экватор нашей маленькой жизни у моря между снегом и летом. Теперь дни полетят ещё быстрее. Согласно исследованиям, к середине жизни, с годами и накопленным прошлым, время начинает неумолимо ускоряться. Если вам три года, то год жизни – это её треть, а как замедлить год, если он уже 1/47-я?
Я смотрю за горизонт и думаю об «Astoria Grande» у берегов Пифагора. Согласно его теореме, видимый горизонт можно рассчитать – и он неизменен: на открытой равнинной местности для человека среднего роста радиус области, охваченной видимым горизонтом, составляет примерно пять километров. Если я больше не расту, то как замедлить время? Пишут, новизна и неопределённость, ожидание и неприятности растягивают дни, но я не хочу ничего менять в своём сегодня, как и страдать от синдрома отложенной жизни. Может, поэтому я и пишу: записанное как бы проживается заново?
Книга года учит меня главному: если сразу не получается записать, всегда можно вернуться во вчерашний день – и переписать заново… А если наша жизнь – это память, и она избирательна, значит, любую несчастливую историю можно переписать в историю побед, которых не бывает без поражений, мол, «пусть все твои чёрные полосы станут взлётными!»
«Нет, я больше не редактирую свои тексты, это как ремонт: нельзя завершить, можно только прекратить. Если всё время переписывать прошлое, некогда будет писать будущее», – из переписки о романе «Белый город».
12
Сворачиваем в прошлое. У Беса кончились «хрустики» – собачье лакомство. Из лавки на Грибоедова тянет вверх, к перекрёстку на Учительскую, нашу первую улицу Сочи. По ней, увитой плющом и диким виноградом, в тревожном 2022-м спускались к морю с Лысой горы в нашу первую заветную зиму… Солнце струится сквозь гроздья винограда и белые колонны пансионата «Москва» – и вот уже та самая «калитка со львом», дом номер 27…
…В 2022 году Учительская лежала в руинах. Дороги перед началом курортного сезона перекладывали, дорожные рабочие карабкались от моря всё выше – в горы. Пансионат «Москва» – на вид старинный замок в окружении пальм с уходящей в поднебесье лестницей и колоннадой – со всех сторон бережно укрыли мешками с песком, чтобы уберечь мраморные колонны истории от обрушений, пока бурами вскрывают и перекладывают асфальт. Всякий раз, проходя мимо, я видела Киевские памятники с фотографий первых дней войны – и сожалела, что за столько лет так и не собралась на Андреевский спуск в Булгаковский музей, где в одной из комнат Лариосик отдыхал душой за кремовыми шторами[3]…
– Buongiorno! А вы всё гуляете, – насмешливо укоряет нас черноглазый рабочий, а голова – в белых перьях облаков лазурного неба с картин эпохи Возрождения… Идеальная фотография. И сиюминутная мысль о том, что слово «привет» в теперь уже международном городе Олимпиады можно выучить и на итальянском, и на всех языках мира внезапно срывается в пропасть чувства вины: где-то кто-то уже погиб, а мы идём к морю, каждый день – как на работу, потому что больше не знаем, куда идти, а идти надо, иначе можно сойти с ума…
Каждый день мы становимся ближе и выше. И шутки над нами с рыжим: «Чтоб я так жил!», пока переносила на руках коротколапого через очередной ров, казалось, не кончатся.
Но вот она – плитка ровными квадратами: сангиновые дни у нас под ногами.
… В тот год после снегопадов и штормов в Сочи зацвели магнолии и вишни. Деревья будто облиты цветами. Белая пена дней: можно захлебнуться и утонуть в ароматах цветения. Или заснуть посреди рабочего дня. Наш черноглазый строитель мирно похрапывает на парапете. Я поднимаю с тротуара его бейсболку и кладу на глаза, чтобы солнце не слепило во сне. Он улыбается, не просыпаясь. «Dolce far niente», вспоминается мне итальянский перевод его улыбки. Блаженство спасёт мир.
…2023-й год:
– При-в-е-е-т! – выскакивает, как тень, из-за поворота и сгребает в охапку всю нашу семью. И мы все четверо врастаем друг в друга на мгновение, как вечная криптомерия…
– Ой, это ж вы плитку на Учительской в прошлом году укладывали! – догадывается муж.
– А вы по ней сейчас идёте, хорошо же уложили? Рад, что вернулись. Очень-очень рад.
И мы. В Сочи – легко, это же курорт, расслабленный город фланеров. Здесь все ходят по набережной туда-сюда, улыбаются, едят мидии и днями напролёт смотрят на море. Единственные новости – из Сочи.Today: в горах Красной поляны выпал снег, на побережье ожидается похолодание, нет ничего печальнее снега на цветах магнолий… Безвременье.
