Пишущей (свою) жизнь
I
…Я теперь поселился в тобою написанном томе.
Открывая страницы, как будто погреться зашёл,
Я живу в этой книге, как в тёплом бревенчатом доме,
Где зелёная лампа и скатерти розовый шёлк.
И не важно что вне, на окраине сложного мира –
Пустота или блеск отчуждённо-холодной зимы –
Я учусь не бояться ни зависти урбоэфира,
Ни дороги, ни смерти, ни в окна стучащейся тьмы…
II
О чём ты подумаешь, близкие видя звёзды,
Песку доверяя спину на диком пляже?
О том ли, что пьеса в читке, сценарий роздан,
Что звёзды остынут, но свет их на землю ляжет?
А может, что с пульсом созвучней, хмельней и резче
В цикадном запале, в прибое ночного Крыма
Сжимается, бьётся, куражится, дышит, плещет
Бездонная вечность, ясна и необратима…
Тёмно-подпалое
Подступило под сердце – уснуть невмочь? –
Занавеску грусти смахни скорей:
Там, за стёклами, дремлет большой, как ночь,
Тёмный сеттер в подпалинах фонарей.
Дышит мерно и тихо, как летний бриз,
Иногда добродушно ворчит во сне…
Осязая взглядом пустой карниз,
Ты оставишь горечь в ушедшем дне
И привычно вернёшься в земное «жить».
Замаячит лисьим хвостом рассвет,
Пёс уйдёт челноком ситец поля шить:
В золочёные травы свернёт – и нет…
Но не ставь эту слабость ему в вину:
От весны до холодных густых седин
Он как друг обречён к твоему окну
Возвращаться, когда ты совсем один.
Февраль. Согретое
Муза медлит с паса̀ми, не шепчет: «Прими – и вдарь!»,
Целина на бумаге являет подобье снега.
Изумляя настенно-распластанный календарь,
Неустанный февраль рассыпает пушинки с неба.
Убежать бы под солнце и в волны куда-нибудь.
Силуэты деревьев, как южная ночь, смолисты.
В парке лыжники в тысячный раз обновили путь,
В телевизоре сникли озябшие футболисты.
Я на кухне, согрет в тишине, что карась на дне,
Мельхиоровой жутью пугаю пакетик чаю.
Белый шум растворился как сахар в неспешном дне.
…Так пока и живём.
Ключевое – пока.
Скучаю…
Белый список
Проснёшься, сердцем трезв и неспокоен,
Душа сурова, помыслы чисты, –
И, разглядев, что мир небрежно скроен,
Порвёшь соцсети, правя френдлисты:
Мол, тот пройдоха, эти скандалистки,
А от толпы чужих бросает в дрожь…
Ополовинишь списки и подписки.
Довольно крякнув, дух переведёшь,
И снова в путь, где заросла дорога,
Кричишь «ау», но шумный лес ветвист,
И за порогом вечного чертога
Тебя не слышат –
занесли в банлист.
***
Средь шумных офисов и пыли
Теперь признания строчат.
А в них – печаль: «Мы оба были…»
«…на том же блоге…» «…в тот же чат…»
Но, пробежав страничек тыщи,
Ночуя с мышкой за столом,
Брюнет на Яндексе отыщет
Свою блондинку за ГуглОм…
***
Замечаю вокруг недоброе:
Как-то вдруг неуютно стало.
Все не так: то вода не мокрая,
То трава зеленеет вяло.
На планете своей заброшенной
Я – герой бессюжетной прозы:
То ли царь, то ли гость непрошеный.
Сад зачах, одичали розы
И умчался барашек-облако
В ночь, обшитую черным плисом.
Лишь костер в этой тьме без проблеска
Льнет ко мне прирученным лисом.
Видно, зря, как в укромной спаленке,
Я в глуши поспешил укрыться, –
И теперь оказался маленьким,
Постаревшим, усталым принцем…
Средне(весенне)возрастное
Жить хочется, но незачем.
Приплыли!
Судьба молчит: ушла на карантин.
На улице столбы весенней пыли,
А на душе – рассадник паутин.
В дому пустынно, призрачно и гулко;
Доход негуст, но крыша не течёт.
А в сердце прежних ценностей шкатулка
Молчит, закрыта…
на переучёт.
Но где-то вне – цветущая погода
И в небо звоны птиц вознесены.
…Дрожу, врисован в это время года,
Как жёлтый лист –
в траву чужой весны.
***
Я глух и нем в дожди и в град.
Я позывных не слышу,
Не жду ни песен, ни наград,
Ни даже знака свыше.
Укрыл безмолвия покров
Глазниц оконных впалость,
Где словно в мысли, плоть и кровь
Мне тишина впиталась.
Меня стирают лень и быт
В извечных словотрёпках.
Я обезличен и забыт
В библиотечных стопках,
Но робко верю, что извне
Сквозь время, пыль и скуку
Ко мне читатель в тишине
Протянет все же руку.
***
На свете, где удачи слепы,
Где нет хозяев – только гости,
Я сам себе кажусь нелепым,
Как рыжий клоун на погосте.
В стремленьях ищущей натуры
Банальным вкусам не потрафить,
Я разыграл миниатюры
Среди цветов и эпитафий.
Благодарил, смешон и жалок,
За те нечастые моменты,
Когда взметался хохот галок
Под воронья аплодисменты.
Но перед зеркалом незримым,
Где мы всю ложь с лица смываем,
Вдруг осознал, что стал за гримом
Самим собой не узнаваем…
Безоружное
Волки целы да сыты, да кровью умыты Пилаты.