Подхожу к тому самому парапету, обвожу пальцами невидимую улыбку. Интересно, встретим ли мы мастера наших дорог в этом году, или в нём тоже проснулась жажда к перемене мест?
Dolce far niente, dolce far niente – шепчу заклинание солнечных мгновений, чтобы запечатлеть навсегда…
13
Белые цапли сменили место обитания. Теперь они рыбачат на реке Сочи, близ парка Ривьера.
Смотрю на них и вспоминаю место, где увидела их так близко в городской среде впервые. Шварцвальд, река Альб.
…Литературный фестиваль в Германии «Русский Stil». Какая-то поэтесса при виде цапли над головой восклицает: «Птеродактиль?!»
Красивые огромные – и правда, какие-то древние птицы. Рядом с людьми…
Но люди вдруг уезжают в казино Баден-Баден, и мы остаёмся одни в гостинице сидеть на балконе с видом на дождь и фахверковые домики в окружении дымчатых гор. Дорожки от рыжих фонарей дрожат на мокром асфальте улицы, скрывающейся за поворотом. Я оглядываюсь через плечо – и вдруг сквозь чужое лицо проступает полузабытая мечта. В смущённой улыбке угадывается знакомый привкус счастья. Теперь уж запретного: «Я замужем, ты – в дороге». Новый роман рождается в одно мгновение: «ты научил меня свободе поколения бесконечности».
А герой романа, так похожий на первую детскую – и невозможную, потому что цыганскую – любовь, раскуривая сигарету за сигаретой вещает мне:
– Земля полая, и внутри живёт вредоносное племя подземных человечков, которые творят хаос и разжигают войны…
Наивный мальчишка, – снисходительно улыбаюсь про себя, прикуривая от его сигареты.
… Возвращаюсь домой – и на меня с книжной полки буквально падает «его безумная идея»: толстенный том Николая Рериха о поисках Шамбалы[4] внутри тибетских гор. А ведь Гитлер тоже её искал, сколько было раскопок во время второй мировой!
2016-й год… Книгу Рериха пророку я так и не сумела отправить почтой до всех наших общемировых бед. Зато он прислал мне фото: подарочная открытка с цаплей на балконе между страниц моей книги «Проникновение» …
14
Всякий закат после экватора моей жизни у моря ностальгический. Меня учат испытывать благодарность, но я ощущаю лишь острую тоску по уходящему дню. Не верю, что благодарность за жизнь сможет остановить смерть.
Впитываю в себя вид на окрестности с моей крыши-террасы Карлсона: в пролёте фавел солнце стремится быть поглощённым морем, светлая башня из стекла парит над городом. Там точно живёт Художник. Уровня Микеланджело. Пусть сотворит Новый мир – без утрат.
Многие мои друзья мечтали о собственных светлых студиях, но писали на кухнях, в чуланах, на коленке в парке.
Кадр из прошлого: запихиваюсь в вагон метро по дороге на работу ранним утром, перед глазами на сидении – полицейский, чересчур красивый для своей унылой униформы, набрасывает портреты пассажиров в блокнот, ловит мой взгляд и улыбкой предлагает сесть на его место. А сам протискивается к выходу: смена – двенадцать часов патрулировать улицы под моросящим ледяным дождём. А мечтает писать картины в художественной мастерской, полной солнечного света и воздуха…
«В тоннеле … токийская электричка… включает прожектор.
Я тоже, уезжая осенним днём в тёмный, полный обмана город,
должен включить в своём сердце яркий-яркий фонарик…»[5]
А сегодня у меня есть солнечный шар – как Вселенский фонарь над изгибами крыш.
15
Субботний вечер. Сочинские девушки – густо накрашены, на тонких шпильках сворачивают на набережную. Вспоминаю себя: выросла в северном городке на берегу озера размером с море… И жизнь у нас тоже протекала на набережной. Большинство моих подруг вышли там замуж: ЗАГС был прямо на берегу с видом на синие волны.
С той лишь разницей, что парни нашей набережной были одни и те же, и потому мне с юных лет хотелось уехать куда подальше. А к сочинским девчонкам каждую неделю приезжают новые женихи на курорт…
– Дочь вышла замуж в Челябинск, – рассказывает Ирина, мой парикмахер, подрезаю у неё в салоне отросшие вихры после экватора у моря. – Прекрасная семья, любит её… но ужасный климат! Мало того, что морозы под тридцать, так ещё ядовитые испарения с химзаводов. Не знаю, что и делать. Внучку себе в Сочи отвоевала на зиму, там она вечно болеет…
Любовь зла. Так и вспомнила оды челябинских поэтов жёлтому туману и как таксист, узнав, что опаздываем на московский рейс, закатил глаза и его «в Москву!» прозвучало, как «в Рай!»
… Свою первую – взрослую любовь – я тоже встретила на набережной Сочи. В свой первый осенний отпуск, парня родом из Сургута.
От участи жены декабриста меня спасла мама. Помню, звонили из таксофона родителям, счастливые до невозможности, объявить о нашем решении…
– Приезжай домой за шубой, как ты в Сибирь поедешь в осеннем плащике? – возмутилась мама. – Сургут также далёк от Сочи, как и от дома, невелик крюк, дома мы тебя оденем в дальний путь.
Дома меня ждало нераспечатанное письмо о заочном зачислении в Кембридж…
Но картину, которую я ему подарила перед расставанием, помню до сих пор: два силуэта, блуждающие за стеной тумана.
16
Ресторан в конце Вселенной[6] называем мы наш пит-стоп на кофе с видом на Ривьеру. Маленький кафе-бокс на пару чашек эспрессо с ванильным сиропом. В феврале мы тут одни торчали у порога невидимого за туманом берега зла.
А сегодня – жара и уши закладывает от рёва моторов. Этот проезд от Морпорта – байкерский, и все они сегодня празднуют весну.
Девчонка в шапочке с розовыми ушками кролика и ламбадой из колонок трёхколёсного скутера уже дважды объезжает толпу в косухах: «Полетим в закат?»
– Сочинские байкеры, – усмехается муж, – где вымораживающий heavy metal?
Я думаю о том, что музыка, как и запах, способна отправить нас в путешествие во времени. Моё детство было пронизано ламбадой. Странно, что юные персонажи выбирают то же самое. Может, поколение X и Зумеры похожи в переосмыслении мира? Мы бунтовали против всевозможных правил, а они, гедонисты, попросту забили на них.
– Я назову наше кафе Краепад, в честь Терри Пратчетта.
Не то, чтобы я фанат его Плоского мира и читала все его книги. Но талант создавать миры и отстаивать свой у забвения внушает уважение[7]. Человек и есть память…
Я из тех людей, кто хочет продлить свои дни, необязательно физически (на моём веку медицина не шагнёт так далеко, чтобы преодолеть запрограммированный предел в 120 лет, или продлит среднюю статистику до 90), я ищу способ растяжения восприятия. Время не линейно, и не циклично, оно – ощущение мгновений. Хочу найти алхимический способ проживать каждый день как маленькую вечность: когда для всех прошло несколько часов, а для тебя будто целый год сбылся или несколько лет…
…Наконец, косуха решается поручить своего железного коня друзьям – и розовые ушки на трёхколёсном скутере мчат мрачного, но не стареющего, рокера в закат.
17
В Москве, пишут, метели…
Если читаете меня в самый промозглый и безнадёжный день, я научу вас творить волшебство. В каждом городе есть аптека, на каждой аптеке горит яркий зелёный крест. Если долго (в течении минуты хотя бы) смотреть на фосфоресцирующие зелёные диоды, а потом резко развернуться на улицу – она будет цвета Волшебства. Все огни будут цвета заката. Так работает наше восприятие зрения. Впервые обнаружила этот эффект случайно, когда в снегопады и дожди февраля ждала мужа под аптекой, а теперь, оторваться иногда не могу от этой радуги внезапного счастья.
18
Шелест пальмовых листьев на ветру – вечная песня Юга. Ветер уже напоён ароматами лавровишни. Сочи – берег лавровых, и цветут они – не надышаться!..
Шагаем по набережной, смотрю на фланеров у моря: они, как волны, сменяют друг друга. Счастливые и несчастливые. Кто-то нежится в январе будто в июле, а чей-то отпуск выпадает на снегопады, дожди и шторма. Гарантированное лето зимой достаётся тому, кто живёт у моря в межсезонье и умеет ждать.
«Эти ясные синие дни,
созерцание и прозрения марта не для вас.
Они – награда для той,
кто сумела переплыть долгую вязкую зимнюю ночь,
ничего от себя в темноте не оставив,
и вернуться из мира теней,
и сохранить любовь».
Мои первые стихи в год надежды. Как я тогда боялась солнца! Но сила прячется в слабости, озарения настигают в тени, жить лучше в тайне. А лучшее решение – жить с миром наоборот: зима у моря, лето на севере.
В тот год я писала акварелью на кухне. Неумелые картины под великим названием «Времена возрождения». Двенадцать месяцев года в рисунках самых значимых деталей прожитых дней, и каждый был в цвете настроения месяца. Март был первой картиной, синего цвета. С тех пор я всегда смотрю в синеву моря или небес со знанием, которое постигла в те безбрежные дни. Красота вокруг нас возвращает нам целостность. Красота исцеляет.
«Исцелиться – значит обрести целостность»[8]: обрести мир в себе, а себя – в мире.
19
В свой первый 2000-й год в Сочи я жила на улице Роз. В центре города высилась главная на тот момент гостиница «Москва» (сейчас здание на реконструкции). От неё до улиц Морского порта и набережной ведёт, наверное, и сейчас самый длинный подземный переход.