Надо мной безмятежность небесной воды голубой.
На усталой душе не залатаны битые латы,
И любая стрела – погруженье в глубокую боль.
А вверху – благодать: ни страданий, ни горя, ни рока,
И теряется клин за скалистой грядой облаков.
Я устал наблюдать, как друзей призывают до срока
В этот самый бессрочный среди безоружных полков.
Уличное
Вы улицы – редкий улей
В безлюдности Нью-Руси.
Излётной нестрашной пулей
Несите моё такси.
Заборных рядов не скальте –
Штампуйте дворов клише,
Где трещинки на асфальте
Бегут по моей душе
И призраком бродит сырость
По тонкостям их тенет.
…Я был обречён на выброс,
Но вырос.
А город – нет.
Знойно-июньское
В июне запад превратился в юг:
Почти слепит сияньем летней ночи.
Пока до первых тополиных вьюг
Мостится путь в полсотни новострочий,
Давай немного помолчим с тобой
О том, что день был жёлт, как Бонифаций;
Что знойный ветер, мерный, как прибой,
В пыли полощет заросли акаций,
А прежде в них, меж листьев, у коры,
В неутолимой жажде изнывая,
От злой жары скрывались комары.
Давай увидим, снова прозревая,
Как пляшет бражник, облетая клён
В пути к луне пленительно-холодной,
Как будто он в неё одну влюблён.
Красиво.
Неизбывно.
Безысходно.
***
Индейское лето в России гуляет по-бабьи:
Срывает покровы, танцуя прощальный стриптиз.
Дворы богатеют, и тянутся жадные грабли
К сокровищам ветра под крики пронзительных птиц.
И кажется, в роскоши, как в мишуре закулисья,
Душа человечья скрывает своё естество.
А все мы, как будто бы хрупкие, яркие листья,
Танцуем на грани,
не ведая сами – чего…
Синоптическое
Стужа в силе – февраль дерзит,
А синоптик твердит заранее,
Что Земле кулаком грозит
Вековое похолодание.
Бродит ветер, угрюм и бел,
Стынут души пустыми фразами,
Каменеют водой в трубе
Все слова, что напрасно сказаны…
Только нам ли дрожать с тобой? –
Божьим птицам что лёд, что дерево.
Нам тепло раздавать судьбой
В беловьюжном краю доверено.
Гладить вечность рукой-строкой,
Греть закаты и зори ранние
И струиться одной рекой
Через время и расстояние,
Чтоб размылся в капельный смех
Да в синичкины переблюзия
Серо-белый февральский снег –
Синоптическая иллюзия.
Topless *
Я беспечным ребёнком с отцом по аллее топал.
Летний день превращался в листву, в облака и тишь.
Лишь легонько качался душистый весёлый тополь,
Да топ-мачты антенн над волнами покатых крыш.
И казалось тогда, что покой тополей нарушить
Не посмеют ни громы, ни молнии, ни потоп
И во всём белом свете, на небе, воде и суше
Мне доступна любая вершина от слова «топ».
Но по осени падал, стальной синевой откушен,
Из-под ножниц состриженный волос, а следом – прядь:
Кто-то строгий лишал тополя их густых верхушек.
Слишком взрослым, наверно, положено высь терять.
И теперь, на пыльце тротуара следы лелея,
Отзвук детства храня в изумрудной святой тиши,
Пролегает чертой окультуренная аллея,
Где плечистые кроны дерев раздаются вширь.
Да и сам я не тот и не топ, сколько вёрст ни топай.
И, иконками Windows завесив окошко в жизнь,
Всё гляжу вместо неба в экран своего неттопа.
…Тополя без вершины, увы, не стремятся ввысь…
____________
* «Без вершины» (англ.)
ЕжеЛичное
Мне твоя безразличная фраза –
Словно выстрел в ответ на мольбы.
И, включая режим дикобраза,
Я топорщу иголок столбы.
Жалят душу стерня недомолвки
Да клубком затаившийся страх.
Вырастают на сердце иголки,
Как щетина с утра на щеках.
Только я не колюсь, не злоречу –
Я стучусь: отопри, отвори!
И надежду на новую встречу,
Словно блюдце, оставь у двери,
Чтобы слышать коротеньких ножек
Осторожный, смешной перестук…
Ты же знаешь: я преданный ёжик.
А иголки… да ну их в сундук!
***
Всё заброшено, что приелось.
Век стирается в миражи:
Грёзы детства размыла зрелость,
Исфальшивила лиру жизнь.
Устремясь за блесной-обманкой,
Ослеплённо впотьмах крадясь,
Прорастаю душой-семянкой
Сквозь пески да густую грязь,
Из суглинка людской породы
Выбираюсь на тёплый свет.
Поднимите мне веки-годы:
Я увидеть хочу расцвет.
Sancho Pansa Blues
Сижу один, как старый Санчо Панса,
В моей бездонкихотовой глуши.
Стихи пропахли пылью декаданса,
Им всё равно – пиши их, не пиши.
Кому-то слышен голос Провиденья,
А надо мною дьявольский игрун
Лабает блюз про слёзы и паденья,
Пережимая нервы вместо струн.
О, этот блюз, – он ветра солонее!
Его певуче-мельничный мотив
Неясен, словно образ Дульсинеи,
И то смятён, то нежен, то строптив…
Идальго пал, и мир стал странно тесен,
Уподоблён пустому шалашу…
Я изорву страницы многих песен,
Но долгий блюз однажды допишу.
Авторская страница на Facebook >>>