Сегодня там перегорела проводка, и вдоль всех стен по периметру горят свечи. Озарённый мистическим светом тоннель, переход от Москвы к морю. Мой Рубикон.
Как раньше я не поняла символизм своей судьбы? Я ведь и в Сочи не летала тогда, а ездила на поезде через Москву.
Переходный, обнуляющий всё и всех год, рубеж веков… Сочи, как шекспировские Монтекки и Капулетти, делят между собой два клана. Побережье принадлежит местным. Они курят «Золотую Яву» и ездят на чёрных «Волгах». Дендрарием заведуют серьёзные ребята с Дальнего Востока в ярких спортивных костюмах. Они предпочитают иномарки и стомиллиметровые сигареты «Вирджиния».
Я счастлива. Устроилась референтом в порт. Сбылась мечта жить у моря.
– И что вас забросило на наш скудный юг с ваших северов длинного рубля? – спросил меня на собеседовании будущий начальник.
– Море.
Он снял очки и уставился в синюю даль за окнами:
– Каждый день море-море… одно и то же море.
Тот же сплин преследовал и моих друзей. Люди у моря, они смотрели вдаль – и не видели её бесконечности. Помню, объясняла им своё происхождение: Карелия, русская Скандинавия, северо-запад России. Они смотрели в мои раскосые глаза, на финские письмена в старом паспорте – и мечтательно произносили: «Корея». Так и не поверили, что я из России. Обещали: «Приедем к тебе в гости». Наверное, загадочная, далёкая Корея манила их к себе, как меня море. Человек вечно ищет что-то за горизонтом, кажется, только на другом берегу начнётся новая счастливая жизнь. А она плещется под ногами. Мелеет и испаряется…
Уже через пару месяцев я вернулась домой – пришлось вернуться: жизнь в курортном городе раза в три превышала мою зарплату, у местных был хоть сад-огород, а у меня – только съёмная квартира с ценой проживания на повышение, чем ближе к сезону, тем невыносимее… В общем, после Университета я переехала жить и работать в Москву. А Сочи отстроился высотками и стал южной бизнес-столицей в стиле Moscow City уже после Олимпиады и после меня.
Город мечты не получилось взять наскоком, путь был извилист. Москва многому меня научила: офис за офисом, как «мои тюрьмы – мои университеты»[9], год за годом, навык за навыком приближали меня к свободе своего дела. Четвёртый год зимуем у моря в Сочи, и город счастья уже родной…
Настоящая мечта непременно сбудется! Но позже и по-другому.
– Осторожнее, смотри под ноги, – говорит в переходе свечей муж. – Здесь крутые ступеньки!
20
Море – дымчатый изумруд под пепельными облаками, будто крылья истлевшего ангела. Потемневшая от дождя галька. Мы одни сегодня на пляже. Лето последних дней превратило набережную в метро в час пик. Улыбаюсь мысли, что сегодня мне вернули февраль межсезонья и тишины, которого всегда чуточку не хватает.
– Вашей улыбкой можно тучи разгонять! – выпрыгивает на нас фотограф неожиданно, будто из-под земли. Ослепительный, как солнце, в куртке апельсинового цвета.
Что ж, в безлюдном, покинутом всеми мире будем светить друг другу.
21
День Поэзии на побережье пасмурный. А значит – без теней. Есть такой психический недуг – «художник-тень», когда ты по каким-то причинам не можешь реализовать свой талант, но и сферу творчества покинуть не в состоянии. Литература – это моя жизнь. Я пишу и читаю, и только посредством слова я жива и воспринимаю жизнь…
Сажусь у стены любимого пляжа Сизифа – штормовые волны подпирают, и взглядом ищу «Глаз Кита». Тщетно, конечно…
В солнечные дни января, когда гадала на воске, море подарило мне талисман судьбы. Гладкий камень, по форме напоминающий тело кита, с глубоким отверстием. Заглянула: там, внутри, ракушка и, если переворачивать камень, створка открывается-закрывается и будто моргает – живой глаз. Как такое чудо смогла совершить природа?!
– Это ваш мячик? – прозвучало сквозь грохот волн.
…Мы встретились в 2022-м. Я сидела у стены и думала о том, что любая власть – как штормовая волна, которая несётся прямо на тебя, неотвратимая абстрактная разрушительная сила, нет, её не удержать ни голосом, ни руками, ни молитвой. Мы тогда впервые заняли его писательское место у стены. Обычно мы с таксом в мячик играем у самой воды, но пляж был во власти моря. В солнечные дни видела его краем глаза: всегда в чёрном, писал что-то в блокноте, как неудержимый. Я ему даже завидовала: в моём блокноте рисунки чаек уступали место начертанию отчаянных планов по спасению международных проектов, а опубликованных рецензий на чужие книги написано на трёхтомник собраний сочинений какого-нибудь древнего классика… Но это же не своё! Чужие двадцатые не породили во мне ни строчки. А он пишет и пишет, с такой скоростью пишут только стихи…
– Спасибо, – говорю и забираю мячик. – Нам некуда сегодня было присесть, скоро уйдём.
– Наоборот, я хотел поговорить, мне так одиноко…
Его профиль на фоне моря чем-то напоминает Байрона на чёрно-белых портретах.
…С тех пор так или иначе каждый год встречаемся – и по очереди кидаем таксу мячик в волну:
– Как думаете, когда наступит мир?
– Мир амбивалентен и стремится к энтропии. Саморазрушение – наше всё.
– Легче пережить отчаяние, чем надежду…
И только Бес из года в год радостно прыгает и лает «ещё-ещё!» – и отважно несётся за своим мячиком в штормовую волну, как маленький вечный двигатель.
«Глаз Кита» я забыла на январском пляже. А после стольких штормов он уже давно на дне моря. Вывод: никогда не отвлекайтесь от красоты, даже на разговоры о смысле жизни.
22
Годовщина теракта в «Крокус Сити-Холл». И снова море цветов и свечи на плакатах…
Помню, Эвелина звонит – и плачет, не может остановиться, объяснить толком, что случилось. Она живёт в Красногорске, через мост от трагедии. Я включаю телевизор: стрельба по людям на концерте, взрыв, пожар, больше сотни погибших, будет больше, завалы ещё не разобраны, рухнула крыша…
Наутро в Сочи на каждом перекрестке вновь зажгутся свечи на чёрном фоне плакатов «Скорбим», и возникнет гора плюшевых мишек и кукол у эстампа «Москва» на площади центрального вокзала.
Я снова оказываюсь в своем 2002-м. Теракт на Дубровке[10]. Помню, как покупала билет на «Норд-Ост», на вторник, 22 октября (в этот же день выйду замуж, два года спустя). В понедельник был выходной, а со среды билеты дороже. Помню, как в лужах ломался первый тонкий лёд под каблуками, когда шла до метро, а над головой кружились ещё осенние листья, как танцевала на льду под финальную песню, звучащую в мыслях, в тёмном переулке, где никто не увидит… – будто на грани сотни смертей после… И ещё у них там был корабль, взлетающий в небо прямо со сцены, как в наше будущее…
– У тебя талант балансировать на краю, – говорит муж.
На слове «край» в памяти вечно теперь всплывает навязчивой рифмой девизы 2020-х о «невозвратности момента» и «мир никогда не будет прежним».
…Тоненький перезвон колокольчиков в свете заходящего солнца – и розовые облака миндаля. Помню, как стрижи и ласточки резали небо, как торт, на тысячи мелких кусочков и раскачивались на проводах, будто на качелях, натянутых над проулком горной деревушки, где облако в форме ангела простёрло надо мной длань накануне некрологов нового десятилетия…
23
Каждые выходные мы идём вдоль гостиницы «Приморская». Сейчас там стройка мегаполиса, которому позавидует Moscow City.
– Если откроют границы, все полетят на Средиземное море, и эти гиганты разорятся…
– Давай не будем загадывать, кто куда полетит… В двадцатые это непредсказуемо.
На плакатах строительных загородок Приморского парка обещают сохранить хотя бы «привратный» облик с колоннами и стеклянным куполом, как мечтается, глядя на старые фото в сепии, размываемые дождём…
Никогда не забуду, как писала из красного холла под куполом: не было тогда wi-fi, желающие интернет, заказывали его на стойке гостиницы и рассаживались по кругу, как в кафе или ресторане. Невиданная сейчас роскошь быть ближе даже в своих мирах…
Я писала о море, а моя лента в Живом журнале была окрашена кровью. 2010-й, на Лубянке гремят взрывы терактов[11], и многие близкие пишут мне рассветное смс с просьбой ответить, что жива. Я работала у метро Лубянка и могла бы погибнуть в то самое утро по дороге на работу, но … проспала ответы на смс в Сочи. При смене руководства посчастливилось выпросить отпуск в марте – аж на три недели тишины у моря. Я уже тогда задумывалась уйти в никуда, столь сильным было профессиональное выгорание. Никогда не забуду тот день ответов, прощаний и непрощения…
А накануне таксист при встрече в аэропорту присел от тяжести моего первого дорожного ноутбука: поставила Word на старый игровой монстр мужа и увезла с собой, чтобы писать у моря…
– Ох, и ноутбук у вас! Вы – писатель?
– Даже не знаю.
– Значит, писатель. Только у писателей мысли такие тяжёлые. Сюда много ваших приезжает творческий кризис морем излечивать. И все отвечают именно так. Я раньше художником был. Море писал маслом. Хотел стать вторым Айвазовским. А сейчас у меня свой таксопарк на пять машин. И знаете что, это гораздо полезнее всех этих споров со временем… А что вы пишете?
– Мистерию[12].
– Боюсь, роман у вас здесь уйдёт далеко от первоначального замысла. Смотрите, какая погода солнечная!
Первое впечатление: синее-синее море и у самого берега – остов ржавого корабля. Странное сочетание, как горизонт событий…
24
Бесу моря не хватило, но увидев, как серьёзно я втыкаю шнур телефона в ноутбук, вздохнул и тихонько улёгся у ног. Понедельник – день тяжёлый…
Стадии взросления собаки: сначала осознаёт, что еда не растёт, не рождается в холодильнике, и за ней нужно идти в магазин. А потом – что в магазине нужно платить. Однажды показала ему, как расплачиваюсь за хрустики с телефона – и он всё понял! Наверное, думает, что на охоту я хожу в иной мир по ту сторону экрана. Но как только постиг философию творчества еды, перестал мешать работать и заступил на должность директора по вдохновению.
Помню, как лихо писали с ним рецензии на книги в пандемию, в первый год его жизни. Пишу абзац, подбегает такс и тянет за носок, отрывая меня от стола и упорно подкатывая моё кресло на колесиках к двери. Я всё это время повторяю вслух недописанные строчки, чтобы не вылетели из головы по дороге…
«Счастливые люди любят понедельники», писала когда-то. В декабре моему маленькому агентству исполнится десять лет, надо бы отпраздновать. Подарю ему мягкую игрушку, как самому успешному сотруднику.
… 2 часа ночи, тропическая тьма – влажная, дикая, ароматная – охватывает, овеивает со всех сторон. Силуэты исполинских деревьев. И пронзительные вопли павлинов. Мы близ Дендрария живём, а у павлинов – время весенних песен.
Представляю, что не на своей крыше-террасе Карлсона сижу, а на горе Мезозоя, слушая перекличку динозавров…
И от любимой работы, бывает, устаёшь, если в две смены пахать, пусть и с перерывами на прогулки вдоль моря. И хочется в джунгли…
25
25 марта в России отмечается день рождения почтовой открытки, считается, что именно в этот день первая открытка появилась в 1872 году в нашей стране.
Мой первый авторский проект, объездивший со мной немало международных фестивалей и разлетевшийся посланиями по разным городам и странам назывался «Книга ветра: истории на почтовых открытках»[13]. Фотографировала счастливые мгновения в путешествиях и придумывала под них маленькие притчи, истории, пожелания. А потом создала набор открыток, которые можно отправить по почте близкому дальнему.
Вместо эпиграфа: «Ветер снует повсюду, проникая в дома через открытые форточки, окна и двери. Подслушивает самые заветные мысли, волшебные сны, украдкой запоминает слова песен. И уносится прочь. А следующей ночью он уже нашептывает твои тайны кому-то другому. Так и случается, что очень часто два незнакомых человека на разных концах Земли вдруг думают об одном и том же. И каждый считает себя сочинителем».
… Сейчас задумалась о том, что стоит выбрать из всех фотографий Сочи самый счастливый миг – и отправить его себе в будущее через приложение «Почты России». И тогда из почтового ящика в Москве достану не только счета-счета-счета, но и маленькое окошко в прошлое и прожитое здесь счастье.
Открытка самой себе – как связь времён.
26
Неожиданный ливень и шторм вдруг спасают вечер. Успела дописать статью и рецензию до ужина… А после – улеглась на диван с книжкой.
Волны будто в дом бьются. Дождь стучит по крыше. И так уютно читать в жёлтом свете лампы, когда вокруг тьма.
«Я словно молодею, когда читаю». Правда, читая книги, она воспринимала их как рассказы о прошлом, никогда – как мечты о будущем; она находила в них всё то упущенное, что ей уже никогда не наверстать. Сама она давно уже выбросила из головы всякие мечты о будущем. Так вторая весна оказалась лишь преображением того, что она некогда пережила. Литература не научила её впредь думать о себе, но показала ей, что время для этого уже упущено»[14].
Задумалась о том, что многие люди читают действительно в прошлое (прозу травмы, например, письма и автофикшн) или о том, что у них никогда не сбудется. Но есть и те, кто читает в будущее: фантастику и книги по саморазвитию. Я читаю и то, и другое, но уже больше в прошлое.
Хотя: «фильмы и книги, если они принадлежат подлинному искусству, всегда приводят нас к трансцендентному. Категория времени растворяется. Книга обретает силу, когда на её страницах возникают образы, которые можем видеть лишь мы одни, и раздаются звуки, каких нет на самом деле, но мы их слышим. И тогда реальное время перестаёт существовать»[15].
Муж смотрит по телевизору какую-то передачу о театре: «Он попадал в нерв времени, так и хотелось разыграть по ролям то, что написал! Но писал он жизнь, и это невозможно было поставить на сцене».
– Все хотят писать свою жизнь, а не сочинять под чужие стандарты! – окатывает меня кипятком эмоций.
Задумываюсь о том, что роман вообще какая-то устаревшая гибридная форма перехода от Библии к живым дневникам и письмам. О повествовании в лицах: моё безродное настоящее «Я» (первое лицо в настоящем времени не имеет рода, как третье лицо в прошедшем). Есть правда, честное 3-е лицо Сэлинджера в «Глассах» или «Дне» Майкла Каннингема, где автор не всевидящий Бог, а скрытая камера, то и дело встраиваемая в глаза и сердце жертвы. Мне не достичь их совершенства, я пишу от себя. Но точно знаю: только истории обыкновенных «маленьких людей» создают настоящую – подлинную – Историю.
27
Мартовский дождь спасает и от загорающих, возвращая нам тишину пляжа. Море – как зеркало. Горизонт тонет в белёсой дымке, и кажется, парусники парят в облаках. Эффект Фата-моргана.
В Сочи – международная регата, соревнуются 350 яхт из разных стран. Паруса: алые, жёлтые, зелёные, голубые, белые – даже чёрные (думала, у нас тут один Пират, а сейчас целая банда прибыла). Миражи исчезают один за другим. И на горизонте замирает один синий парус – цвета моей печали. Писатель ведь тоже отправляется в одиночное плавание…
Когда-то давно было иначе: я любила рассказывать друзьям истории, сидя у костра под звёздами. Сочинила сказку о творчестве, или об огне, воде и медных трубах. У костра было весело и шумно, огонь стал виден с большой дороги и к нему стали подтягиваться самые разные путники. Пришли и те, кто залил твой костёр водой. И тогда ты решилась переплыть море…
На другой берег под гром медных труб живыми доберутся не все. И это точно не твоя история. Так что просто греби, день за днём…
28
Наверное, наши местные друзья на набережной считают нас с рыжим содержанцами. Днями гуляем вдвоём, а серьёзный хозяин с бородой и трубкой во рту, за глаза прозванный Хемингуэем (он и правда похож на программный портрет Хема из книг «Прощай, оружие» и «Острова в океане»), появляется только по вечерам и в выходные. Хозяин у нас не сам на себя работает, а на удалёнке, но скоро отпуск – в горы…
– А вы вполне тянете на содержанцев, – смеётся моей догадке. – Бес холёный и самодовольный, как шоколадный лимузин, а ты, наоборот, со своим бараньим весом выглядишь на десять лет моложе меня.
– Морщины выдают. Лучи уже вокруг глаз.
– Очки солнечные носи, чтоб не щуриться на солнце.
В юности собирала коллекцию солнечных очков, как Элтон Джон, на каждый день и случай, а лет в тридцать вдруг перестала носить. Когда поняла, что цветные или затемняющие стёкла крадут у меня красоту этого мира.
…Задумалась, как много вокруг историй, в которых на самом деле всё иначе, чем кажется…
Купидон, рассказывают, был когда-то серьёзным бизнесменом, а потом всё бросил и теперь строит каменные сердца на пляже. Достаток от слова достаточно. А всё, что по-настоящему делает тебя счастливее, можно получить бесплатно: море, солнце, цветы, любовь…
Может, поэтому из всех сочинских фонтанов, только фонтан Мюнхгаузена единственный пересохший? Слишком многие напоили коней своей мечты?
29
Прозрачный солнечный золотой свет на ветвях нашего чудо-кедра. Любуюсь, пью кофе на крыше. И вдруг – свет медленно меркнет. Солнечно, но темно, будто не день, а вечер. В ужасе ринулась в дом за очками – проверить зрение: как всегда, работала в ночь, не жалея глаз. Вспомнила цитату из книжки: «Старость – это не внезапная слепота, а медленное погружение в сумерки, так день превращается в ночь – незаметно».
Если лишиться красоты в глазах смотрящего…
На пороге окна прогудела напоминалка: «Солнечное затмение». Мы в Сочи его не увидим, но почувствуем.
День был странный, медленный, как фильм Антониони. Снова задумалась о явлениях, которые если не останавливают, то замедляют время: новые впечатления, ожидание чего-либо и страдания. Нет, продлевает dolce far niente – бытие в моменте.
Впрочем, «всё проходит, как снег, боль или отпуск. Жаль, что и жизнь тоже. Не завершается, а проходит. Делал что-то, делал, не успел доделать – и уже шагаешь по дороге из желтого кирпича в Изумрудный город»[16].
А что нужно сделать, чтобы остаться в конкретном часе конкретного дня года в конкретном городе?.. Не приезжать каждый год в новый контекст, а перепроживать текущий момент вечно? Достижимо ли это, хотя бы в лимбе?
30
В Москве километровые очереди в посольство Японии: открылся сезон цветения сакуры. А мы просто идём в Дендрарий: там целое поле сакуры, чтобы охватить сад взглядом, нужно подняться на гору.
Но март в Сочи – это расцвет магнолий. Розовые и белые. Я их всех относила к Суланжа, потому что «голыми» цветут: сначала цветы и только потом листики. Моя белая любимица в конце Приморского парка расцветала раньше всех, в феврале, потом – снег, заморозки… Вечно жалела её: опять поспешила, замёрзла в одиночку, и теперь так хило цветёт. А оказывается, она и не должна была пышным цветом, потому что не Суланжа вовсе. Прочла на табличке в Дендрарии: «Магнолия Кобус. Северная».
Недаром сразу почувствовала в ней родственную душу. Редкие белые цветы, почти прозрачные, как и моя жизнь – в тайне.
Вспоминаются строчки из книги «Годы» Анни Эрно:
«Жить – это пить себя, не ощущая жажды… Истинно лишь то счастье, которое ощущается в самый момент проживания… Миру не хватает веры в непреходящую истину». И это – цветение, изменчивая и непреходящая красота. А магнолии – самые древние цветы, появились в эпоху, когда ещё не существовало пчёл, и потому опыляются жуками. Жуки в нашем влажном климате отлично справляются.
«У вас красивые мысли», – пишет первый читатель моей книги года.
31
Дождь и безлюдные набережные – как прощальный подарок. Мой прозрачный зонт не скрывает горизонт, и я вижу, как дождь тонкими серебристыми нитями соединяет небо и море. Может, поэтому в дождь возникает такая блаженная тишина – связь с небесами? Дождь дарит уединение.
Побродив по набережной, решаю заглянуть в арт-галерею в старом форте. И будто переступаю порог рассвета – так прекрасны картины. Не помню, когда ещё видела в одном пространстве столько вдохновляющих идей и разных техник. Форт – идеальное место: где-то перегородки разделяют, а где-то картины художников занимают малый лофт, комнатку с окнами и нужным углом света. Одно пространство – единый стиль, тема. Даже лестница – особый ход: поднимаешься и погружаешься в серебряное утро, которое чувствуешь нутром, будто сама за стол с вазой белых цветов присела: и окна в самой работе и в размещении холста у окна создают ощущение присутствия в картине. Или вот: бабочки и морские раковины написаны широкими мазками, огранены тонким пером, картина маслом смотрится как витражи, сверкает и переливается под разными углами. Есть пространство смыслов: вышивание на холсте Вселенной или отражения от гладких поверхностей (глянец стола, зеркало плиты…), в быту мы их не замечаем, а на картинах мир вокруг становится вечным зеркалом, отражающим нас самих. Картины, возвращающие в детство – и картины о сокровенном: домик у моря на скале, где гнездятся ласточки с абрисом призрачного замка «Ласточкино гнездо». Это – родовое гнездо, про мою семью…
Все картины продаются – дорого. Но будь у меня такие деньги, я бы купила все. Нет, будь у меня лишние деньги, я бы брала частные уроки у мастера живописи. Вдруг у меня бы тоже получилось? Необязательно становиться маститым художником, важно уметь дарить другим возможность выглянуть из твоего окна, увидеть мир твоими глазами.
Застываю перед ещё одной картиной: я точно была там, помню этот двор, дом и свет из окна. Мистический собирательный образ, который помнят, наверное, все. Читаю название: «Вечер. Пора домой». Символично в последний день межсезонья…
[1] Михаил Булгаков. «Мастер и Маргарита»
[2] Курт Воннегут
[3] «Белая гвардия». М. Булгаков
[4] «Сердце Азии»
[5] Дзюн Таками. «Избранная лирика»
[6] Из кинофильма «Автостопом по Галактике»
[7] Тэрри Пратчетт из-за болезни Альцгеймера долго боролся за возможность эвтаназии, но умер естественным путём: писателю помог уйти персонаж Плоского мира по имени Смерть.
[8] «Поколение бесконечности»
[9] Поль Верлен
[10] Теракт на Дубровке: 23-26 октября 2002, во время мюзикла «Норд-Ост» террористы взяли в плен 916 заложников, погибли 174 человека
[11] Чеченская война. Взрывы в московском метрополитене 29 марта 2010 года на станциях «Лубянка» и «Парк культуры» двумя террористками-смертницами, предположительно из Дагестана. В результате взрывов погибло 41 и ранено 88 человек.
[12] «Проникновение» – роман, написанный во сне.
[13] Сайт Книги ветра: https://windbook.ru/
[14] Петер Хандке. «Нет желаний – нет счастья»
[15] Эмир Кустурица. «Мятежный Ангел»
[16] «Поколение бесконечности»
Ответить в письме | Написать в Телеграм | Подписаться на новости | Архив писем | Поблагодарить | Мои книги
